Представьте, что ночь сходит на миг в наше сознание. Представьте, как медленно, постепенно гаснет свет, исчезают предметы, мысли; как вы сами едва-едва погружаетесь в сон. Для того чтобы рассуждать о ночи, необходимо пребывать в ней, прикасаться к ее плоти, внимать ее голосу.. Наша задача — сделать ночь говорящей. Не говорить вместо нее, не говорить о ней, но дать ей возможность сказать, шепнуть, может быть, прошуршать что-то самой. Вопрос — как это сделать?
И здесь к нам на помощь приходит замечательная герметическая поговорка: «obscurius per obscurium» («темное познается с помощью еще более темного»). Можно в связи со сказанным также вспомнить известную алхимическую формулу: «Nigrium nigrius nigro» («черное, более черное, чем само черное»). Для того чтобы прочитать язык ночи, для того, чтобы услышать, увидеть ее письмена, необходимо найти ту точку, которая будет еще темнее, чем она сама, прорыть ход к ее дну -- туда, где находится максимальный сгусток ночи. И тогда то, что кажется нам сегодня тьмой, станет светом, и мы увидим, что черным по черному в ночи что-то написано.
Как проявить эти черным по черному написанные буквы? Если мы добавим света, то они окончательно будут залиты. Надписи, которые ночь несет на своем лбу, сделаны черным. И только высветив ее дно, только углубившись на всё более и более внутренние этажи этого явления мы сможем постепенно начать различать, что оно неоднородно, что у ночи есть градации, и этот черный цвет ночи предельно богат и оттенками, и содержанием.
В традиционализме уже мы угадываем некий элемент определенной свободы от парадигмы, и в том числе от парадигмы Традиции. Обратите внимание, что сама волевая возможность сказать: нам не нравится парадигма модерна, а нравится парадигма Традиции, — может возникнуть только в ситуации свободы и от той, и от другой парадигмы, это может даже заставить задуматься над качеством тех людей, которые принадлежат к этой традиционалистской линии. Нет ли здесь какого-то очень серьезного и глубинного подвоха? И с чем-то подобным мы сталкиваемся только здесь, на новом фазовом переходе от парадигмы модерна к парадигме постмодерна, когда опять же возникают очень странные персонажи, — характерен здесь, например, спор Делёза с Хабермасом, — которые начинают выяснять, является ли парадигма постмодерна парадигмой, либо является ли парадигма модерна оконченной, как утверждает Делёз, либо у парадигмы модерна есть временные технические сложности. Это не системный кризис, не смена парадигм, а просто что-то разладилось, как утверждает Энтони Гидденс или Хабермас. Этот разговор, так же, как и традиционалистский легкий жест посылания куда подальше эпохи Просвещения со всеми ее наработками, практически невозможен ни в Традиции, ни в эпоху модерна, ибо есть такое подозрение, что если мы сейчас упустим вот этот шов, если мы не акцентируем и не схватим метафизику сбоя происходящего в философии на грани модерна и постмодерна, то когда парадигма постмодерна укрепится и утвердится, мы снова не сможем больше и рта раскрыть на эту тему, либо будут говорить совершенно отмороженные, политнекорректные, посаженные в пенитенциарные заведения или просто маргинализированные другим способом отдельные, нонконформистские граждане.
