Платон. Диалог "Пир". Комментированное чтение с Ириной Протоповой

"Люди прозвали его самого Эротом крылатым,

Боги ж - Птеротом, за то, что расти заставляет он крылья"

Phdr.252b4-9

 

Диалог "Пир" Платона. Комментированное чтение.
Историк философии Ирина Протопопова.

НОВАЯ АКАДЕМИЯ

Интервью с основателем и куратором нового культурно-просветительского проекта JanusAcademy Натэллой Сперанской. О классическом и современном образовании, кризисе культуры и античном наследии.

- Натэлла, если можно, в нескольких словах – что такое третье Возрождение, которое вы обозначили как главную идею проекта Академии?

- Идея Третьего Возрождения была одной из главных культурно-философских идеологем Серебряного века русской культуры. Впервые о ней заговорил известный филолог-классик Фаддей Францевич Зелинский, русский по языку и рождению, поляк по крови и эллин по духу. Суть этой идеи заключалась в том, что европейский мир пережил два великих Возрождения Античности — Романское, это XIV-XVI вв. и Германское, которое пришлось на XVIII-XIX вв. Грядущее — третье Возрождение — по мнению Зелинского, будет инициировано третьим великим народом, а именно славянами.

Зелинский основал Союз Третьего Возрождения, куда вошли такие люди, как И. Анненский, братья Бахтины, Густав Шпет и др. Интересно, что этот Союз, провозгласивший своей целью возвращение к Античности как к живой силе, появился почти в то же время, что и движение по возрождению духа Античности на германской почве — «Третий гуманизм», — которое возглавил Вернер Йегер, автор трехтомного труда «Пайдейя. Воспитание античного грека». Третье Возрождение было грандиозным проектом Серебряного века русской культуры. И я как человек, который, во-первых, считает себя филэллином, а во-вторых, чья интеллектуальная деятельность связана с Classical Reception Studies, незамедлительно «унаследовала» идею Третьего Возрождения и сделала ее центральной как в своей просветительский миссии, так и в проекте Janus Academy.

Герои: путь интеграции, путь трансформации, путь к сверхбытию

Одна из самых распространенных ошибок, унаследованных наукой об античности от Ксенофана, заключается в приписывании олимпийским богам антропоморфных черт. Не боги антропоморфны, а мы, люди, теоморфны. И теоморфны в той степени, в какой мы божественны. Вплоть до XIX века взгляд Ксенофана продолжал предопределять развитие методологических моделей исследования мифологии, и только с появлением Шеллинга стало возможно говорить о новом взгляде на античные мифы. Миф как слово о богах, как изложение сакральной истории, изначально был парадигматической моделью для подражания – подражания сверхъестественным существам: богам, героям, титанам, предкам. «В целом миф описывает различные, иногда драматические, мощные вторжения священного (или сверхъестественнго) в этот мир», -- пишет Мирча Элиаде. В эпической поэме Гомера «Илиада» мы видим целую череду таких вторжений: боги нисходят на поле битвы, становятся предводителями троянцев или ахейцев, они вырывают из объятий Аида своих избранников, отводят копья и стрелы, поднимают их боевой дух, вдыхают в их грудь отвагу, делают неуязвимыми, принимают образ того или иного воина и вмешиваются в ход Троянской войны, выступают друг против друга, идут на ухищрения, страдают от ран, нанесенных людьми, испытывают боль и гнев. Эпоха титанов, то есть эпоха правления Кроноса, не знала героев. Герои появляются только в эпоху правления Зевса. Они являются в мир не как сыны Земли, но уже как сыны Земли и Неба – рождаясь от земных матерей и небесных отцов, -- и в этом их главное отличие от землерожденных Титанов, Гигантов и автохтонов, связанных с Геей. Как подчеркивает Фридрих Юнгер, «у автохтонов решающую роль играет материнское начало, у героев – отцовское. Герои – это дети отца, от богов. Они живут в том порядке, который установлен отцовским, а не материнским началом». Гомеровский герой – «муж без пуповины», в силу своего происхождения он получил автономию от материнского начала, ибо руководящим принципом его жизни выступает номос Зевса.

Concordia discors: Олимп и Голгофа

В сочинении “Об упадке оракулов” великий посвященный Плутарх рассказывает древнее предание: во времена царствования императора Тиберия (напомню, что это был период вытеснения римского язычества новой религией – христианством) из Пелопонесса в Италию направлялся корабль. И когда он проходил мимо острова Паксос, корабельный кормчий, египтянин Фармуз услышал, как кто-то окликнул его с берега. Фармуз ответил неизвестному и услышал тогда весть о смерти бога Пана. Голос с берега повелел кормчему возвестить на острове Палодес, что “умер великий Пан”. Фармуз послушался неизвестного и повторил его слова жителям Палодеса. До слуха его донеслись только стенания и плач. Наступил конец древнего мира.
Но не был ли обманут корабельный кормчий, и чью же волю он так безропотно согласился исполнить? Если бы этот египтянин был посвященным, он бы выкрикнул в ответ: “Боги Греции бессмертны!” и тщетны были бы дальнейшие попытки приблизить конец языческого мира, объявив об уходе богов, стерегущих его порядок. Фридрих Ницше, осмелившийся заново открыть миру Аполлона и Диониса, как никто другой знал об их неминуемом возвращении. “Тень грядущих богов должна заставить вас умолкнуть”, — обращался он к легиону потомков Фармуза, все еще кричащих о смерти великого Пана. Осуществляя поворот к античному мировоззрению, Ницше призвал богов свободных и философствующих, опасных и вечно возвращающихся, богов, несущих в себе бытийную формулу amor fati, как высшее состояние приятия бытия. Изумрудная красота Диониса и мудрость дельфийского Аполлона творили новый – дионисийско-аполлонический – тип человека, смело вступающего в тотальное единство с первоосновой мира.

Вторая беседа о Номахии. Логос Германии

Изначально привлечение термина Логос было интуитивным, и постепенно его значение прояснялось в ходе разработке модели трех Логосов и её применения к изучению конкретных культур и цивилизаций. Если есть 60 определений Логоса, то мое определение будет 61-м: так как следует говорить о термине Логос в парадигме трех Логосов и в контексте Ноомахии. Здесь действует правило герменевтического круга: я не просто беру понятие Логос и применяю его к чему-то еще, но я беру контекст – культурный, религиозный, философский, политический, исторический, мифологический и т.д. – целиком, и в нём размечаю поля, соответствующие трем Логосам, соотнося с ними все остальное и создавая тем самым герменевтическую матрицу. Эта герменевтическая матрица первична по отношению к различным изводам эпистемологии. И прежде, чем соотносить ее с 60-ю значениями термина Логос, принадлежащими с необходимостью к другим контекстам и герменевтическим полям, следует получше исследовать именно ее. Поэтому 61-ое определение Логоса возможно лишь на основании всего контекста Ноомахии в целом и внутри парадигмы трех Логосов. То значение, которое мы приписываем термину Логос, вторично по отношению к этому контексту.

Беседы о Ноомахии

Три Логоса не просто два + один. Это не механическое добавление к Аполлону и Дионису еще одной фигуры. Это нечто гораздо более важное и глубокое. Дуальная топика Ницше, сама по себе гениальная, с которой я и начал и без которой не было бы даже возможности подойти к теме трех Логосов, затушевывает фундаментальное различие между Дионисом и Кибелой, что и не позволяет поставить точный диагноз нашему времени, а точнее, контемпоральному состоянию современной европейской и евроцентричной цивилизации. А этот диагноз – полная доминация Великой Матери. Кибела сегодня полновластно царствует. Это и есть самое драматическое в Ноомахии: мы имеем дело не с Дионисом, приходящим на смену Аполлону классической рациональности. Мы имеем дело с Титаном и царством количества (Р. Генон), с Империей Материи.

СИНЕЗИЙ КИРЕНСКИЙ Том I

Синезий Киренский (370-412 н. э.) — философ-неоплатоник, астроном, механик, поэт, дипломат, солдат, митрополит Пента­поля — одна из ярчайших фигур рубежа IV-V вв. Он был уче­ником и одним из ближайших друзей Гипатии Александрийской, принадлежал к кружку Троила и Аврелиана в Константинопо­ле, был прямым участником антиготского восстания 11-12 июля 400 г., изменившего судьбу Восточной Империи, дважды успеш­но организовывал оборону эллинской Ливии от варваров, был духовным чадом св. Феофила Александрийского и соратником св. Иоанна Златоуста в столичной политике; блестящий литера­тор, вдохновенный поэт, глубокий философ; в возрасте около со­рока лет он становится епископом Птолемаиды — главного горо­да тогдашней Ливии — явив себя столь же безупречным иерар­хом, сколь и человеком.
В настоящий том вошли все сохранившиеся трактаты и гим­ны мыслителя. Книга содержит в себе материалы, ценные для философов, историков, богословов и всех интересующихся ан­тичной литературой и культурой.

Что есть эллинское Христианство?

Термин «иудеохристианство» возник в исторической на­уке в связи с необходимостью обозначить конгломерат христиан­ских общин, в которых вера в Исуса сочеталась с исполнением за­кона Моисеева в той или иной мере и форме, особенно принимая во внимание тот факт, что отнюдь не все они находились в первые века в общении с христианами из не-иудеев, а впоследствии — со вселенской (т. е. имперской) церковью. До конца XIX столетия в связи с этим феноменом находили достаточным говорить исклю­чительно о различных еретиках, особенно об евионитах — вооб­ще, феномен этот понимался исключительно как локальный, вто­ростепенный и давно прошедший. Однако в последующее сто­летие стало ясно, что евиониты — имя столь же собирательное, как — скажем — индуисты, что в реальности существовало огром­ное количество как самих таких «евионитских» общин, так и «еви­онитских» учений (а вероятно, и Писаний). Более того, по мере осознания зависимости раннего христианства от иудейской те­ософии рубежа эр и современного ей иудейского аскетического сектантства, стали обращать внимание и на то, что сам Исус про­жил жизнь скорее «евионита», нежели «католика» или «ортодок­са» в позднейшем понимании этих слов, и что то же самое отно­сится еще даже в большей мере к апостолу Иоанну и его кругу2. Наконец, стало возможным понять иудеохристианство как нечто конституирующее христианство как таковое, нечто непреходящее, вышедшее на историческую сцену отнюдь не с целью растворить­ся во вселенской церкви, как только она возникнет и окрепнет. В рамках этого сознания в течение последнего века возникло и суще­ствует значительное количество религиозных групп «мессианских иудеев/евреев».

Неоплатонизм и христианство

Нам нужно исходить из того, что, вообще говоря, материя, или инаковость, понималась платониками как принцип различия, следовательно, там, где фиксировалось хоть что-то помимо абсолютного Единого, вместе с различием усматривалась и материя. В общих чертах эту точку зрения разделял и Плотин; выходило, что насколько Ум внутренне различен, настолько же материален, а поскольку он в высшей степени (куда больше, чем, например, чувственный космос) различен и, опять же, несравненно более един, чем что-либо другое, то он одновременно и более и менее материален, чем всё остальное. Этот вывод требовал истолкования. Кроме того, для Плотина материя, как мы помним, была не только принципом различия, некоей пассивной тьмой, она была также и началом, чем-то злым и активным, поэтому истолковывая материальность Ума, Плотин предпринимает некоторые нетрадиционные для платоников ходы, поскольку не может допустить, чтобы материя была энергией Единого. У него, скажем, можно найти понимание умопостигаемой материи как следствия, а не причины различия движений Ума. Например, в Энн. VI. 7. 12 Плотин говорит, что Ум есть все энергии, а потому он в наибольшей степени сложен. Здесь сложность, как мы видим, увязывается уже не с материей.
Этот момент принципиально важен для нас именно в связи со сравнением Плотинова богословия с христианским, ибо и перед тем, и перед другим учением вставал вопрос: как обосновать возможность различия в Первоначале, не вводя в Него материи (этот вопрос вовсе не стоял перед Проклом)? То, что у Плотина дано неясно и намеками, затем с огромной ясностью будет осознано св. Марком Эфесским.

НАТУРФИЛОСОФИЯ ПЛОТИНА

Полным аналогом априорного конструирования в сфере внутреннего знания о природе является магическое знание о природе. Поскольку природа это, конечно же, нечто большее, чем мир феноменов, постольку существуют и магические техники, обеспечивающие «перемещение» человека в многообразной и, так сказать, многослойной сфере небожественной реальности. Научное сознание, взятое с этой точки зрения, есть тоже одна из таких техник, благодаря которой человек попадает в один из миров того целого, которое можно назвать Вселенной, не только «попадает», но и создает его. В индийской традиции, где разница мистического и магического видна с особой очевидностью, мы могли бы указать на разницу Вед иУпанишад; в иудаистической традиции — на разницу духовного состояния народа времен Торы и времен ессеев, и затем Талмуда, хотя в последнем случае, в силу привнесенности в Талмуд философских идей, сформировавшихся раньше и на другой почве, это видно не с такой ясностью. В Греции эта сфера знания о природе крайне слабо представлена в письменных памятниках, хотя, зная о развитой традиции мистических союзов и чрезвычайной скрытности эллинских мистов, нет никаких оснований отвергать наличие такого знания и в греческой древности. Мистическое и магическое противостоят друг другу, как знание жрецов и аскетов; антагонизм между ними не менее напряжен, чем между эмпирическим и априорным познанием феноменального. Однако то и другое, в большей или меньшей степени, суть практики, поэтому натурфилософия в собственном смысле и возникала — там, где она возникала, — как разрешение этого противоречия в чистом мышлении. Потому натурфилософия и являлась хронологически первой философией и в Греции, и в Индии, и в Китае. Это станет ясно еще и из того, что первичное надстояние человека над природой должно явить себя не только в непосредственном нисхождении в природу, что имеет место в переживании, но и в возвращении в сферу, из которой это нисхождение и произошло, в сферу Души, чистого порождающего мышления, что достигается, видимо, впервые только этим путем.

Pages

Subscribe to Front page feed