СИНЕЗИЙ КИРЕНСКИЙ, МИТРОПОЛИТ ПТОЛЕМАИДЫ И ПЕНТАПОЛЯ
Полное собрание творений
Том I
Перевод с древнегреческого, статья, комментарии Т. Г. Сидаша
Редактор С. Д. Сапожникова
Оформление серии А. А. Зражевской
Q 3g Синезий Киренский. Трактаты и гимны. — Санкт-Петербург: «Свое издательство», 2012. — 568 с, илл.
ISBN: 9-785-4386-5132-1
Синезий Киренский (370-412 н. э.) — философ-неоплатоник, астроном, механик, поэт, дипломат, солдат, митрополит Пентаполя — одна из ярчайших фигур рубежа IV-V вв. Он был учеником и одним из ближайших друзей Гипатии Александрийской, принадлежал к кружку Троила и Аврелиана в Константинополе, был прямым участником антиготского восстания 11-12 июля 400 г., изменившего судьбу Восточной Империи, дважды успешно организовывал оборону эллинской Ливии от варваров, был духовным чадом св. Феофила Александрийского и соратником св. Иоанна Златоуста в столичной политике; блестящий литератор, вдохновенный поэт, глубокий философ; в возрасте около сорока лет он становится епископом Птолемаиды — главного города тогдашней Ливии — явив себя столь же безупречным иерархом, сколь и человеком.
В настоящий том вошли все сохранившиеся трактаты и гимны мыслителя. Книга содержит в себе материалы, ценные для философов, историков, богословов и всех интересующихся античной литературой и культурой.
© Т. Г. Сидаш, перевод, статья, комментарии, 2012
© А. А. Зражевская, оформление, 2012
© Ф. А. Пирвиц, образ на вклейке, 2012
© С. Д. Сапожникова, редактура, 2012 ISBN: 9-785-4386-5132-1 © «Свое издательство», 2012
|
От переводчика и составителя
Настоящий том охватывает собой все сохранившиеся трактаты и гимны Синезия. Перевод выполнен по изданию:Synésios de Cyrene. Texte établi et traduit par Christian Lacombrade. Paris: Les Belles lettres, 1978-2000. С учетом: Synesius, of Cyrene, Bishop of Ptolemais. The essays and hymns of Synesius of Cyrene, including the Address to the Emperor Arcadius and the political speeches. Translated into English with introd. and notes by Augustine FitzGerald. London: Oxford University Press, 1930; и Synesius, of Cyrene, Bishopof Ptolemais. The letters of Synesius of Cyrene. Oxford: Oxford University Press; London: Humphrey Milford, 1926.
В качестве приложений мы публикуем трактат Плутарха Херонейского, свидетельствующий о до-иудейских и до-христианских корнях и формах полемики эллинофилов и варварофилов в рамках самого эллинства; а также главы из трактата К. Г. Юнга, дающие представление о современном, эмпирическом рассмотрении круга философских вопросов, обсуждаемых Синезием в трактате «О сновидениях». В связи с богословско-философской проблематикой тома мы нашли нужным опубликовать гимны Синезия в прозаическом переводе, отложив публикацию метрических версий до второго тома, в который войдут все письма мыслителя.
Речь «О царстве» мы публикуем в старом (1953), но никоим образом не утратившем ценности переводе М. В. Левченко. Перевод К. Г. Юнга был любезно предоставлен для нашего издания Т. Т. Запечным. Все остальные тексты Синезия были переведены с древнегреческого мной при участии Т. И. Смолянской, помогшей мне уяснить французское их прочтение. Невозможно не упомянуть и Г. Юрганова, без поддержки которого книга не увидела бы свет. Пользуюсь случаем сердечно поблагодарить этих людей.
Т. Г. Сидаш
|
опустошении земель ахарнян2, ибо вскорости я стал выглядеть не лучше негодных, мерзких эвбейцев, которых в сражении под Троей поэт изобразил имеющими длинные патлы сзади3. 3. Каких только богов, каких только демонов я в этом не обвинял! Ни один из них не избежал обвинения! Я убедил себя даже написать похвалу Эпикуру4, не потому, чтобы разделял его [безбожные] взгляды, но с тем, чтобы получить возможность укусить [Небо] в ответ! О Провиденье! — восклицал я, — разве не поступают с каждым по достоинству? Так какое же я совершил преступление, что стал еще более неприятен женскому взгляду? Оставим соседок — в том, что касается Афродиты, я человек наисправедливейший и могу поспорить в целомудрии с Беллерофонтом5, — но и мать, говорят, и сестры обращают внимание на красоту своих родственников! О, разве это не очевидно на примере Парисатиды, отвергшей царственного Артаксеркса ради прекрасного Кира6?!
2. 1. Так вот стенал я, даже не помышляя уменьшить свои невзгоды. <64> Шло время, и я все более привыкал к ним, наконец вмешался и разум, противостав страданию, и оно потихоньку стало ослабевать: так вот, благодаря времени и рассудку, сбросил я с себя этот груз и воспрял. 2. И вот теперь [когда я толькотолько пришел в себя] этот же самый Дион изливает на меня целый поток возражений и набрасывается на меня вместе со своим адвокатом [— природой]. Но не зря же говорится: «Против двоих даже Гераклу не выстоять»7! Ведь не выдержал же [герой]
2 Ср.: Фукидид, 2, 19-22. 3 Ахейцы носили длинные волосы, а эвбейцы стриглись коротко, оставляя лишь сзади пряди длинных волос. См.: Гомер. Илиада, 2,
542: «...сих абантов, на тыле власы лишь растивших» (здесь и далее цитаты из «Илиады» даны в пер. Н. Гнедича). 4 По словам Эпикура, боги не вмешиваются в дела людей. 5 О Беллерофонте см.: Гомер. Илиада, 7, 155-205. Его целомудрие едва не стоило ему жизни. 6 См.: Ксенофонт.Анабазис, I. 1.4. 7 См.: Платон. Федон, 89с.
нападения засады двоих Молионидов8. Также и в битве с Гидрой: сражение длилось, пока они бились один на один, но когда на помощь Гидре пришел Рак, Геракл мог бы пасть духом, если бы и сам не обрел соратником Иолая9. 3. Что до меня, то мне кажется, Дион обрекает меня претерпеть то же самое, и это при том, что у меня нет такого же, как Иолай, племянника. И несмотря на это, забывая о себе и своих рассуждениях, сочиняю я грустные песни (ελεγεία), а не погребальные плачи (θρήνον) по моим волосам10. — Но раз уж ты, Синезий, самый мужественный из лысых, раз уж кажешься ты человеком благородным, не придающим значения своему несчастью, но, напротив, выскакивающим вперед, когда дают овощную кашу и осматривают лбы, словно бы лысина была, как некое благо, предметом твоей гордости, то снеси речь Диона, соблюдя свое сердце, как корабль в гавани, уподобься Одиссею, снесшему бесстыдство рабынь и сохранившему невозмутимость11. 4. Постарайся и ты так же ничего не претерпевать. Или ты считаешь, что это тебе не по силам? Что скажешь, Синезий? О да, ты на это способен! А потому слушай. Тебе не нужно разворачивать книжный свиток, я сам тебе всё скажу. Эта речь не длинна, но изящна, и ее красота отпечатлевается в памяти, так что ты не забудешь ее, даже если захочешь12.
3.1. «Встав с рассветом и, как обычно, помолившись богам, я занялся волосами, ибо тело мое недомогало, и я давно отказал им в уходе. Да, они были всклочены и спутаны, как овечья шерсть, что свисает вокруг ног. Поскольку же мои волосы тоньше, то спутались они еще хуже: шевелюра моя выглядела уныло и дико, распутать ее было почти невозможно, а при попытках расчесать ее силой
8 Молиониды — персонажи древнегреческой мифологии, сыновья Посейдона — Еврит и Ктеат. Воевали против Геракла на стороне Авгия. 9 См.: Аполлодор. Мифологическая библиотека, 2, 5, 2. 10 Далее Синезий сам обращается к себе. 11 См.: Гомер. Одиссея, 20. 1-24. 12 После этого обращения к себе, автор, по-видимому, пересказывает близко к тексту Диона.
большая часть волос оставалась на гребне. 2. И тогда мне пришло в голову, что людей, любящих волосы, следует хвалить, ибо они — сущие добротолюбы (φιλόκαλοι όντες)13. Отложив всякую беззаботность, они преданы заботам о волосах, <65> они носят в прическах тростниковые гребни и каждую свободную минуту расчесываются! Самое же тяжелое в их подвиге состоит в том, что даже когда они спят на земле, они охраняют свои волосы от прикосновения к ней — для этого они подкладывают под голову дощечку, помышляя более о чистоте волос, нежели о сладости сна. И действительно, волосы делают их красивее и ужаснее, сон же, хоть он и сладостен, ослабляет и лишает бдительности. 3. И лакедемоняне, мне кажется, не пренебрегали этим, но придя на поле боя, сев, украсили свои волосы — и это в канун великой и страшной битвы14, когда они одни из эллинов, несмотря на то что их было всего лишь триста, готовились встретить Царя! 4. Мне кажется, и Гомер находил этот предмет достойным всяческого внимания, ибо редко восхваляет он красоту глаз и отнюдь не ее считает решающей в красоте мужчины. Он не восхваляет красоту глаз никого, кроме Агамемнона, да и в этом случае превозносит ее наряду с красотой всего тела15. И быстрооким16 называет он его наряду с другими эллинами. 5. Ноу всех тех мужей, которых он действительно восхваляет, он воспевает в первую очередь волосы. Прежде всего он хвалит Ахилла, говоря:
...Афина, Став за хребтом, ухватила за русые кудри Пелида17.
13 Ср.: Афиней, XII. 512с, 525е, 526а (об обычаях разных народов, связанных с уходом за волосами); Аристофан. Всадники, 578-580. Если верить Плутарху (Ликург, 22), то даже Ликург во время войны разрешал эфебам ухаживать за волосами.
14 Имеется в виду сражение при Фермопилах. См.: Геродот. История, 7, 208-209.
15 «Зевсу, метателю грома, главой и очами подобный, Станом — Арею великому, персями — Энносигею» (Гомер. Илиада, 2. 477-479).
16 Гомер. Илиада, 1.389.
17 Там же, 1.197.
Затем Менелая, которого он называет — по его волосам — ксанфом (блондином)18; он упоминает и роскошную гриву Гектора19:
...По земле, растрепавшись, Черные кудри крутятся....
И по смерти красивейшего из троянцев — Эвфорба — не иное что оплакивает, но волосы20:
Кровью власы оросились, прекрасные, словно у граций, Кудри, держимые пышно златой и серебряной связью.
И об Одиссее, когда он желает сказать, что Афина сделала Одиссея красивее, он говорит:
Иссиня-черной стала его грива21.
И опять о нем же: «Афина украсила его голову прядями волос, подобных цвету гиацинта»22. 6. По-видимому, Гомер считает, что красота волос пристала более мужчине, чем женщине. Во всяком случае, когда он описывает красоту женщин, он не столь часто упоминает о волосах. Да! Это очевидно! Как он славит богинь? Афродита у него золотая, Гера — волоокая, Фетида — среброногая23. Но как только речь доходит до Зевса, то величайшей похвалы удостаивается его шевелюра:
Быстро власы благовонные вверх поднялись у Кронида24».
18 Гомер. Одиссея, 3.284 (но в русском переводе это слово отсутствует). 19 Гомер. Илиада, 22. 401-402. 20 Там же, 17.51-52. 21 Гомер. Одиссея, 16. 176. В переводе В. А. Жуковского: «Черной гу
стой бородою покрылся его подбородок». 22 Гомер. Одиссея, 14. 230-231. 23 См., соответственно: Гомер. Илиада, 3. 64; 1. 551 и 538. 24 Илиада, 1. 529.
4. 1. Вот что, Синезий, говорит тебе Дион. Однако поскольку я неплохой предсказатель, то я знал, что увижу, как Фрасимах покраснеет25; <66> что же до меня, то я уже не испытывал ничего близкого [Фрасимаху]. Сначала я было совершенно пленился речью Диона, но теперь мне показалось, что хотя Дион и говорит искусно, но сказать ему нечего, да и говорит он, скорее всего, от скуки или же от избытка сил. Ибо он был бы куда более достоин восхищения, если бы выбрал для похвалы противоположный предмет, а именно состояние моей головы. Что стал бы делать, попав в трудное положение, человек сильный26, разве не взялся бы он за предмет, достойный его силы? 2. Дион же, владея искусством речи и имея к тому же превосходную шевелюру, поставил на службу ей и свое искусство! О, как коварно вошел он в свою книгу [кажущуюся бесстрастной и отвлеченной] ! Именно он, и никто другой, любит в его сочинении волосы, он украшает их тростником, и этим же тростником он записывает свою речь!27
3. А вот я — лыс, но способен произнести речь; мое дело правое, не то что у Диона; пускай я уступаю ему [в искусстве и опыте], почему бы мне не подготовиться к борьбе, почему бы не испытать в ней себя и мой тезис — может быть, мне хватит сил обрушить презрение общества на волосатых?!
В моей речи не будет введения сильного и пронзительного, каким снабжают риторы свои речи для состязаний, введения — подобного рострам боевых триер. Не будет у моей песни и запевки медленной и звучной, какая есть у Диона, как если бы он пел богу под аккомпанемент кифары. 4. [Вы только послушайте его:] «Встав с рассветом и помолившись как обычно богам, я начал
25 Фрасимах — персонаж из платоновского Государства — бесстыдный, самодовольный софист, прототип новоевропейских имморалистов в духе Макиавелли и Ницше. У Платона, будучи наголову разбит Сократом в споре о выгоде и справедливости, он потеет и краснеет от смущения и натуги, что казалось совершенно невероятным в начале спора (Государство, 350d).
26 В оригинале игра слов: έν άπόροις — εύπορος. 27 Игра слов приводит к тому, что речь Диона написана гребнем.
заниматься своей шевелюрой. Ибо, ощущая телесную слабость, слишком долго не уделял ей внимания». И затем, повествуя о несчастьях своих волос, он незаметно располагает нас к ним, а также и к своей заботе о них. Вот как с нами обходятся мастера слова: то они привораживают нас, то отталкивают и поражают.
5. Что до меня, то я не хуже другого умею вникнуть в ход дела, однако не занимаюсь риторикой, но посвятил свою жизнь двум искусствам: возделыванию земли и взращиванию собак для травли наиболее яростного зверья. Руки мои натружены мотыгой и рогатиной, а не пером, если это только не оперение стрелы, так что нет ничего удивительного в том, что они огрубели от этих трудов. Я, конечно же, не буду ни стыдиться отеческих обычаев жизни на земле, ни блистать лишенными острых углов сентенциями и предисловиями. 6. Нет, я думаю, <67> сельскому жителю пристало сражаться открыто, излагать свои мысли на людях, прямо и без прикрас. Итак, я буду вести процесс, опираясь только на факты, только бы не сорвался голос при переходе от речи рассудительной к страстной, от дорического, как говорится, тона к фригийскому28. Поистине я должен набраться духу, чтобы совершить задуманное, но предчувствую: вспыхнув вдохновением, справится с этим мое сердце.
5. 1. Итак, я утверждаю, что лысый должен стыдиться менее, чем кто-либо другой. Чего ему, в самом деле, стыдиться, если он головой лыс, разумом же космат, как говорит поэт об Эакиде? Эакид ведь, будучи мужественен, небрёг о своих волосах и даже принес их в дар покойнику29: ибо волосы — мертвечина, неживое, привешенное к живому. 2. Потому у неразумных животных волосы растут по всему телу, человек же, причастный более просветленной жизни, по большей части свободен от этого соприродного у него с животными бремени. Но чтобы не забыл человек о своей общности со смертными существами и не стал бы хвалиться этой [свободой], растут на нем кое-где волосы.
28 Ср.: Платон. Лахет, 188d. 29 Ахиллес остриг свои кудри над могилой Патрокла. См.: Гомер. Илиада, 23. 141-153.
Из чего как раз и следует, что тот, кто не имеет волос, относится к обычным людям так же, как они к дикому зверью. 3. В самом деле, все ведь согласны, что человек — самое рассудительное существо на земле, и он же вместе с тем и наиболее лыс, в то время как баран, [справедливо] считающийся тупейшим из скотов, повсюду оброс густейшей шерстью. Да, вполне вероятно, эти вещи теснейшим образом взаимосвязаны, и дело обстоит так, что волосы воюют с рассудком, поскольку ни у одного существа того и другого нет вместе и разом. Если же в ходе рассмотрения нам следует обратить внимание и на охотников — а я люблю и самих этих людей и их искусство, — то мудрейшие из охотничьих собак не имеют шерсти на ушах и брюхе30, косматые же — глупы и наглы, и лучше всего их на охоту не брать. 4. Если же и мудрый Платон называет в колеснице души негодным того коня, у которого «космы вокруг ушей»31, то — что красивого и хорошего находит он в волосах? Полноте! Даже если сам Платон об этом и не говорит, то по необходимости глухим будет тот, кто вырастит волосы там, где случается слышание, или там, где видение. Последнее было бы и вовсе чудовищно. Ведь уже бывало, что на веках вырастал двойной ряд ресниц, но уж наихудшим из зол было бы наличие волос на самом глазе, ведь даже в случае непосредственного соседства волос и глаза применяются в высшей степени жестокие средства, чтобы избежать потери глаза. Так происходит потому, что природа не терпит сопребывания достойнейшего с бесчестнейшим!32 5. <68> Наидостойнейшее же в живом существе — органы чувств и те части, которые наиболее живы, ибо это те места, которым душа уделила свои собственные
30 Ср.: Ксенофонт. Охота, 4. 1. 31 См.:Федр, 253е. 32 Поскольку подобное стремится к подобному. Ср., напр.: Платон. Лисиду 214b: «Так, значит, тебе попадались и сочинения мудрейших мужей, в которых говорится то же самое — что подобное неизбежно будет дружественным подобному? Я имею в виду тех, кто рассуждает и пишет о вселенной» (пер. С. Я. Шейпман-Топштейн); Горгий, 510b; Государство, 425с.
[нетелесные] силы. Всех божественнее глаз33, однако он же и всех лысее! Но как наиболее достойные части человека оказываются и наиболее лысыми, так и среди людей наилучшие — наилысейшими. 6. Выше мы показали это относительно всего человеческого рода в целом — настолько же удаленного от диких зверей, насколько и от волос. Если же человек — самое священное из живых существ34, и при этом некоторым из людей уготовано к тому же лишиться волос, то, по-видимому, именно лысый — божественнейший из людей.
6. 1. Стоит лишь взглянуть на картины, собранные в Мусее35, на Диогена, говорю, на Сократа, на кого угодно из мудрецов эпохи (αιώνος), как ты сразу же думаешь: уж не клуб ли лысых я рассматриваю? И пусть не путают меня ни Аполлоний36, ни иной какой чародей, сведущий в волшебстве: такие люди, даже будучи лысыми, могли лишь казаться волосатыми обманутым толпам. Возможно, чародейство вообще не есть мудрость, и тот, кто творит чудеса, не знанием обладает, но властью. Законодатели же наши полагали мудрость вещью наидостойнейшей, для чародеев же держали палачей. Так что даже если Аполлоний и был волосат, для нас это ничего не значит; несмотря на всё это, мне мил Аполлоний, и я хотел бы его сопричислить к лысым. 2. Можно даже рискнуть обратить вышесказанное, перейти от утверждения: «Если некто мудр, то и лыс», — к утверждению: «Если некто не лыс, то и не мудр». Но не иначе дело обстоит и у богов. Посмотрим на таинства Диониса: члены фиаса37 покрыты власами: одни
33 Ср.: Платон. Федр, 250d; Тимей, 47а-с. 34 Платон. Законы, 766а. 35 Речь идет об Александрийском храме Муз — одном из главных на
учных и культурных центров античного мира, именем которого и называются все наши «музеи». 36 Имеется в виду известный неопифагореец и чудотворец I в. н. э. Аполлоний Тианский, мало того обладавший роскошной шевелюрой, но еще и по пифагорейскому обычаю не стригший ее.
37 В данном случае: культового братства.
своими, другие накладными — ничто не вакхично так, как небрида38, другие же заимствуют шевелюру сосен39. Все эти люди взмахивают руками, они переполнены жизненной силой в беспорядочной пляске, словно пьяные: каким бы ни было в таинствах опьянение, выглядят они согрешившими необузданностью природы40. 3. Силена же, которого даже во время вакхических действ представляют педагогом41 Диониса, наделяют кафедрой42 и кнутом43. Я думаю, это и в самом деле необходимо: один плешивый44 обладает умом и воздержностью среди множества смятенных [и волосатых]. Немаловажным представляется также и то, что Дий отмечает Диониса более других богов, что он рядом со своим чадом, уча его уму-разуму.
<69> Потому необходимо, чтобы Дионис пил неразбавленное вино, приходил временами в исступление под влиянием природных желаний и присоединялся в безумии к танцам вакханок; необходимо и чтобы Силен умерял его сумасшествие, опасаясь, как бы не отдался он своим низменным влечениям, огорчив своего отца [Зевса] непослушанием. 4. Выше мы надлежащим образом доказали, что там, где есть разум, нет волос, а там, где есть волосы, нет разума. Поэтому-то Сократ, сын
38 Шкура оленя, один из неотъемлемых атрибутов Дионисова культа. 39 Имеются в виду венки из сосны, которыми увенчивались вакханты (нетрудно увидеть здесь типологическое сходство с терновым венцом); «шевелюра» — κόμας — слово, обозначающее одновременно листву/зелень и шевелюру/прическу, что-то вроде нашего «поросль», но у нас это слово применяется только к пробивающимся усам и бороде. 40 Ср.: Еврипид. Вакханки, 1043-1152. 41 Здесь: дядькой, воспитателем. 42 Античная кафедра, в отличие от нашей, — это не разновидность бюро, но удобное сиденье, кресло. 43 Нетрудно увидеть, что Силен обладает теми же атрибутами, что и христианский епископ, ибо посох и кнут тождественны по функциям. 44 Силен всегда изображался плешивым. Ср.: Еврипид. Киклоп, 227'.
Софрониска — обычно скромный и менее, чем кто-либо другой, склонный выслушивать чужие похвалы — не отказал, однако же, себе в удовольствии похвастаться своим сходством с Силеном45. [А мы знаем, что] единственное, чего хотел Сократ, это устроить свою голову так, чтобы она была вместилищем ума. Вышло, однако, так, что среди многих непонятых невеждами сократовских сентенций оказалось и это чрезмерное восхваление своего сходства с Силеном. [Не принимающие во внимание значение лысины для ума неучи игнорируют этот случай, не будучи в состоянии связать его с тем, что известно нам о Сократе!] 5. Но если шевелюра цветет полным цветом в детстве, когда разума еще нет, но не сопутствует зрелым летам, вселяющим в живые существа ум и рассудительность, если она оставляет старость, то что тут можно сделать, если не осудить алогическую природу волос? Если же кто-то растит волосы, будучи уже стариком, то он и в старости действует неразумно46 — что делать, не всем людям удается стать совершенными. 6. По-видимому, дело обстоит так, что ум и волосы несовместимы, но взаимоисключают друг друга, как свет и тьма. Пытающийся исследовать этот вопрос сталкивается с величайшими трудностями. Итак, мы постараемся, приняв во внимание всё необходимое, благоговейно обратиться к сокрытому.
7. 1. Первые сущие — просты, пестра же нисходящая природа. Материя — последнее сущее, а тем самым и самое пестрое. Если она и принимает что-то божественное, то не принимает все то, что принимает, разом и непосредственно (ευθύς). Принимая явления (έμφάσεις) и семена [божественного], она обвивается вокруг них и сама окрест них становится многой. Возможно, дело обстоит так, что она только принимает то, чем
45 См.: Платон. Пир, 215 а-Ь. Строго говоря, у Платона Сократ не хвалится этим, но выслушивает такую сомнительную похвалу от Алкивиада. См. также: Ксенофонт.Пир, 4. 19.
46 Греческий глагол «растить волосы» — κομάω— означает также «гордиться, чваниться». На игре этих двух его значений построена фраза.
обладает; возможно, она в момент первого столкновения по необходимости противостоит [божественному] и превозмогает его, до тех пор пока явление не усовершится. Возможно как то, так и другое: эти учения не враждебны друг другу, как это может на первый взгляд показаться. 2. Но поскольку все это не входит в круг нашего рассмотрения и было упомянуто мной по другим причинам, постольку теперь нам следует продемонстрировать на самих вещах, что в вещах несовершенных властвует природа47, когда же они набирают силу, то она уходит с дороги. 3. <70> Но разве сперматические логосы48 не суть что-то божественное, даже если они суть последний предел (το εσχατον) божества? Их цель — плод, но прежде чем они достигнут ее, взгляни на торжественное шествие и красоту природы. Посмотри на корни, на стебель, на лубок и кору, на то, как одна кожица нарастает на другую. Плод еще сокрыт и несовершенен, но вот он появляется, и все остальное в растении увядает, мимо идут детские забавы материи — совершенство не нуждается в нарядах. И вот уже совершенен плод, и в нем иной сперматический логос. Потому-то Элевсин чествует праздником откровение49 Деметры. 4. Если же ум — божественнейшее из приходящих свыше семян, если он вселяется в голову, то его плод есть ум-в-материи (ενυλος νους), так же как пшеница есть плод своего логоса: [таким вот образом] обыкновенно творит природа. Да, чудесные вещи она творит с головой: прославляет ее красотой волос, так же как лубок или кору, или, клянусь Дием, дело
47 Здесь, вероятно, как синоним материи. 48 Стоический термин. Был переосмыслен и усвоен римской школой неоплатонизма, см., например: Плотин. Эннеады, 4. 3. 10. 49 Άνακαλυπτήρια — «праздник снятия покровов с невесты, празд
новавшийся на второй или третий день после свадьбы, когда молодая жена в первый раз являлась без покрова». — Вейсман А. Д. Древнегреческо-русский словарь. С. 87. Вероятно, имеется в виду некая вуаль, закрывавшая лицо невесты во время свадебных обрядов, ибо во все остальное время — и до, и после замужества — греческие женщины ходили с открытыми лицами.
обстоит в точности как с цветами, которыми она радует растения прежде плодоношения. 5. Однако же растение не плодоносит, не сбросив цвета, так же и ум не появляется в голове, пока она не станет столь совершенной, что отбросит излишки, словно бы выплюнув или смахнув с себя весь природный вздор, так что облысение можно рассматривать как доказательство того, что голова уже может считаться совершенным плодом. Если ты видишь строго оголенную голову, считай, что разум уже основался в ней и полагает ее храмом Божьим.
6. Итак, по всей справедливости можно было бы справлять мистерии откровения головы — так ведь это называется у профанов; мудрецы же знают, что речь здесь идет о возвращении50 ума. Недавно оглашенный среди лысых — это неофит, только что посвященный в мистерию богоявления. И точно так же, как есть пшеница, гранаты и орехи, загнивающие и гибнущие в своих скорлупах и оболочках, так же есть и дурные головы, непричастные к божеству, ибо обложены многой мертвечиной. Мы уже указывали на египетских служителей (θεραπευτας) Бога, которым несносны даже власы ресниц, и хотя они, будучи людьми слишком учеными <71> и к тому же египтянами, могут показаться смешными, — мысль, вдохновляющая их поступки, мудра51. 7. [Мысль эта состоит в том, что] природам вечным — тем, чья сущность есть жизнь — именно потому [именно в силу сущности своей природы] как раз и не следует приближаться к смертным частям.
50 Во всем данном фрагменте, где намеки на элевсинские мистерии переплетаются с неоплатоническими рассуждениями, слова άνακαλυπτήρια и έπιβατήρια отсылают к вполне определенным местам мифа о Деметре и Персефоне. Так, выражение «μυστήρια κεφαλής άνακαλυπτήρια» указывает на тот момент в элевсинских мистериях, когда открывали голову богини. В «Гимне Деметре» богиня представлена укрытой черным покрывалом. Когда все боги по примеру Зевса умоляют Деметру вернуться к ним, она отказывается взойти на Олимп, пока не увидит свою дочь. И только установив все обряды, Деметра наконец возвращается на Олимп. 51 Ср.: Геродот. История, 2, 36.
Следовательно, если бреющий себя благочестив благодаря своим действиям, то лысый по природе богоподобен! Но ведь дело обстоит так потому, что само божество — лысое! Да будет оно милостиво к моей речи, основанной на мыслях, исполненных всякого благочестия!52
8. 1. Что до неявленного в божестве, то к чему напрасный труд, если божество и в самом деле решило его не являть?53 Все же божественное, что можно видеть, это безупречные сферы54: солнце, луна, все звезды — как блуждающие, так и неподвижные, большие и малые — все имеют такой именно облик. Но что может быть лысее сферы?! И что может быть божественнее?!55 2. Существует учение, согласно которому душа желает подражать Богу. Это есть третий бог, Душа Космоса, которую ее Отец — создатель (δημιουργός) телесного космоса — ввел в космос56, сделанный им цельным и совершенным, таким Всем, которое состоит из всех тел, обладающим вследствие этого наикруглейшей формой. 3. Среди исометрических фигур большая всегда та, у которой больше углов. Но многоутольнее всех круг — если говорить о плоскости, и сфера — если говорить об объеме. Те, кто сильны в геометрии и стереометрии, это прекрасно знают. Получается, что Целая Душа одушевляет целую сферу космоса, и души, вытекающие из Целой Души и становящиеся ее частями, желают каждая того, чего и Вся Душа: управлять телами и быть душами миров57. Это вот стремление и было причиной их становления частями, и таким именно образом природа стала нуждаться в частных сферах. 4. И вот наверху были изваяны звезды, а внизу — головы, чтобы в них обитали души58, ма
52 Важность лысины для посвященных в культ Исиды и Осириса
подчеркивает Апулей. См.: Метаморфозы, 11, 28 и 30. 53 Ср.: Платон. Законы, 821а. 54 Ср.: Платон. Тимей, ЗЗЬ. 55 Ср., например: Прокл. Комментарий к Пармениду, 6. 56.
56 Ср.: Платон. Тимей, 34b, 36e. 57 Ср.: Платон. Тимей, 41d-e. 58 Ср.: Платон. Тимей, 44d; Апулей. Метаморфозы, 11. 10.
лые космосы — в космосе. Ибо было необходимо, чтобы космос, будучи живым существом, состоял из живых существ59. Конечно, тем душам, что попроще, безразлично: поселят их или нет в волосатую голову, далекую благодаря волосам от точной формы. Но! Всякая мудрая голова получила в удел либо звезду60, либо — лысый череп! <72> 5. Ибо если даже эта [дольняя] природа и бессильна достигнуть совершенной точности, то все же она не может допустить, чтобы то в нас, что обращено к небу, не имело формы космоса. Следовательно, лысина явлена нам как [земное] небо, и все те хвалебные гимны, которые воспевают Сфере, вполне могли бы быть обращены к лысине61.
9. 1. Пусть после этого Гомер пишет, а Фидий, если ему угодно, ваяет доказательства Дионовой правоты, изображая Дия с развевающимися волосами, волосами достаточно густыми для того, чтобы двигать, когда пожелает, небо62. Каков видимый в небе Зевс, мы все знаем63; 2. если же есть и иной Зевс, то я не знаю, существует ли он телесно. Но допустим это, если кто-то так считает. В любом случае, он существует либо раньше, либо позже этого [видимого Зевса] и есть образ своего первообраза. В обоих случаях этот другой Зевс таков же, каков и всем видимый, насколько чин его природы позволяет ему быть подобным. 3. Но, похоже, поэтическому, пластическому и всему вообще подражательному роду искусств несвойственно правдолюбие; напротив — они суть наидемагогичнейшие из искусств, поверяющие свои произведения мнением толпы, а не истиной64. Невежды почитают
59 Ср.: Платон. Тимей, 30d, 69с. 60 Там же, 41d-e. 61 Весь отрывок представляет собой полушуточную, полусерьезную
пародию на Тимей, 33 b-d, 44d. 62 Гомер. Илиада, 1. 529-530:
«Быстро власы благовонные вверх поднялись у Кронида Окрест бессмертной главы, и потрясся Олимп многохолмный...» 63 Речь идет о планете Юпитер. 64 Ср.: Платон. Государство, 10, 595a-608b.
шевелюру, она же — как и всё, окружающее человека извне и не принадлежащее его природе: поля, кареты, особняки, дома — всё являющееся предметом восхищения во мнении народном; в точности так же, как это, почитаются и чуждые [человеческой природе] власы. Далеки невежды и от ума, и от Бога; природа ими руководит и Судьба. И даже еще более чуждое им. Итак, дары Судьбы и природы восхваляемы глупцами. 4. Но тот, кто пишет для народа или говорит к нему, должен быть тех же мнений, что и народ, чтобы составлять имеющие успех речи65. Однако невежи жестоковыйны66, они яростно отстаивают свои нелепые воззрения; если же кто-то поколеблет хоть что-то отеческое, то вскорости и цикуты выпьет67. Как ты думаешь, что претерпел бы Гомер от эллинов, если бы сказал о Дие истину, а не морочил их рассказами, которыми пугают детей?
10. 1. <73> Египтяне68 мудры также и вот в чем: пророческие роды (τά προφητικά γένη)69 у них не позволяют кустарям и ремесленникам создавать образы богов, чтобы не произошло какогонибудь беззакония. Они потешаются над народом, вырезая на фасадах храмов клювы соколов и ибисов70, и в то же время укрывают в священных пещерах (χηραμούς) те из созданных ими божественных образов, которые и в самом деле священны. Во время священных шествий они носят закрытые кивотики71, говоря, что в них
65 Ср.: Платон. Горгий, 502d-e. 66 Ср.: Аристотель. Никомахова этика, 1151b 5-17. 67 Намек на Сократа. 68 Мода ссылаться на египетские практики и обычаи достаточно
стара. См., например: Геродот. История, 2; Платон. Федр, 274e-275b, Критий, 113а и др. И в I—III вв. н. э. достаточно вспомнить популярность Герметического свода или «Египетских мистерий» Ямвлиха.
69 Ср.: Порфирий. О воздержании, 4, 8, 5. Египетское священство было наследственным, как, впрочем, и иудейское. Даже в Элевсине мы встречаем два рода, поставляющие в мистерион иерофантов. 70 Ср.: Платон.Федр, 274с. 71 Т. е. ящички, сундучки.
находятся сферы, которые вызовут раздражение народа, если он их увидит, а у людей легкомысленных вызовут смех. Народ нуждается в чудесных историях, да и как ему быть иным, оставаясь народом? Потому-то [истинные] изваяния богов таятся за клювами ибисов. 2. Единственный бог, которого египтяне не скрывают, но, напротив, выставляют напоказ, это Асклепий. И он совершенно лыс! — Однако же в Эпидавре власат72. — Это потому, что эллины «равнодушны к исследованию истины»73. О сколь справедливы порицания историка! Ведь египтяне видят Асклепия ежедневно и вербально общаются с ним: общаются не только у его алтаря74, не когда ему это будет угодно и не о том, что он скажет. 3. Нет, я слышал, что муж египетский владеет искусством обращения с богом и некими магическими приспособлениями (ϊυγγας)75. Так что как только он захочет, произносит несколько варварских слов76 и вымаливает у богов все то, что по естественному расположению повинуется [магическому] притяжению. Из этого следует, что от
72 Вероятно, речь идет о статуе Сераписа, созданной Тразимедом Паросским для храма в Эпидавре приблизительно в 370 г. до н. э. Отождествление Сераписа с Асклепием имеет место уже у Элия Аристида (см.: Элий Аристид. Священные речи). 73 Фукидид, 1,20, 3. Историк говорит, однако, не об эллинах, но о людях вообще. Похоже, Синезий издевается над стилем ближневосточной антиэллинской полемики, которая к его времени сама уже стала общим местом. 74 Имеется в виду Серапейон в Александрии — наиболее известный в качестве места паломничества жаждущих исцеления. 75 Это слово часто встречается в греческой литературе, когда речь идет о чарах, волшебстве, колдовстве; в этом же смысле оно употребляется и в «Халдейских оракулах». Выделяют два основных значения: птица вертошейка (torquilla), использовавшаяся при любовной ворожбе, и «магическое колесо», употреблявшееся при любых вообще привораживаниях. У Синезия термин, по-видимому, лишен всякой конкретики.
76 Об эффективности этих «варварских слов» см., например: Ямвлих. Египетские мистерии, 254-257.
египтян именно, а не от эллинов следует принимать истинные образы божества. 4. Однако, как я говорил чуть раньше, тому, кто видел солнце и звезды, нет нужды беспокоиться и любопытствовать о другом. Если же кто-нибудь скажет, что есть волосатая звезда — комета77, то я отвечу, что такой звезды нет. Ибо место звезд есть тело, движимое по кругу78: с ним же ничего нового не происходит и в нем ничего нового не возникает; что же до пространства под Луной, то это порубежье становления, там и обретаются раскаленные тела, ложно называемые звездами, — те тела, что находятся ниже настоящих звезд и движутся за ними и вместе с ними. Поскольку же природа этих подлунных тел иная, нежели у истинных звезд, то и движутся они не точно, но как придется. 5. Одна из таких псевдоименных звезд стала знаком равноденствия в созвездии Жреца/Жертвы (θυτηρίου)79, оттуда она унесется к полюсу Севера, если не погибнет, распавшись. Мы и в самом деле видим среди небесных тел одно большей длины — сегодня оно может занять всю длину зодиака, а через три дня <74> меньше трети, на десятый или тридцатый — и вовсе исчезнуть. Оно постепенно угасает, нигде не оставляя никаких следов. 6. Мне думается, отнюдь не благочестиво провозглашать такие тела звездами. Если же ты все-таки хочешь называть их таким образом, то учти, что их шевелюра — это зло, производящее даже в сфере звезд смертный эйдос. Появление [на небе волос] — предзнаменование [грядущей] пагубы. Предсказатели и гадатели приносят очистительные жертвы [чтобы очистить небо от волос]. Наблюдая [пробивающуюся в небесах поросль], они наверняка предсказывают события не малые и не умеренные, но достигающие пределов ужасного — общественные смуты и порабощение народов, уничтожение городов и смерть царей. Однако ни одна безвестная звезда не исчезла из Дия, о чем мы и слышим из отеческих преданий80. Так что исчезающие тела не есть звезды, а
77 «Комета», собственно, и значит «волосатая». 78 Ср.: Аристотель. О небе, 1, 2, 3. 79 Созвездие южного полушария. Ср., например: Арат. Феномены. 80 Ср.: Арат. Феномены, 259:
«Нет, не погибла звезда еще в выси безвестно у Зевса».
все блаженные тела сферичны, а не косматы. 7. Пусть же мне будет дано это благо, уподобляющее меня Богу, — мне и моим близким пусть будет дана лысина! Ибо кроме лысых нет на земле викариев81 Божьих, никто кроме них не может быть назван ни боговидным, ни богообразным, ни всеми теми именами, которые называют красоту божества. Поэтому отнюдь не позорно быть лысым, но напротив — достойно, так что те, кто (как я слышал) ласково называет лысых «малыми лунами», обращаются к ним подобающим образом.
11. 1. О да! Я чуть было не упустил то, что следовало сказать в первую очередь: о луне и ее фазах, виду которых уподобляются лысые [по мере облысения] и именами которых называются. В самом деле это милое моему сердцу светило имеет в начале вид месяца, затем полумесяца, потом нарастает с обеих сторон и, наконец, становится полной луной. Так вот тех, кто достиг вершины успеха [в облысении], я называю «полными лунами», впрочем уместно провозглашать их и «солнцами», ибо они уже перестают проходить разные фазы, но сияют нам полным светом совершенных кругов, подобных небесным сферам. 2. Вот и Одиссей подвергается насмешкам легкомысленных женихов — волосатых, распущенных юнцов — и да! Им предназначено вскоре жестоко погибнуть: всем им, а было их более сотни, всем — от руки одного лысого человека! От руки того, кого они останавливали, когда он зажигал светильники, потому что его голова [по их словам] освещала весь дом82. 3. Итак, вы видите, что в этом пассаже, <75> говоря об Одиссее, Гомер указывает на нечто в высшей степени божественное, на что-то не являющееся всего лишь подобием, но на непосредственно родственное богам, а именно — на способность создавать свет. Действительно причина блеска лысины в ее гладкости, а ее гладкость — не что иное, как совершенное отсутствие волос. Одновременны отход от зол и приближение к благам, так же как выше мы говорили о противоположности
81 αντίθετοι.
82 Ср.: Гомер. Одиссея, 18. 354-355 (Афина изменила на время внешность Одиссея, дабы он не был узнан женихами).
живого и мертвого; жизнь же, свет и все такие вещи родственны благу, как считается. 4. Если же свет соответствует [в нашем мире] лысине, то, очевидно, патлам соответствует мрак. Это суждение не просто хорошо обосновано, оно совершенно необходимо! Возможно, здесь уже не следует оставаться в рамках чисто научной аргументации, но должно прибавить к силе рациональных доказательств также и толику убеждения. Действительно, все думают и говорят, что шевелюра — это самопроизросшая сень [защищающая от солнца]; прекраснейший из поэтов — Архилох — таким вот образом хвалит ее за то, что она покрывает тело гетеры:
...Тенью волосы На плечи ниспадали ей и на спину83.
Но «тенью» — значит «затемняют», ведь тень — не что иное, как тьма: оба слова обозначают отсутствие света. 5. Однако если мы подойдем поближе, да займемся поплотнее, то увидим, что и ночь — величайшая тень, ибо земля загораживает собой свет. Но и днем в густых лесах нет света в силу того, что они слишком тенисты и волосаты.
12. 1. О божественности лысины и о ее посвященности наиблистательнейшим в эфире богам сказано достаточно. Самое время обратить внимание на то, что если здоровье прекрасно, и при этом прекраснее других благ, то ради него именно, я вижу, многие пользуются пеной и бритвой, стремясь одновременно стать лысыми и избежать болезней84. Но если болезни глаз, и насморк,
83 Архилох, фр. 31 (пер. В. В. Вересаева в кн.: Эллинские поэты, М., 1963, с. 212). 84 По-видимому, Синезий рассуждает примерно следующим образом: лысина — исключительное свойство видимых человеку богов. Но боги владеют также и всеми благами, в том числе здоровьем души и тела. Таким образом, лысина и эти блага оказываются связаны между собой. А отсюда один шаг до вывода о том, что лысина — залог здоровья человека.
и глухота85, и иные все болезни, от которых страдает голова, устраняются вместе с бременем шевелюры, то поистине было бы большим делом, и даже не просто большим, но величайшим, если бы от облысения получали пользу также ноги и внутренности. 2. Наиболее несчастны те из лысеющих, кто по принуждению врачей проходит так называемые циклы: в начале, середине и конце коих применяются удаляющие волосы мази, которые действуют лучше железа. <76> Действительно, разумно предположить, что от головы, возвышенной как акрополь, тянутся по всему телу причальные концы болезней или здоровья. И уж, конечно, не в равную меру причастны здоровью лысые и волосатые, но с божьей помощью мы [лысые] куда более. 3. На это, кажется, прикровенно указывают и изображения Асклепия, особенно те, где он изображается на египетский лад [лысым]. Этот образ мог бы быть действенным увещеванием для всех и самым здравым из медицинских предписаний, он словно бы вопиет: «Желающий быть здравым должен подражать изобретателю и владыке врачебного искусства». Мы бы не удивились, если бы узнали, что открытый солнцу и всем временам года череп быстро становится не костяным, а железным: о, если бы дело обстояло таким именно образом, он был бы совершенно защищен от всех болезней! 4. Точно так же дело обстоит и с древками копий: сделанные из дерева, выросшего на болотах или равнине, — хуже, а из выросшего в горах — лучше всех. В чем же причина? Спросим об этом Гомера и выслушаем его ответ: это дерево «вскормлено ветрами»86 и натренировано ими. Не думай, что мудрый Хион, выбирая дерево для Пелея, по случайности не взял его ни из долины Темпе, ни с холмов, ни из глубокой лощины, где деревья вырастают гладкими и высокими, но выбрал дерево с вершины Пелейона, где оно выдерживало удары ветров. Вот почему это дерево было хорошо и служило еще его потомкам. 5. Но точно так
85 Игра слов: «насморк» значит также и «тупость», а «глухота» одновременно означает «уныние». 86 Ср.: Гомер. Илиада, 11. 256: «Ринулся грозный, колебля копье, возращенное бурей...».
же дело обстоит и с головами — покрытыми волосами и лысыми. Первые — болотны, субтильны и воспитаны тенью, другие же — горны, открыты всем ветрам и благодаря этому крепки.
13. 1. В верности моих слов можно удостовериться, рассмотрев поле битвы войск Камбиза и Псамметиха, случившейся во время вторжения персов из Аравии87. Обе армии считали момент решительным и в процессе битвы глубоко проникли друг в друга, так что после произошедшей резни выжившие с трудом разбрелись каждый к себе. Изнеможение было столь велико, что они даже не смогли похоронить трупы, но сделали для мертвых лишь следующее: тела лежали вперемешку — где кого постигла смерть в горячке боя; оставшиеся в живых разобрали их и сложили две груды трупов. Эти курганы скелетов можно видеть и по сей день: один — персидский, другой — египетский. 2. Видевший их Геродот <77> удивлялся крепости одних и хрупкости других (странно все-таки, как этот превосходный человек бесцеремонно обошелся с черепами): первые, — говорит он, — можно было пробить маленькими камешками, в то время как другие поражали его толщиной и крепостию кости. Эти черепа выдерживали удары камней побольше; чтобы их сокрушить, требовался самый настоящий булыжник. Как же он объяснял это? Точно так же, как и мы выше, а именно он говорит о пилонах88 мидян и открытых всем ветрам головах египтян.
3. Если же тебе кажется обременительным предпринимать путешествие по землям многих народов, живущих за границами [Империи], если ты считаешь неблагочестивым бить камнем по головам мертвецов и если при этом не веришь Геродоту, то, что ж, я и сам имею, подобно многим, среди своих рабов традиционно носящих длинные волосы скифов; так вот, они умирают, стоит их ударить кулаком по голове. 4. А с другой стороны, возьмем человека из театра, который хорошо и много занимает народ, его можно увидеть на каждом праздничном представлении, если купить место в театре. Такой человек лыс благодаря искусству, не по природе, и ходит к цирюльнику по несколько раз на дню. Он выставляет напоказ
87 См.: Геродот, 3. 12. 88 Войлочная пастушеская шапка с полями.
лишь одно — мощь своей головы, не боящейся никаких испытаний: он обращает ее к кипящей смоле, лоб в лоб сходится с дрессированным бараном, который еще издали замечательно потрясает рогами. В ничто вменяет он мегарскую керамику89, разбиваемую об его благородный череп. Его режут и кромсают — хоть бы что! А в это время зрители вздрагивают от страха. Так же бывает, и когда его пробивают гвоздями аккуратнее, чем аттическую сандалию. 5. Так вот, когда я увидел этого [лысого] человека, то насладился собственным счастьем, ибо и я способен на все это; он только лишь превосходит меня в дерзновении или, лучше сказать, бедность сделала его настолько храбрым. Что до меня, то мне нет нужды подвергать себя таким испытаниям. И впредь да не будет! Наивысшее благо, однако, в другом; оно превосходит все вышеупомянутые. 6. Если бы молитва Пиндара90 могла исполниться и мы стали бы «жить своим имением», мы воссели бы на хорошее место в театре слушателями и зрителями представления. Если же город потребует от нас хорэгии и раздач народу, мы щедро воспользуемся своим добром. <78> Если же божество дунет в лицо и нам не будет хватать на ячменный хлеб — да не случится такое ни с кем из людей божьих91, — то пусть, во всяком случае, не случится с нами величайших бед, таких как [всеобщий] голод. Все мы способны делать удивительные вещи: слегка стыдясь, мы все способны явить на сцене искусство, достойное того, чтобы его смотрели.
14. 1. И потом, как человек, который думает, подобно Диону, что волосы приличнее носить мужчинам, чем женщинам, не разойдется с очевидностью? Что может быть безосновательнее, нежели усваивать существам сильнейшим то, что является уделом слабейших, то, благодаря чему они суть слабейшие? Однако существует различие того, что есть по закону, и того, что есть по природе. По закону шевелюра почиталась не всеми, не везде и не
89 Мегарская долина была источником превосходной белой глины для гончарного дела. Ср.: Плиний. Естественная история, 17. 42. 90 См.: Вакхилид. Эпиникии, I, 80. 91 Т. е. почитающих богов.
всегда: лакедемоняне ведь украсились волосами после битве при Фирее (Θυρέαν), аргивяне же носили волосы прежде битвы92; у многих народов ни теперь, ни прежде этого вообще в обычае не было. 2. Но для всех женщин повсюду и всегда считалось хорошим заботиться о волосах. Ибо нет сейчас и не было прежде женщины, которая остриглась бы наголо, если только не по причине дурного знамения или ради отвращения бедствий, которые может принести время. Мне, во всяком случае, не доводилось ни встречать таких женщин, ни слышать о них. Природа здесь согласна с законом93: ни одна женщина от века не показывалась на людях лысой; ты не скажешь, будто их лысины скрыты под головными уборами, ибо комедии видят и сквозь них. Если же у женщины выпадают волосы, то это болезнь, и даже небольшая забота позволяет ей вернуться в свое естественное состояние. 3. Среди мужчин же — я имею в виду тех, кто достоин так называться, — нелегко назвать того, кто не достиг бы естественным путем совершенного облысения. Ибо именно это, по-видимому, и является знаком совершенства их природы, пусть даже и не всем случится быть совершенными. Как дети крестьянские понимают из роста здоровых растений, что те хотят согласно природе быть поднятыми и распрямиться вверх, так что тем растениям, которые не могут этого сделать сами, они помогают рогатинками и подпорками, точно так же и здесь: поскольку люди, имеющие наилучшую природу, находятся в состоянии близком к моему, то следовало бы подправить бритвой тех, кто лысиной не обладает, и помочь тем самым природе.
15. 1. <79> Достойно вспомнить лакедемонян, которые перед битвой в Фермопилах искусно уложили волосы, благодаря чему Дион и называет эту битву «великой», т. е. потому, что перед ней лакедемоняне расчесали волосы94. Но никто из них в жи
92 Ср.: Геродот, 1. 82. 93 Ср.: Аристотель. История животных, 3. 11. 518 а 30. 94 Любопытно, что наши шутники — и Дион, и Синезий, — будучи знакомы только с Геродотом и не знакомы с Плутархом, похоже, в самом деле ничего не знали о том, что и приведение в порядок вых не остался, ибо это был дурной знак. 2. Продолжим, чтобы не повторять уже сказанного о том, что даже у животных есть нечто мертвое и что у мертвецов они продолжают расти95. Терапевты в Египте постоянно всем говорят об этом96. И действительно, был такой случай, когда человек, обритый после смерти, был обретен год спустя обросшим густой шевелюрой и бородой. 3. Итак, Дион ввел в свою речь эллинов, погибших со славой, однако же умолчал о тех, кто одержал победы в великих битвах, отомстив варварам и за этих спартанцев, и за всю остальную Элладу. Я говорю о македонцах и всех тех эллинах, что вторглись в Азию вместе с Александром, об эллинах, среди которых не было только лакедемонян97. 4. Перед сражением при Арбелах98, которое куда более справедливо можно было бы назвать великим, — уразумев, что волосы для солдат есть зло, — эллины все разом обрились, и с Богом, Судьбой и доблестью вступили в решающий бой. А вот по какой причине прониклись они отвращением к волосам, как сообщает Птолемей Лагид" [а ему можно верить], поскольку, с
волос и многое другое в поведении спартанцев перед этой знаменитой битвой было частью погребального обряда, который они совершали над самими собой. 95 Ср.: Аристотель. История животных, 3. 11. 518 b 20.96 Ср.: Филон Александрийский. О созерцательной жизни. Фраза Синезия построена таким образом, что есть возможность допустить, будто он сам встречался с терапевтами. Если это так, то в данном тексте мы имеем второе после Филона свидетельство о существовании в Египте иудейского монашества. 97 Спарта, не будучи покорена Филиппом и Александром, не принимала участия в восточных походах македонских царей. 98 Арбелы — город на севере Ассирии. Битва при Арбелах в 331 г. до н. э. произошла в 90 км к северо-востоку от Гавгамел, так что является по сути битвой при Гавгамелах. 99 Птолемей, сын Лагоса — македонский полководец — после смерти Александра получил во владение Египет и основал династию Лагидов (царствовал до 283 г. до н. э.). Приблизительно в 303 г. он написал историю Александра.
одной стороны, он сам был участником этих событий и потому был хорошо осведомлен, а с другой стороны, был царем и потому не лгал [в угоду кому-либо].
16. 1. Один македонец, имевший чрезмерно высокую прическу, роскошную шевелюру, а также густую бороду, устремился на перса; перс же, несмотря на страх, смекнул бросить дротик и щит, недостаточно защищавшие его от македонца100, и прежде чем тот успел пустить в ход свое оружие, бросился на него и, схватив за волосы и бороду, опрокинул солдата, который уже не мог сражаться, поволок его за волосы, как рыбу, и убил акинаком101, когда тот лежал уже на земле. 2. Это увидел другой перс, и другой, и еще другой; и вот все они посбрасывали свои щиты, все они хватают за волосы македонских солдат и преследуют их по равнине — словно некий сигнал был дан персидскому войску, хватая за волосы, побеждать македонян. <80> Таким вот образом, в фалангах Александра остались только лысые. 3. Царь же Александр оказался в затруднительном положении, ведь он отступил перед безоружными персами, хотя до того низлагал вооруженных. С позором отступил тогда Александр в Киликию, где подвергся насмешкам со стороны эллинов, как побежденный в троеборье102.4. Но поскольку Ахеменидам было определено судьбой уступить трон Гераклидам103, то Александр, быстро осознав опасность, сам приказал трубачам дать сигнал к отступлению. Отступив как можно дальше и поставив войско на сильной позиции, он бросает на него цирюльников. Убежденные подарками царя, они бреют и стригут всех македонцев. Для Дария и персов дела после этого пошли не так, как они надеялись. Так как хватать
100 Персы, как и вавилоняне, пользовались легкими продолговатыми щитами, сплетенными из ивовых прутьев. 101 Акинак — короткий меч, который персы и мидийцы носили на поясе. 102 Троеборье — «трихомахия» — намек на «Батрахомиомахию»: аристофановскую «Войну мышей и лягушек» — героико-комическую пародию на Илиаду.
103 Дарий и Кир — потомки Ахемена (ср.: Геродот, 7. 11); о происхождении Александра от Геракла см.: Арриан. Поход Александра, IV, 10,7.
македонцев было уже не за что, то им пришлось взяться за свое оружие в борьбе с куда более красивым противником.
17. 1. Таким образом, волосы не делают солдата ни страшным, ни пугающим, если только речь не идет о жутких масках и маленьких детях104, ибо мы видим, что солдаты — дабы навести на врагов ужас — надевают на себя шлемы (κράνη), которые и по названию, и по делу есть не что иное, как медный череп (κρανίον). Если же скажут, что на шлемах крепят конские гривы, то те, кто носил шлем, разумеется, знают, как он выглядит, и значит — должны бы поучить тех, кто не знает: конский волос крепится рядами сзади — между войлочным подшлемником и самим шлемом. Поскольку выгнутая поверхность шлема гладка, то поистине сам Гефест не смог бы приделать волос к ней, так что поверхность шлема являет собой наиточнейший образ лысины и потому именно и представляется наиболее жутким из предметов, которыми себя окружает солдат. 2. В самом деле, и Ахиллес говорит, что троянцы воспряли духом не потому, что не видели его развевающейся гривы, но как он сам говорит105:
.. .В поле не видят чела Ахиллесова шлема, В очи светящего!
Однако эта вот блестящая и сверкающая часть шлема как раз и являла собой лысину, и именно лысина как раз и внушала ужас. Если же Ахиллес был власат — ибо и это утверждает Гомер, — то потому, что был юн, пребывал в возрасте, когда человеком легко овладевает гнев, и еще не достиг тех лет, когда и душа и тело становятся совершенными106: голова юноши естественно оживает волосами, как и сердце гневом. <81> Но как не следует из-за Ахилла хвалить гнев в душе, так же не следует из-за него считать чем-то чудесным волос на теле. 3. Допуская, однако, что — будучи сыном Фетиды — Ахилл был естественно расположен ко всем добродетелям,
104 Μορμολύκεια — ср.: Платон. Федон, 77е; Эпиктет, II, 1, 15. 105 Гомер. Илиада, 16. 70-71. 106 Т. е. своего акмэ (ακμή). Ср.: Платон. Государство, 460е.
я утверждаю, что если бы он выжил, то не остался бы чужд ни лысины, ни философии. Еще будучи юн, он занимался медициной и музыкой107, а к своей шевелюре относился так плохо, что очистившись [после смерти Патрокла], принес ее в жертву погребальным холмам108.4. То же самое Аристоксен109 говорит о самом Сократе, т. е. что он по природе был склонен к быстрому гневу и что когда им овладевала эта страсть, он впадал во все тяжкие. Однако тогда Сократ еще не был лысым, будучи молодым человеком лет двадцати пяти, — в год, когда Парменид и Зенон прибыли в Афины, чтобы увидеть Панафинеи. Но если бы позднее кто-нибудь стал говорить о Сократе как о человеке тяжелом или волосатом, то, я полагаю, эти слова вызвали бы хохот у всех знавших его, ибо из всех занимавшихся философией Сократ был самым лысым и самым кротким. 5. Не осуждай же героя [Ахилла] за шевелюру: в то время, о котором ты говоришь, он был еще юношей, только что вышедшим из отрочества. Ты не сможешь привести ни одного довода в пользу того, что волосы у него пребыли до старости. Я же, напротив, имею множество доказательств обратного: его отец, его дед — я видел их образы — и, опять же, его родство с богами. (Сказанного выше о внешнем облике богов достаточно110.)
18. 1. Ты111 считаешь удачной находкой строку: «...[Афина] ухватила за русые кудри Пелида»?112 Но почему ты даешь лишь
107 Кентавр Хирон обучил Ахилла медицине (Гомер. Илиада, 11. 831832). О том же, что на досуге герой услаждал свое сердце игрой на лире, см.: Гомер. Илиада, 9. 186-189. 108 Ср.: Гомер. Илиада, 23. 141-151. 109 Ср.: Плутарх. О злонравии Геродота, 856 c-d. Аристоксен из Тарента, более известный как теоретик музыки, был учеником Аристотеля. Он написал ряд биографических произведений, в числе которых и «Жизнь Сократа». Однако ни Ксенофонт, ни Платон о гневливости Сократа не упоминают.
110 Ср.: Гомер. Илиада, 21. 184-189. Ахилл — сын Пелея, внук Эака, правнук Зевса. 111 Обращение к Диону. 112 Ср.: 3. 5.
фрагмент, а не весь стих? Что ж, поскольку ты не пожелал сделать этого сам, то вынуждаешь меня сделать это: «Став за хребтом, ухватила за русые кудри Пелида». Браво Дион! Ты изъял не чтото не относящееся к делу, но слова противоположные тому, что ты желал ими обосновать. Из этих вот опущенных тобою слов я делаю вывод, что Ахилл был отчасти лыс уже в эти юные годы!
<82> Гомер говорит: «Став за хребтом, ухватила». 2. Но и меня, и самого Сократа, и наидряхлейшего из эллинов можно схватить за волосы сзади\ Ибо именно там у нас сохраняются символы нашей бренной природы, поскольку быть полностью свободным от всякого общения со смертным — благо не человеческое и не демоническое, но принадлежащее прямо божественной судьбе и природе. «Она стала сзади и схватила Пелида за светлые волосы»: чтобы схватить за волосы, встала сзади — потому именно, что спереди ей не за что было ухватиться.
19. 1. Вообще учение Диона о природе волос совершенно бессмысленно. Если бы в волосах был хоть какой-нибудь смысл [будьте уверены], Дион бы до него доискался; и даже если бы это был ничтожный смысл, он представил бы его чем-то великим — ведь нашел же он каких-то далеких лакедемонян113, которые к тому же еще и не таковы, как он о них говорит, во всяком случае — насколько они показались другим. 2. Он цепляется за Гомера, как за священный якорь, вплоть до конца своей книги. Но его аргументация совершенно несправедлива и риторична: теперь вот он опустил часть стиха, как изымают статью из закона, в других же местах, где никаких стихов нет, он приводит их, как если бы они были. Действительно, он прямо оболгал Гектора, точнее Гомера в его высказываниях о Гекторе, а еще вернее — Гомера и Гектора вместе. Ведь Гектор, как свидетельствует предание, относился к сбриванию волос подобно мужам совершенномудрым. То же находим и у автора, который наиболее правдиво описал героев114: поскольку Гек
113 См. выше: гл. 3. 3. 114 Имеется в виду Филострат Младший и его Героика, 2.151. 24. Статуя Гектора в Илионе изображает его лысым, кроме того, он презирал царей, сохраняющих шевелюру.
тор был соратником одному115 и противником другому116, то первый как раз и передает то, что было сказано [истинного] о Гекто
ре117
. 3. Если ты окажешься в Илионе, то стоит тебе только войти в город, любой проводит тебя к святилищу Гектора, где ты без труда увидишь его статую118. Те, кто видел ее, утверждают, что он изображен бранящим брата за его напыщенную красоту, т. е. за холеную шевелюру119.4. Что же до якобы гомеровского стиха о Гекторе: «По земле, растрепавшись, черные кудри.. ,»120, — то пусть он покажет место из Гомера, откуда он его взял. Я полагаю, его не отыскал бы даже рапсод Ион121. Как сделал бы Гомер волосатым героя, которого он вводит в поэму бранящим <83> своего брата-красавчика? Это как Филий обвинял Андокида в ограблении святилища, сняв на Акрополе маску Горгоны со щита Афины122. Так же и ты, и твое отношение к герою (Гектору).
115 Т. е. римлянину Филострату — римляне производили свой род от троянцев. 116 Т. е. эллину Диону (хотя Дион был сирийцем). 117 Далее, по-видимому, следует пересказ Героики. 118 Во времена Синезия город Илион еще стоял, возвышаясь над развалинами Трои. Туда отправлялись паломники. Так, будущий император Юлиан останавливался там в 354 г. во время своего путешествия из Никомедии в Милан. В частности, он посетил героон Гектора с бронзовой статуей, о чем мы знаем из его писем. 119 Ср.: Гомер. Илиада, 3. 55. 120 Однако такой стих у Гомера есть: Илиада, X. 40-42. Из этого случая видно, что и Синезий иногда не прочь «передернуть». 121 Ион — персонаж одноименного диалога Платона — утверждал, что способен объяснить поэмы Гомера лучше, чем кто бы то ни было. Однако Сократ доказал ему обратное. Упоминание Иона Синезием в данном контексте весьма иронично. 122 Ср.: Исократ. Против Каллимаха, 57. Там речь идет о некоем Филурге (а не Филии), укравшем маску Горгоны со щита Афины и утверждавшем, что храм ограбили другие. Что же до оратора Андокида, то он был замешан в деле повреждения герм, а также в деле пародий на мистерии (о чем сам писал в речи «О мистериях»).
20. 1. ЕСЛИ же «златовласым»123 был Менелай, то из поэмы не следует, что у него была длинная грива. Гомер отнюдь не хвалит его волос, но описывает, как было дело; ничто упомянутое им по своей природе похвалы не достойно. 2. Но Дион — жертва собственного легкомыслия — понимает всякое упоминание волос как их похвалу! О сколь мужественно124 старается он вчитать в поэмы Гомера то, чего в них нет, и лишить их того, что в них есть! Чтобы убедить нас своей речью в том, что шевелюра пристала более мужчинам, чем женщинам, он говорит, что Гомер хвалит богинь не так как богов, называя Геру «волоокой», а Фетиду «среброногой», восхваляя при этом у Дия прежде всего шевелюру. Что ж, возможно, в книге Гомера, которая была у него, отсутствовали такие вот превосходные строки: «Фебу царю, лепокудрыя Леты могучему сыну...»125 и «Взяв, на колена его положи лепокудрой Афине»126. О Гере же, собирающейся усыпить Дия, Гомер говорит, что она разнообразно украсилась127, и в этот момент ей потребовался узорчатый пояс [Афродиты], который — кроме других великих и многих сил — имел способность «уловлять ум и разумных»128. Здесь же поэт говорит, что она умастилась благовониями и что
.. .Власы расчесала,
Хитро сплела и сложила, и волны блистательных кудрей,
Пышных, небеснодушистых, с бессмертной главы
ниспустила129.
О да! Слова эти достойны многих похвал! Достойны похвалы слова о ловушке для Дия! И это при том, что Дион опустил многие
123 Ср.: Гомер. Одиссея, 15. 133. 124 Ирония Синезия над Дионом, считающим волосы признаком мужества. 125 Гомер. Илиада, 1. 36. 126 Там же, 6. 273. 127 Там же, 14. 159-189. 128 Там же, 14.212-217. 129 Там же, 14. 175-177.
другие места [свидетельствующие о волосах богов], или, лучше сказать, сделал вид, что они ему неизвестны, зная их. 3. Но я тоже знаю их, однако не перевираю для подкрепления своих гипотез, не согласившись с тем, чтобы кто-либо из обладателей неба имел шевелюру. Одно и то же относится и к богам, и к богиням, поскольку среди звезд Зевс не имеет более точной сферы, нежели Афродита130. Так говорилось и о Зевсе; Дион же, чтобы увенчать свой труд, утверждает, что Гомер богословствовал, <84> соглашаясь по большей части с мнением толпы и лишь в малом с истиной131. Но разве мощная шевелюра на голове Дия, которой он потрясает небо132, это не одно из расхожих мнений, в котором согласны и скульпторы, и толпа?133 4. Итак, если не учитывать Гомера и лакедемонян, от аргументации Диона ничего не остается. Но даже если принять во внимание Гомера и лакедемонян, все равно Дионом ничего не сказано о природе волос, не было изыскано ничего ни с опорой на себя, ни на сами волосы. Он не сказал, что есть волосы, не научил — какими качествами они обладают, не показал — каково благо обладающего ими и каково зло у неимеющих их. 5. В данной же моей речи тщательно рассмотрена сама суть вещей134 и открыто, что лысина есть вещь божественная и сродни божеству, что она — цель природы, прямо священная ограда, в которой обитает мудрость Бога. В этой моей речи названы мириады благ, которые приносит лысина и душе, и телу, причем сказано и «как», и «почему»: ничто не утверждается без указания очевидной причины. Итак, волосам свойственно по природе все противоположное сказанному — неразумие, животность, все то, что противоположно божественному. Очевидно, что волосы суть оболочки и скорлупы живого, забава природы, сыпь бессмысленной материи.
130 Ср.: Платон. Послезаконие, 987b. См. также выше гл. 9, где речь идет о Зевсе. 131 Т. е. говорит то же, что и Платон в Государстве о поэтах и Гомере (ср., например: Государство, 379с, 383а, 389с, 391а, 595b, 599с, 600а). 132 Ср.: Гомер. Илиада, 1. 529-530. 133 Тут уместно вспомнить знаменитого Фидиева Зевса в Элиде. 134 Ср.: Платон. Федр, 237с.
21. 1. Следует, я думаю, различать по роду и по образу жизни тех мужей, которых восхваляет Дион, и тех, которые удостаиваются похвалы в моей речи. Итак, развратники суть власолюбцы. Гомер называет тех, кто заглядывается на девушек «лишь кудрями гордящимися»135, — имея в виду, что волосы украшают ради растления женщин. Именно прелюбодей рисуется таким образом — тот прелюбодей, который вызывает презрение. Это род коварнейший и наивраждебнейший своим согражданам внутри городских стен. 2. Действительно, те, за кого мы подвергаемся опасности, сражаясь, чтобы они не претерпели насилия — имею в виду наших дочерей и жен, — какой-нибудь разряженный юнец, может случиться, возьмет и увезет куда-нибудь на море или на земле. Если же не на земле и на море, то заманит в какойнибудь угол или темноту. Попавшая в плен женщина может, во всяком случае, внутренне оставаться со своим супругом; но прелюбодей, в первую очередь, отнимает у женщины то расположение, которое она имеет к душе своего супруга, <85> так что утрата жены отнюдь не является для мужа половинной утратой. 3. Законы справедливо дают народу оружие против прелюбодеев136, а садовники растят аттический хрен, посредством которого прелюбодея, если он будет пойман, наказывают немедленно на месте преступления. Именно благодаря этому роду людей распалось множество семей и погибли даже некоторые города; когда столкнулись в битве материки, когда эллины пересекли море в борьбе за скипетр Приама, то предлогом для этого было прелюбодеяние. 4. Есть и иное, куда худшее зло, указывающее скорее не на Александра137, но на всевозможных Клисфенов138 и Тимархов — всех распоряжавшихся своей молодостью за серебро, а если не за
135 Гомер. Илиада, 11. 385. 136 Ср.: Аристофан. Облака, 1083: «Когда ж ощиплют там его и сзади редьку вставят...». 137 И Архелай, и Филипп II — оба умерли от руки уязвленных любовников. 138 Клисфен — известный любитель юношей, часто высмеиваемый Аристофаном.
серебро, то за что-то другое, если же и не из-за чего-то другого, то ради гнусного наслаждения. Вообще говоря, все женоподобные мужчины заботятся о своих волосах. Есть те, кто открыто держится публичных домов, уподобляясь — благодаря этому — женскому полу и полагая это чем-то нужным. 5. Есть и те, кто предается пороку тайно: даже если на людях они клятвенно отрицают это и ничто иное не выдает их принадлежность к общине почитателей Котис139, но видно, что они заботятся о волосах вплоть до умащения их и завивания, то одно уже это выдает в них оргиофантов Хио140 и итифаллов. Ибо и закутавшийся в плащ Ферекид явил свою болезнь, высунув из-под ткани палец со словами: «По коже видно»141. Также и волосы — знак похотливого юноши.
22. 1. Если есть в пословице мудрость — а как же не быть в ней мудрости, если и Аристотель говорил142, что пословицы суть обломки древней философии, погибшей в эпоху величайшего упадка человечества, и что сохраняются они благодаря краткости и искусности? — приведем, конечно же, и пословицу, достоинство которой обеспечено величайшей древностью той философии, к которой она восходит, что и заставляет отнестись к ней с величайшим вниманием, ибо древние куда метче нынешних попадали в истину. 2. — Ну и где же эта поговорка и что она значит? — «Нет ни единого волосатого, который не был бы...» — подходящую концовку приладь сам к этому триметру143. Я же не буду говорить об этих ужасах — ни о вещи, ни об имени. Браво! Приспособил! И что же? Как она тебе? <86> Ба, да это ведь истина! Ре
139 О богине Котис см.: Страбон, 10. 3, 16. Это фракийская богиня, культ которой был введен в Афинах между мидийской и пелопоннеской войной. Мистерии, посвященные Котис, включали буйные, непристойные танцы. 140 Вероятно, другое наименование Котис. 141 Ср.: Диоген Лаэртский, I. 118. 142 Метафизика, 11. 8. 1074 b 8. 143 По-гречески это звучит как какая-нибудь наша фривольная присказка, наподобие «пейте пиво пенное, будет морда...» и т. п.
альная истина! Ясная, как день, сама по себе. И сколь много свидетелей влечет она за собой — и тех, кто готов сейчас воспользоваться ею, и тех, кто уже раньше ею пользовался! 3. Ибо потому пословицы и бессмертны, что ими постоянно пользуются и что непрерывна чреда вспоминающих их в связи со своими делами. Ибо пословицы свидетельствуют о том, что можно видеть в каждом из [определенного типа] событий, и свидетельствуют они об этом парадигмами.
23. 1. И хотя дело обстоит именно так — Дион сочинил изумительную речь в защиту волос, — но если ритор144 заявляет, что риторика имеет самое что ни на есть прямое отношение к искусству наряжаться145, то следует ли еще как-то опровергать Платона? Или ты думаешь, что мойщики волос (τριχοβάπτας) 146 добьются того, что те будут выглядеть привлекательнее, если некий муж на эллинском языке будет прославлять в театре обладание ими? Полагаю, многие из тех, кто ходит в процессиях Кибеллы, благодарны Диону за эту его речь147, а равно и те, кто бросает непристойные взгляды на жену соседа, ибо он излил свою речь на их головы, словно миро. Ибо люди по необходимости стремятся к тому, что почитается всеми, и особенно когда похвала исходит от известного человека. Таким образом, Дион возглавляет в нашем городе список людей, безвозвратно погибших. 2. Теперь спросим: уделом какого рода людей является лысина? Кого восхвалим мы вместо прелюбодеев? А восхвалим мы тех, кто в святилищах богов суть священники, пророки и служители148; тех, кто в школах суть учителя и воспитатели; тех, кто в армии — стратеги и таксиархи149. Везде это люди, уважаемые
144 Т. е. Дион. 145 Ср.: Платон. Горгий, 465b-c. 146 Возможно: красильщики. 147 Все это рассуждение представляет собой жесточайшее перевира
ние слов Диона. Киническое отращивание волос было, разумеется,
сродни рубищу, а не одеждам развратников. 148 Т. е. помощники жреца. Ср.: Плутарх. Камилл, 30. 3. 149 Т. е. высшие и средние офицеры.
большинством за их ум, отличающий их от большинства. Что до меня, то я считаю аэда, которого Агамемнон оставил заботиться о Клитемнестре, человеком нашего рода150: едва ли бы он доверил человеку с волосами женщину из уронившего себя дома.
3. Веским аргументом в пользу нашего рассуждения является и опыт живописцев, когда они работают не с натуры, но находят соответствующее замыслу изображение в себе: если им заказывается образ прелюбодея или гомосексуалиста151, <87> то они выполняют свой заказ, рисуя человека с волосами. Если же их просят нарисовать философа или храмового служителя, то они изображают почтенного лысого человека. Таковы характерные черты каждого из типов.
24. 1. Речь моя радует всех философов, священников и благоразумных людей, в ней благочестие богам и совет людям.
1. Если суждено ей будет распространиться и быть одобренной большинством, то придется уже власолюбцам стыдиться, а также — сделать свои гривы покороче да поскромнее, а равно и почитать тех избранных, которые не нуждаются в цирюльнике. Если все так выйдет, не хвалите меня за это: дело тут в самом положении вещей, так что даже [я —] косноязычнейший говорун выглядел достойно, сравнивая худшее с лучшим.
2. Если же речь моя вышла неубедительной, то вина за это ложится всецело на меня, потому что даже вместе с фактами я не смог устоять против безыскусного изящества Диона. И все равно, пусть бы — многой пользы ради — книга эта попала в людские руки!
150 Ср.: Гомер. Одиссея, 3. 267-268. 151 κίναιδον — букв.: «тот, кто любится по-собачьи».
|
восхищает твой гнев. Он происходит от всецело благородной природы. 2. Без сомнения, благоразумно, чтобы каждый человек добивался того, к чему он прилагает серьезные усилия и чем занимается, и, опять же, не добивался того, к чему никогда не стремился и никоим образом не заботился о его у себя появлении. Следовательно, если один полагает себе на сердце стать мудрым, другой же — только казаться таким, то каждый обладает потом тем, что задумал: один мудр, другой таким кажется. 3. Поистине могут претерпеть ужасное и вызвать праведный гнев те, кто, охотясь за славой, не есть, но кажутся философами, если те, кто стремился к другому, будут обладать и тем и другим [ — и мудростью, и славой —] , эти же — ничем. Ибо они заботились о вещах легких не менее своих соперников, чтобы обмануть тех, кто ничего не знает о том, в чем их обманывают. Пусть же эти люди блистают, пусть увенчиваются в театрах, если хотят; они уклонились в сторону от истины, препираясь об ее имени. 4. Что же до нас, людей ничтожных (поскольку ты желаешь причислить меня к роду немногих, <308> и отнюдь не маловажно, по-моему, это твое недовольство судьбой философии), пренебрегаемых у людей, то должно нам возлюбить такой строй жизни, при котором мы сами выстраивали бы себя. Мы не должны ни соревновать, ни завидовать этим недоноскам (ήμιπαιδεύτοις) 3, когда они возносятся на небеса перед лишенным всякого воспитания [сбродом].
5. Ибо не видят красоты очищенной души те, кто не возмог сам очиститься; они провозглашают себя и делают все, чтобы показать, что они не мудрецы, но софисты. 6. Поэтому красиво будет сказать лишенным той славы, которую видят в них неучи:
Нужды мне нет; я надеюсь быть чествован волею Зевса4.
презираемо и оскорбительно. 3 Букв.: наполовину воспитанным. Можно было бы переводить «недоучкам», но «пайдейа» это отнюдь не «наука» и не «образован
ность» или «ученость» в нашем смысле слова, потому выражение Синезия значительно сильнее. 4 Гомер. Илиада, 9, 608.
Принимаю радостно и с любовью встречу с мужем, обладающим разумностью и силой. Ибо таким образом, возможно, не придется мне столкнуться с недостойными и считаться [профанами] человеком всецело бесчестным5.
2. 1. Как же не захотеть мне уделить центральное место в душе удивительнейшему Пэонию, который — найдя философию и стратегию разделенными множеством перегородок — соединил их и возвратил [к изначальному единству], сделав явной [сейчас] родственность занятий, [очевидную] в дни древние?! 2. Ибо Италия в древности обладала такими мужами, как ученики Пифагора, которые были гармостами6 городов; она тогда называлась Великая Эллада, и это было справедливо. Харонд и Залевк дали итальянским полисам законы, Архит и Филолай командовали армиями7. Величайший из астрономов Тимей управлял городом, был послом и занимался иными политическими делами — тот самый Тимей, опираясь на которого, Платон поведал нам о природе космоса. Эти люди жили девятью поколениями позже Пифагора, и они сохранили счастье Италии. 3. Не иначе обстояло дело и в элеатской школе Афин, где заботы об обучении владению оружием и словесным наукам считались равночестными. Говоря же о Зеноне [ученике Парменида], нелегко было бы сосчитать, сколько тираний он
5 Здесь, конечно, в смысле социальной невлиятельности, лишенности веса в обществе и т. п. 6 Правителями или устроителями городов; также назывались и спартанские наместники на окулированных территориях.7 Харонд из Катаны — один из древнегреческих законодателей. Точное время его жизни неизвестно. Согласно преданию, сообщаемому Аристотелем, он был учеником Залевка (VII в. до н. э.), жившего в Локрах (Южная Италия). Архит из Тарента (428-347 гг. до н. э.) — философ-пифагореец, математик, теоретик музыки, государственный деятель и полководец. Был современником и другом Платона. Филолай из Кротона (род. ок. 470 г. до н. э.) — крупнейший философ пифагорейской школы, современник Сократа и Демокрита.
сокрушил, учредив в них здоровую полисность. И [ученик Сократа] Ксенфонт, взявший на себя командование десятью тысячами людей, изнуренных несчастьями, стоящими на шаг от гибели, повел их домой из самого сердца Персии и превозмог все препятствия. <309> 4. Почему бы не сказать теперь и о Дионе, противоставшем монархии Дионисия, который поработил на Сицилии не только последние из эллинских полисов, но также и варваров; Дионисия, смирившего даже дух карфагенян и отогнавшего их уже от берегов Италии? Да, человек, который любил Платона и был любим им, сам вербовал наемников и отплыл на Сицилию, погрузив всё свое войско — и соратников, и наемников — на единственный купеческий корабль. И вот этими-то силами был низвергнут [могущественный] Дионисий! А случилось это потому, что Дион изменял политическую систему и восстанавливал в полисах гегемонию закона. Таким образом, у древних философия и полития возникали вместе8 и когда вместе же и продвигались, то соответствующим оказывалось и предпринятое. 5. Но как и в случае других прекрасных и значительных вещей — а всех их без исключения испортило время, — этот двойной эйдос оказался также лишенным жизни, и разделенным в себе он дошел до потомков. Поэтому недостойно задерживаться на делах человеческих. Разве не из-за того же [губящего времени] мы лишены и других благ? Ибо худшее несчастье для полиса — обладать мощью без ума и умом без мощи [как сейчас дело и обстоит].
3. 1. Но ты, по-видимому, восстанавливаешь для нас это соединение [ума и силы в его первоначальной целостности], совмещая управление делами общественными с мыслью о необходимости философских занятий. Дерзай же! Прекрасен агон! Не только ради нас, но и ради Муз ты вступил в борьбу! Теперь никто не выгонит их с рынка и из казармы, как бездушных и бездельных [нахлебниц], не приносящих пользы в делах под открытым небом, но являющихся остроумными штучками для детских забав и болтовни. Каждому из нас подобает
Ср.: Платон. Государство, 473с-474с; 502а-с.
протянуть тебе руку помощи, насколько это в его силах. Таким образом ты мог бы сделать себя человеком в самом деле мудрым: не мудрым наполовину, не калекой, как происходит с тем, кто опирается лишь на природные склонности. 2. Хорошо было бы тому полису, который управлялся бы таким мужем, и мы от этого получили бы пользу, стяжав — благодаря философии — у людей славу, пребывая при этом в границах нравственной жизни. Это справедливое и естественное положение дел было бы прямо противоположно тому, о котором мы недавно упоминали, говоря, что софисты <310> улавливают невежественное большинство в западню, в результате чего истинные сыны философии менее славны, нежели подкидыши и незаконно усыновленные. 3. Но когда дела городов оказываются не в руках большинства, а у немногих архонтов, держащих бразды правления и имеющих при этом ум, они быстро определяют родных9 и незаконнорожденных [философов]; и для народа уже не составляет труда распознать обман последних: ему даже нет нужды говорить с ними, ибо на поддельных философов [при таком правлении] ляжет тень собственной неизвестности. 4. Такова природа, что начальствующие вызывают восхищение, поскольку они властвуют. Даже и сейчас — о нелепейшая из вещей! — толпа следует за длинноволосыми [мудрецами]10 и всеми такого же рода нахалами, которые кажутся чем-то выдающимся; да и другим еще более разнообразным родам софистов люди едва ли не поклоняются и не благоговеют, а особенно перед теми, кто ходит с дубинами и отхаркивается, прежде чем заговорить11. 5. Так что ты поспешил на помощь философии в ее несчастье, но не стал ее обвинителем, поскольку в ней нет несправедливости. [Так как в тебе самом] явилось что-то естественное и справедливое, ты направляешь
9 γνήσιον — также «законных», «настоящих», «коренных». 10 Речь идет либо о христианских монахах, либо о каких-нибудь теософствующих псевдопифагорейцах. 11 Здесь речь идет определенно о киниках, носивших нередко тяжелые посохи в подражание Гераклу, считавшемуся патроном школы.
его к должному и наилучшему [тем решительнее], чем крепче обнимает тебя философия, ибо и теперь ты благородно подъял общую борьбу; оставив туне собачий лай, усердно принялся укреплять нашу Декелею12.
4.1. Будучи наслышан о тебе от тех, кто знает тебя дольше, чем я — ведь я знаю тебя так недолго, — я возжелал раздуть искры астрономии, таящиеся в твоей душе и вознести их ввысь посредством внутренних сил. Астрономия ведь и сама есть в высшей степени почитаемая наука и может возвести к чему-то еще более достойному — к знанию, которое, думаю, есть перевозчик к теологии неизреченного. Ибо материя блаженных небесных тел подлежит (ύποβέβληται) [сфере неизреченного], и движение [неба] есть подражание Уму, как учат знаменитейшие из философов13. И это происходит явно и доказательно, а не сомнительно и неопределенно, чему служат геометрия и арифметика, которым несвойственно самим изрекать прямые каноны истины. 2. Итак, я предоставляю тебе дар, наиболее приличный <311> для того, чтобы мне подарить, а тебе принять его. Это вещь моей собственной конструкции, содержащая все, что внесла в науку и помогла мне усвоить достопокланяемая (σεβασμιωτάτη) моя учительница [Гипатия]. Вещь была сработана руками лучших мастеров по серебру — из тех, что я мог найти в нашем краю. 3. Но моя цель состоит в том, чтобы воззвать к [дремлющим в] твоей природе порывам к философии. Ибо если ты обретешь стремление пристально вглядываться в видимое, тогда я протягиваю тебе сейчас больший дар, [нежели просто драгоценный предмет,] нечто такое, что имеет отношение к самой науке. И тем самым обращаю твой ум
12 Декелея — один из важнейших стратегических пунктов древней Аттики, в 26 км к северо-востоку от Афин, господствовавший над проходом в Беотию через горный кряж Парнес к халкидской дороге, по которой подвозилась в Афины большая часть хлеба, шедшего из Евбеи. По совету Алкивиада спартанцы укрепили Декелею в последний период Пелопоннесской войны (413-404), получивший от этого название «Декелейской войны». 13 Парафраз Плотина: «Эннеады» II, 2, 1.
[не к видимому только], но и к тому, что я называл явным и доказательным14.
5. 1. Развертывание поверхности сферы на плоскость сохраняет тождественными пропорции различия фигур. Об этом темно говорил уже древний Гиппарх — он был первым обратившимся к рассмотрению этого15. Мы же — если будет приличным сказать нечто большее — довели изготовление этой ткани до самой каймы и придали ей совершенство. Проблема, на которую не обратили внимания, состояла в величине посредующего времени. Великий Птолемей и его чудный фиас16 одни только восприняли это учение Гиппарха и были рады обладать им как полезной вещью, ибо шестнадцать звезд делают его достаточным для ночных наблюдений. Только Гиппарх переставил их, встроив их в инструмент17. Эти великие мужи достойны всякого снисхождения: столь важные проблемы были [в их время] еще не решены, геометрия была еще в младенческом состоянии, и они были обречены трудиться в сфере гипотез. 2. Мы же — за совершенную красоту тела науки, которой мы беструдно (благодаря их свершениям) обладаем — благодарны сим блаженным мужам, предупредившим нас на этом поприще. Мы уважаем их не чуждое философии честолюбивое стремление ввести [в науку] некие новые украшения, заняться делом искусства и сверх этого совершить еще нечто замечательное. 3. Ибо как и недавно основанные города заботятся на первых порах только о необходимом, чтобы сохраниться и продолжить существовать, а если достигают этого, то уже не довольствуются необходимым, но вкладывают средства в красивые портики, большие гимнасии, блестящую
14 Вариант: «что я называл причиной видимого». 15 Гиппарх Никейский (ок. 190 - ок. 120 гг. до н. э.) — древнегрече
ский астроном, географ и математик II в. до н. э. Его нередко называют величайшим астрономом античности. 16 Религиозное братство, процессия в честь какого-либо бога. 17 Под инструментом подразумевается, вероятно, какой-то иной,
предшествующий творению Синезия, восходящий к Гиппарху небесный глобус.
агору, — так же и в случае науки: ее выступление (πρόοδος) — в сфере необходимого, расцвет же — превосходящего [начальные нужды]18. 4. Вопрос о проекции сферы на плоскость <312> мы считаем достойным изучения сам по себе. Мы разобрали его и написали трактат, тонко рассудили о нем с необходимой полнотой и многообразием теорем19. Затем мы поревновали перенести наши логосы в материю и, наконец, изготовить всецело прекрасное изваяние космической шири (πλάτους). 5. Таким же путем производится сечение ровной плоскости и равномерной вогнутости на тождественные друг другу сегменты. И поскольку мы считаем, что определенный вид вогнутости наиболее родствен совершенной сфере, мы вогнули лист (πλάτος), заботясь, чтобы образ инструмента возбуждал припоминание умного созерцания истины. Ибо инструмент отображает различение звезд по величине на шесть классов и сохраняет взаимоотношение их фигур. Что же до кругов20, то одни обращаются, другие же пересекают их путь. Мы разделяем их на классы (μοιριαίων), делая линии разделения между пятью классами крупнее, чем те линии, которые делят каждый из классов; мы также увеличили надписи, обозначающие число этих линий, черные же [буквы] на серебряном фоне создают видимость книги. 6. Но все они разделены не как рядоположенные (όμοστοίχως), и не сами по себе, и не в отношении друг к другу. Но некоторые разделяются, будучи равными по размерам, другие в своих явлениях не упорядочены (άνωμαλως) и не равны, но в логосе21 равномерны (όμαλώς) и равны. Должна иметь место согласованность, чтобы согласиться
18 Синезий был одним из ученейших мужей эпохи. Некотоые ученые отождествляют его с Синезием алхимиком, чьи трактаты читались на протяжении всего Средневековья и сохранились до нашего времени. См.:Thorndike L. History of Magic and Experimental Science. Macmillan, 1923.
19 Возможно, речь идет об утерянном трактате, который Синезий также подарил Пэонию вместе с планисферой. 20 Т. е. орбит небесных тел. 21 Возможно: при произведении расчета.
с различием фигур; потому же и наибольшие круги, проводимые через полюсы и обозначающие тропики, хотя они остаются кругами в логосе, становятся прямыми линиями в созерцании [т. е. в проекции на плоскость]. Таким же образом Антарктический круг полагается большим самого большого, и расстояние звезд друг относительно друга растягивается согласно чертежу проекции. 7. Что до эпиграмм, то они — чистое золото; мы вставили их, выгравировав на антарктическом круге в том месте, где он свободен от звезд. Второй тетрастих древний и представляет собой просто похвалу астрономии. «Я смертный, я однодневка; но когда мой путь вьется среди толчеи окружающих звезд, то уже не касаются стопы земли, но близ самого Зевса наполняюсь питающей богов амброзией»22. <313> 8. Предшествующее же этой эпиграмме восьмистишие написано одним из тех, кто сам конструировал инструмент, то есть мной, и представляет собой краткое и обобщенное сообщение о том, что можно увидеть на моей модели. Это слова — сильные скорее научностью, нежели [поэтическим] великолепием, ибо они обращены только к астроному и говорят о пользе, которую он может извлечь из инструмента. Эпиграмма утверждает места звезд, не говоря об их отношении к зодиаку, но в отношении к экватору, ибо в моей работе показана невозможность первого. Говорится, что кривые были даны (я имею в виду части зодиака в отношении к частям экватора) и для всех них указано восхождение — т. е. сколько частей в зодиаке, столько же и в экваторе; согласно первым разделен экватор. Вот эта эпиграмма; она была написана [в конце данного послания], чтобы ее могли прочесть и потомки, ведь для тебя достаточно текста [выгравированного] на карте (πίνακι)23:
9. Мудрость нашла тропу в небеса — о великое чудо! И ум пришел от этих небесных [существ]. Смотри! Он также упорядочен в изогнутости сферической
плоскости, Рассечен равными кругами на неравные части.
22 Птолемей (см.: Палатинская Антология, IX). 23 Варианты: «доске для письма», «каталоге [звезд]».
Увидь же созвездия на ободе [неба], там где Титан Правит, рапределяя ночь и свет! Прийми кривизны Зодиака и не упусти Славные точки схождения полдней24.
24 Возможно, имеются в виду полуденные линии — меридианы.
|
-
Если она нисходит к вам, то не для себя, а для вас, так как вы не можете к ней отнестись с презрением без вреда для самих себя. В речи, которую она будет пред вами держать, не будет места желанию нравиться: она не домогается того, чтобы обольщать сердца выражениями пустыми и мимолетными, выставляя напоказ украшения людского красноречия. Напротив, тем, которые ее принимают, она, серьезная и вдохновенная божеством, влагает в уста достойную и мужественную речь, не домогающуюся того, чтобы низкой лестью снискать благосклонность вельмож. В своей суровой свободе, чужая в царском дворце, она не входит сюда, чтобы расточать наудачу и по всякому поводу похвалы императору и императорскому двору. Это для нее не нужно. Она хочет не только несколько взволновать умы, но поразить их с силой и, поражая, исправлять. Императоры должны с большим почтением принимать речь свободную и независимую.
2. Похвала обольстительна, но пагубна. Она подобна ядовитому питью, смешанному с медом, которое предназначается осужденным на смерть. Разве тебе неизвестно, что мастерство повара, вызывающее у нас искусственный аппетит изысканными блюдами и слишком утонченными приправами, вредит нашему здоровью, тогда как медицина и гимнастика ценою недолгих лишений укрепляют тело? Я хочу быть в числе тех, которые несут здоровье, хотя бы с риском возбудить твой гнев. Ибо как острота и горечь соли препятствует разложению мяса, так истина в речи оздоровляет дух юного императора, готового заблудиться вследствие произвола его власти. Итак, выслушайте терпеливо этот новый и еще не употребляемый род речи; не обвиняйте ее дерзость; не обрекайте прежде, чем она начнется, на молчание за то, что она не старается понравиться, но вместо того, чтобы льстить молодым людям, сообщает им суровые правила и серьезные наставления.
Если вы сумеете вынести ее присутствие, если похвалы, которые вы привыкли слушать, не испортили ваш слух, то
«Это — действительно я перед вами»2.
2 Гомер. Одиссея, XXI, 207. Слова Одиссея, который открывается своим верным рабам.
3. Меня послала к тебе Кирена увенчать твою голову золотою короной, а твою душу —философией; Кирена, город греческий, имя древнее и почтенное, некогда предмет воспевания тысячи поэтов, теперь же бедная и опустошенная, груда развалин, просящая императора, чтобы он сделал что-либо достойное ее древнего происхождения. Ты можешь облегчить ее страдания, если только захочешь, и от твоей воли зависит, чтобы со временем я снова явился к тебе, представив другую корону от имени моего отечества, уже счастливого и цветущего. Но теперь, каково бы ни было настоящее положение моей страны, я имею право говорить свободно пред императором, ибо истина составляет главное достоинство речи, а родина оратора не делает его речь лучше или хуже.
Итак, начнем с Божьей помощью и приступим к ответственнейшей из речей или, вернее сказать, из трудов. Заботящийся о том, чтобы один единственный человек — император был наилучшим, должен кратко коснуться всего, что поневоле затрагивает душу императора, — как восстановить все дома, все города, все народы, большие и малые, соседние и отдаленные. Согласись только, чтобы мы прежде всего условились в том, что ты выслушаешь мою речь. Разумно не вспугивать зверя преждевременно. Скажем, что должно делать императору и чего не должно, противополагая честное бесчестному. Ты же, рассмотрев то и другое, поймешь, что тебе надлежит [делать], и возлюбишь благо, ибо его одобрила философия, а зло отвергнешь; таким образом стремись первое всегда делать, а другого впредь не допускать. Поэтому во время [моей] речи при перечислении того, что не должно делать и в чем вместе со мной и ты сам сознаешь за собой вину, ты негодуй и красней за себя, за то, что тот или другой недостаток свойствен тебе. Эта краска стыда обещает добродетель раскаяния, и этот стыд является божественным и таким представляется Гесиоду3. Тот же, кто упорствует в ошибках и стыдится сознаться в невежестве, не получает пользы от раскаяния и нуждается не в целительных речах, но, как говорит мудрый муж, — в
Ср.: Гесиод. Труды и дни, 197-200.
наказании. Итак, философия с самого начала представляется суровой и тягостной.
4. Я вижу, что некоторые из вас уже смущаются и считают недопустимой такую свободу речи, но, с одной стороны, разве я не обещал именно так выступать, и вы, зная это заранее, должны были держаться стойко и противостоять нападению, да и тебе это приятно слушать [ведь] все [тебя так] прославляют. И я соглашаюсь, что такой обширной власти, как у тебя, нет ни у кого другого: у тебя собраны груды богатств, превышающие [богатства] Дария; [у тебя есть] многие мириады всадников, воины, используемые в качестве стрелков и панцырные [в таком количестве], что если бы они имели вождя, то против них было бы бесполезно всякое сопротивление. Тебе поклоняются превышающие всякое число города, которых большую часть ты не видел, и они не надеются, чтобы ты когда-либо их увидел. Все это и мы лучше всякого другого назовем истиной. Но в чем я не соглашаюсь с другими? Они это ставят тебе в заслугу и называют тебя счастливым. Я же меньше всего ставил бы это в заслугу, а подчеркивал бы больше всего твое счастье. Это не одно и то же, но совершенно различны счастье и заслуги. Ибо считают счастливым за нечто внешнее, восхваляют же за внутренние достоинства, которыми закрепляется счастье. Одно даруется судьбой независимо от достоинств человека, другое — самостоятельно приобретенное благо души. Поэтому одно само по себе является прочным; внешнее же счастье скоропроходяще и изменчиво и часто обращается в свою противоположность. И для сохранения его нужна помощь божества, нужен ум, нужно искусство и время, нужны многие деяния, обширные и разнообразные, которые не испытаны никаким опытом и не легки для тех, кто испытывается. Счастье легко может выпасть на долю людей, но оно не сохраняется без труда. Ты видишь, какие жизни являются предметом театральных трагедий4. Терпят несчастья не только плебеи и бедняки, но и лица могущественные, владетельные особы и тираны. Ведь маленький дом не рушится в момент великого несчастья, и бедность выдерживает тяжесть невзгод, но чем могущественнее
4 Ср.: Dionis. Opera, XIII, 2.
человек, тем чувствительнее для него опасность и измена счастья. Однако весьма часто добродетель предшествует счастью, и прекрасные достоинства доставляют людям счастье, как если бы судьба стыдилась не воздать честь очевидным достоинствам. Не нужно ходить далеко, чтобы подкрепить это примерами. Вспомни отца и увидишь, что власть ему была дана в награду за добродетель. Счастье не является причиной добродетели, но зато некоторые своими доблестными деяниями приобретали счастье. Пусть, император, и тебя причислят к таким [людям], чтобы не напрасно философия здесь произносила речь. Пусть правление будет тем для тебя важно, что оно упражняет и возвышает в добродетели, которая порождает нужду в вещах, достойных твоего величия, и не допускает образа жизни, не соответствующего императорскому.
5. Нужно стремиться к тому, чтобы душа стала царственной, нужно защищать счастье, чтобы его не упрекали в непоследовательности, так как начало твоей жизни было куда счастливее, чем у отца5. Тому военная слава принесла императорскую власть, — тебя же императорское достоинство побуждает к военным подвигам, и ты обязан величием счастью. Он завоевал блага трудом, — ты же их без труда получил в наследство. И все-таки нужно трудиться, чтобы [их] сохранить. И это, как я уже раньше сказал, трудно и требует тысячи глаз, чтобы счастье, как это часто бывает, не свернуло на средине пути подобно коварным спутникам; ведь с ними мудрецы сравнивают счастье за его непостоянство. Разве ты не видишь, что даже отца [хотя очевидно, что он за славные свои подвиги был провозглашен императором] зависть и на старости не оставила без трудов, так же как и Бог не оставил без увенчания. Но он должен был выступать в поход против двух тиранов6, и, победив обоих, он умер во время триумфа над вторым7, уступив не кому-либо из людей, а природе,
5 Букв.: «Так как неодинаково начиналась жизнь твоя и [твоего] отца». 6 Синезий имеет в виду походы Феодосия против Максима в августе 388 г. и Евгения в сентябре 394 г. 7 Феодосии I умер 17 января 395 г.
против которой бессильны и храбрость оружия, и хитрость ума. Но доблесть он унес в могилу, оставив вам в наследство прочную императорскую власть. Пусть же для вас сохранит ее добродетель, а через добродетель сохранит сам Бог. И если везде необходима Божья помощь, то в особенности тем, которые получили счастье не собственными трудами, борьбою и искусством, но, как вы, по наследству. Тот, кого больше всего одарил Бог и кому дал возможность еще совершенным мальчиком называться великим императором, тому необходимо переносить всякий труд, воздерживаться от всяких жизненных удобств, отказывать себе в сне, принимать на себя бремя великих забот8, если только он хочет быть достойным имени императора.
Хорошо старое изречение, что не количество подданных делает императором, а не тираном, точно так же как количество овец не делает пастухом мясника, который гонит их на бойню, чтобы не только утолить свой голод, но и другим продать на обед.
6. Этим-то, полагаю, отличается император от тирана, пусть даже судьба у них одинакова. И как тот, так и другой господствуют над множеством людей. Тот, кто соединяет свои интересы с благом подданных, кто готов страдать, чтобы оградить их от страданий, кто подвергается за них опасности, лишь бы только они жили в мире и безопасности, кто бодрствует днем и ночью, чтобы им не было причинено никакого вреда, тот — пастух для овец, государь для людей. Но кто пользуется властью неумеренно, употребляет ее на удовольствия и забавы, думая, что она должна служить к удовлетворению всех его страстей, кто считает выгодным начальствовать над многими, если они служат его прихотям, кто, коротко говоря, хочет не стадо кормить, но самому от стада кормиться, того я назову мясником для скота, того я назову тираном, если он начальствует над разумными людьми. Вот тебе единственная возможная норма царственного поведения. Ты подвергни самого себя проверке; если будешь соответствовать этой [норме], то справедливо должен присвоить себе
8 Это же выражение Синезий употребляет в сочинении «О провидении» (I. 12. N. Terzaghi, ν. И, р. 88).
почетный титул почетного дела; если же окажешься не соответствующим ей, то должен постараться устранить несоответствующее и приспособиться к [этой] норме. Я считаю, что юность способна на всякие подвиги, лишь бы кто-нибудь ее побудил к подражанию добродетели. Ибо юность способна к любым сильным увлечениям, подобно рекам, которые неудержимо стремятся вперед, если им предоставлен свободный простор. Поэтому-то молодому императору и нужно, чтобы философия руководила им и предохраняла от неправильного пути. Разным добродетелям близки разные пороки, и отступив от стези добродетели [ты приходишь] к соответствующему пороку. Императорской власти близка тирания и почти с ней соприкасается, так же как безрассудство соприкасается с храбростью, расточительность со щедростью. Гордый, если не удерживается философией в должных границах, если несколько выходит из рамок, становится заносчивым и умственно неполноценным. Не страшись никакого другого порока для царской добродетели, кроме тирании, и различай [эти понятия], пользуясь указаниями данной речи, а в особенности тем, что император свои склонности подчиняет законам, а для тирана его склонности служат законом9. Власть — вот то, что у них общего, а [образ] жизни — противоположный.
7. Вершины благосостояния и счастья достигает тот, у кого все подчиняется воле. Воля же подчиняется благоразумию и, будучи госпожой во внешних проявлениях, уступает власть своей сожительнице, как превосходящей, и принимает от нее правила того, что должна делать. Власть сама по себе еще не приносит счастья. Не во власти заключается установленное Богом блаженство, но к этому должно присоединиться или, вернее, этому должно предшествовать благоразумие, которое наилучшим образом упорядочивало бы власть. И я называю совершенными такую жизнь и такого человека, в которых соединены оба эти качества и сохраняются в равновесии; [совершенен] тот, кто рожден властвовать, и способен властвовать; он и непобедим; так как сила и мудрость [в нем] совпадают.
Ср.: Dionis. Opera, III, 43.
Взятые же в отдельности они не имеют значения: сила неразумна, а благоразумие бессильно. Поэтому я восхищался мудростью египтян. Дело в том, что Гермеса египтяне представляют с двумя лицами, молодым и старым; первое обозначает силу, второе благоразумие. Так как одно без другого не приносит пользы, то у них у преддверия храмов помещаются изображения сфинксов, скрытый символ соединения той и другой добродетели, в котором звериное туловище обозначает силу, а человеческая голова — благоразумие. Сила тела, лишенного разумного руководства, действует безрассудно, все смешивает и приводит в хаос. И опять-таки совершенно непригоден для действия ум, лишенный помощи рук. Только соединение всех добродетелей является украшением государя. Благоразумие же в особенности подобает ему. Итак, приобрети себе эту [добродетель] в проводники; остальные три10 последуют за старшей сестрой, и ты немедленно будешь иметь их всех подругами и соратницами.
8. Я говорю речь, которая вначале может показаться неуместной и странной, но тем не менее преисполнена истины. Я слабость сравниваю с силой и бедность с богатством и изобилующих всем с нуждающимися во всем. Если лишенные благоразумия будут сравниваться друг с другом, то бедные и негодные частные лица окажутся даже предпочтительней властителей, лишенных разума и благоразумия, так как они совершают меньше ошибок, и их душевная порочность не найдет столько практического применения. Внешние блага, которые мои наставники Платон и Аристотель обычно называют орудиями11, в равной мере могут служить орудиями как пороков, так и добродетелей. Поэтому и оба эти мужа, и те философские школы, которые ими созданы, не удостоили их ни лучшего, ни худшего названия, но назвали орудиями, по временам хорошими, по временам — дурными, в зависимости от употребления тех, кто ими пользуется. Поэтому следует
10 Синезий имеет в виду силу, умеренность и справедливость, которые, по представлениям риторов того времени, вместе с мудростью составляли четыре основные добродетели. 11 Ср.: Аристотель. Этика, I, 8.
молить, чтобы у преступника отсутствовали орудия, чтобы его преступные склонности остались без исполнения. Одновременно нужно желать, чтобы орудиями обладал тот, кто может ими хорошо пользоваться, от кого все — и города, частные лица — получают пользу, чтобы природа добродетели не прозябала в неизвестности без употребления и деятельности, но чтобы она израсходовала свою силу на благо людей. Таким образом, нужно пользоваться находящимися под рукой благами, и только таким единственным образом и ты должен ими пользоваться.
Итак, и отдельные семейства, и города, и племена, и народы, и материки — пусть все пользуются провидением и благоразумной заботливостью государя, которому Бог, являющийся первообразом разумных вещей, дал как бы образец своего провидения и приказал, подражая небесному, исправлять несовершенства земного. Он, носящий сходное имя, является другом великого царя, если не обманывает название12. Но оно не обманывает, ибо к нему прилагают и другие из божественных имен. Прежде чем объясним это, будет своевременным предпослать для выяснения нечто из философии.
9. Нигде никогда не было найдено имя, которое определяло бы сущность божества. Но неспособные определить сущность Бога люди желают прикоснуться к нему через то, что проистекает из него.
Так, его называют отцом, создателем, или как-нибудь иначе, или началом, причиной — это все его свойства, из него вытекающие. Равным образом, называя его царем, будешь пытаться определить его природу пониманием тех, которые имеют царя, а не его собственную природу. Перехожу к тому его имени, говорить о котором я обещал, но откладывал до настоящего момента. Разве это не то имя, какое присвоено земному царю и с ним соединено, которое, я говорю, он должен заслужить и доказать, что оно дано не ложно. Я был бы рад, если бы имя, присвоенное земному царю, присваивалось бы ему не лживо, а по заслугам. Все как просвещенные, так и непросвещенные народы единодушно признают, что Бог благ, и это заявляют все единодушно и по общему
12 βασιλεύς — по-гречески и Господь, и император.
согласию. В остальном же о Боге высказывают разные мнения и удивительным разнообразием представлений разделяют его непорочную и нераздельную природу. Но эта благость Божия, хотя она стоит вне сомнения, не обнаруживает бездеятельности в действии, а подкрепляется последующим. Не голое название благости звучит в ушах, но такое, какое представляется эффективным и которым можно воспользоваться. Само это определение показывает, что Бог является причиной всякого блага. Священные молитвы наших отцов в чтимых святилищах взывают не к божеству, возвышающемуся над всем, не представляют Его как властителя, но почитают его провидение и заботу. Божество — податель того, что приличествует божеству — жизни, благосостояния, разума и всего, что относится к последующему, но о чем пристойно упомянуть сначала. Тебе же подобает никогда не оставлять строй, в котором ты поставлен, не посрамлять общее [с Богом] имя, но усердствовать в подражании, не только осыпать города всеми видами благодеяний, но делать счастливым, насколько можно, каждого из подданных. И тогда только, называя тебя великим царем, мы будем отвечать истине, не по привычке, но по внутреннему убеждению души, используя язык как выразитель искреннего мнения. И вот я в [своей] речи опишу императора, как бы создавая [его] статую. Ты же сделаешь эту статую движущейся и одушевленной.
Итак, приступаю к делу, заимствуя, если это нужно будет, приходящее на ум у древних и блаженных мужей. Ты же без всякого сомнения полюби то, о чем одинаково мыслят древние и новые мудрецы, не меньше других, но больше, как и подобает императору.
10. Благочестие прежде всего пусть будет составлять прочное основание, на котором статуя будет стоять твердо и непоколебимо, так как при нем никакая сильная буря не может ее потрясти. Пусть оно везде будет нас сопровождать, везде проявляться, в особенности же в главе [государства]. Начиная с этого речь, я считаю, что государь первый из всех при Божьей помощи должен научиться управлять самим собою, должен устроить монархию в своей душе. Ибо хорошо знай, что человек не простое существо, имеющее только один вид, но Бог вложил в состав одного живого существа смешанное и разнообразное множество качеств, и я полагаю, мы представляем гидру, животное странное и более чем многоголовое. Не одним и тем же мы думаем, стремимся, печалимся или гневаемся, не одним и тем же мы радуемся и опасаемся. Ты видишь здесь и различие мужского элемента и [женского, храбрости и трусости. Есть и совершенно противоположные свойства], но есть и общее для всех свойство, которое мы называем умом.
Считаю должным, чтобы он властвовал в душе государя и уничтожил в ней охлократию и демократию страстей. Тот получит подобающий принцип властвования, кто сделает его приспособленным, кто усмирит и сделает ручными лишенные разума части души, покорит их разуму и подчинит их множество единому разумному управлению. Такой и частный человек и государь является божественным, государь тем более, что сообщает свою добродетель всем народам, и благами его одного пользуется множество людей. Необходимо, чтобы в нем царило и даже на лице отражалось вдохновенное внутреннее спокойствие. Это зрелище не будет вызывать страх, но будет достойно почтения. При таком тихом и спокойном расположении духа он вселяет удивление в друзьях (иными словами — в добрых), на врагов же и людей злых наводит страх. Раскаянию нет места в его душе, потому что если он что делает, то делает по общему согласию всех частей души, потому что они организованы одной властью и не отказываются быть частями и объединяться в одно целое. А кто разделяет стремления этих частей, кто позволяет, чтобы они в действиях были многообразны и поочередно владели организмом, того ты видишь то высокомерным, то подавленным, то смущенным, то волнуемым страстями, то скорбями, то удовольствиями, безумными желаниями, так что он никогда не похож на самого себя.
«На что дерзаю, — вижу... Только гнев Сильней меня...», —
сказал некто13, признав свою раздвоенность и борьбу противоречивых стремлений. Это первое и вполне достойное государя
13 Еврипид. Медея, 1078 sq. Пер. И. Анненского, 1274-1275.
дело — быть царем над самим собой, поставить разум укротителем домашнего зверя; ведь непристойно управлять бесчисленным количеством людей, а самому рабствовать пред постыднейшими господами — удовольствиями, скорбями и другими подобными зверями, обитающими в живом существе.
11. Так начав с самого себя, государь потом будет общаться прежде всего с приближенными и друзьями, с которыми он будет советоваться обо всем. Пусть называет их друзьями, не издеваясь над названием, не прикрывая жестокое и суровое властвование названием, более мягким, чем верным.
Какое приобретение для государя может сравниться с дружеским общением!14 Какое соучастие в счастьи приятнее! Кто тверже в перенесении превратности судьбы! Кто искреннее в похвалах, кто наименее тягостен в суровом порицании? Какое доказательство доброты и благочестия государя может быть очевиднее для народа, чем то, когда он делает счастливыми тех, дружбой которых он пользуется. Через это он покажет себя достойным дружбы и людям отдаленным, и для добрых будет весьма желательным удостоиться дружбы императора. Обратное бывает у тиранов, относительно которых есть прекрасная поговорка: «Подальше от Зевса и [его] молнии»15, так как их коварное обращение с окружающими показывает, что гораздо безопаснее праздная жизнь, соединенная с покоем, чем опасности, которые встречаются на выдающемся посту. Ибо не успеет кто-либо стать счастливым вследствие дружбы тирана, как становится предметом сострадания вследствие его вражды. Государь же знает, что совершенство у Бога и что Бог в силу извечной своей сущности выше управляемых, тогда как для человека, управляющего многими и подобными ему людьми, собственная его природа недостаточна для попечений о всяком деле. Стараясь пополнить этот недостаток природы, он входит в общение с друзьями и тем увеличивает свою собственную силу; он, таким образом, будет видеть глазами всех, слышать ушами всех и пользоваться советами всех, направленными на общую цель.
14 Ср.: Dionis. Opera, I, 30 и III, 86 sqq. 15 См.: Suidas. Lexicon, s. ν. πόρρω.
1. В то же время император должен проявлять величайшую бдительность, должен использовать все средства, имеющиеся во дворцах, для того чтобы оградить себя от низкой лести, принимающей личину дружбы. Ибо одной ею, даже при бодрствующих оруженосцах, расхищается империя. Если он [льстец] не будет сразу задержан, то энергично проскользнет во внутренние сокровищницы и нападет на самое драгоценное достояние государей — на их душу. Вообще любовь императора к своим друзьям — дело отнюдь не маловажное. Она сделала всем известного Кира и Агесилая славнейшими из государей среди греков и варваров. Приняв решение о том, что должно быть сделано, он утвердит это решение советом друзей. Для того же, чтобы дело было сделано, оно нуждается во множестве рук.
2. Подвигаясь вперед, наша речь выводит государя из дворца и после друзей передает его воинам, как бы вторым друзьям, повелевает явиться на военное поле, чтобы произвести смотр людям, коням и оружию. Здесь с всадниками он будет упражняться на коне, состязаться в беге с пешими, будет упражняться с тяжело вооруженными и с легко вооруженными воинами, бросать метательные копья, чтобы участием в делах привлечь каждого в живое общение, чтобы, называя воинов своими соратниками, не оказаться притворщиком и лжецом. Может быть, тебе и неприятно слышать, что нами возлагается на тебя труд, но, поверь мне, над государем труд имеет мало власти. Кто не прячется от труда, того труд не побеждает. Когда император занимается физическими упражнениями, живет на открытом воздухе, учится владеть оружием, весь народ на это смотрит. Он привлечет взоры всех присутствующих, и никто не станет смотреть в другое место, когда государь на виду что-нибудь делает, и в ушах всех прозвучит каждое деяние императора. Привычка солдат часто видеть государя возбуждает в их душах преданность к нему, которая имеет огромную силу и значение. И какое царство сильнее, чем то, которое ограждено любовью? Какое частное лицо, какой маленький человек свободнее и безопаснее, чем тот государь, которого не боятся, но за которого боятся подданные? Этот военный народ прост и благороден, и к нему легко найти соответствующий
подход. Сам Платон называет вооруженный народ стражами и особенно сравнивает его с собаками16, животным, которое сознательно и бессознательно различает друзей от врагов. Наоборот, что может быть постыднее императора, которого защитники империи узнают только при посредстве художников. Это частое общение будет приносить пользу не только тем, что войско будет с ним связано, как единый организм, но и тем, что многое, совершающееся в это время [т. е. во время общения], будет помогать улучшению военного дела, развитию полководческого искусства и подготовке к более важным и серьезным предприятиям. Немалое дело также [иметь возможность] во время сражения называть по имени военачальника, его помощника, или начальника конного отряда, или тагмы, или знаменосца, или, наконец, кого-либо из ветеранов и воодушевить их, всех тех, которые, как я говорю, занимают первые места в каждом конном и пешем соединении. Гомер, изобразив одного из богов во время сражения ахеян [с троянцами], говорит, что он ударом скипетра наполняет юношей «великою силой»17, так что душа
«Пламенней прежнего рвется на брань и кровавую битву»18,
а руки и ноги не могут сохранять покоя, ибо
«Рвутся в битву и ноги внизу и поверху руки»19,
другими словами, «бросаются в бой добровольно». Я думаю, что то же совершит император, если назовет своих по имени, воспламенит жаждой славы того, кто не возбуждается военной трубой, а воинственного воина поощрит к сражению. Едва ли найдется такой, который не показал бы усердия перед государем.
16 Платон. Политика или государство. Пер. Карпова. СПб., 1863, стр. 123 ел., стр. 237. 17 Гомер. Илиада, XIII, 60 (пер. В. Вересаева). 18 Там же, XIII, 74 (пер. Н. И. Гнедича). 19 Там же, XIII, 75 (пер. В. Вересаева).
Поэт, по-видимому, понимал, что как миролюбивый, так и воинственный государь получит отсюда великую пользу. Первый он показал, какое большое значение для возбуждения воинской бодрости имеет то обстоятельство, чтобы и рядовые воины были известны полководцу. Он выводит Агамемнона, который не только воинов называл по имени, но и своего брата уговаривал обращаться к каждому мужу по отцу и по роду, быть со всеми приветливым, не держаться надменно20. Ибо чтить — значит хвалить, напоминая о совершенном им хорошем и удавшемся подвиге. Видишь у Гомера, как царь хвалит простого человека. И кто пощадит свою кровь, услышав похвалу государя! Вот что ты приобретешь от частого общения с воинами, а затем ты узнаешь их нравы и жизнь и будешь понимать, где и в каких обстоятельствах надлежит употреблять тот или другой воинский строй. Обрати внимание и на следующее: император — мастер сражения, как сапожник — обуви, и как смешон тот сапожник, который не знает инструментов своего ремесла, так смешон и государь, если он не умеет пользоваться воинами.
14. Чтобы не отклониться от плана, перехожу к настоящему,
касающемуся всех разделов речи. «Может быть, с помощью бога, речами своими удастся Дух мне его взволновать: уговоры доходчивы друга»21. Итак, я полагаю, что ничто и никогда не причиняло Римской
империи такого вреда, как та театральная пышность, окружающая фигуру императора, которая втайне подготавливается священнослужителями и выставляет вас в варварском облике. Не любят сожительствовать истина и фальшь. Но ты не оскорбляйся, так как это не твоя вина, но тех, кто первыми ввели эту пагубную болезнь и передали потомкам зло, возрастающее со временем. Ваша пышность и боязнь, что вы сделаетесь предметом меньшего почитания, если станете часто позволять лицезреть себя, держит вас взаперти, [превращая в] своих собственных пленников, причем вы очень мало видите, очень мало слышите, теряя мудрые
20 Там же, X, 68-69. 21 Там же, XV, 403-404.
уроки опыта. Вы радуетесь только телесным удовольствиям и преимущественно тем, которые более других погружают в материю — наслаждениям вкуса и осязания. Ваше существование подобно существованию полипа. Вы отвергаете обыкновенное человеческое состояние, не достигая, однако же, совершенства, свойственного человеку. Ибо те, с которыми вы имеете общение в ежедневной жизни и в других делах, и которым доступ во дворец более свободен и более легок, чем даже стратигам и лохагам, и которых вы находите для [своего] удовольствия, — это люди с малой головой и малым умом, настоящие недоноски, несовершенные произведения природы, подобные фальшивой монете, подделываемой трапезитами. И глупый человек становится даром, достойным того, чтобы быть предложенным императору, и чем он глупее, тем этот дар больше! Они в одно и то же время беспричинно радуются и плачут; их жесты, крики, всякого рода шутки помогают вам тратить время и разгоняют при помощи еще большего зла то душевное смущение, которое порождается вашей жизнью, не сообразной с природой. Глупые мысли и смешные слова лучше достигают до ваших ушей, чем мысли мудрые, исходящие из красноречивых уст философа. Какую пользу вы извлекаете из этой удивительной праздности, в то время как вы держите в подозрении наиболее разумных из народа и проявляете высокомерие к ним, а глупых допускаете к себе и перед ними раскрываетесь? Но проследи мысленно, в какое время расширялась территориально империя парфян, македонян, древних мидян и та, в которой мы живем. Тогда ведь были расширены ее границы, когда воины и граждане долго оставались в строю вне дома, спали на голой земле, не избегали трудностей, не увлекались удовольствиями. Заботливо приобретая блага и дойдя до величайшего благосостояния, они не могли без труда и благоразумия сохранить его. Счастье уподобляется бремени более тяжелому, чем свинец. Оно может придавить носителя, если он окажется недостаточно сильным.
15. Природа подготавливает душевную силу, а создает ее упражнение. К упражнению, государь, тебя призывает философия, предостерегая от печальных последствий. Все разрушается средствами, противоположными тем, при помощи которых было создано. И я считаю непристойным, чтобы римский государь нарушал отеческие установления, не вчера и третьего дня проникшие в государство, отклонившееся от правильного пути, но те, которыми было создано его могущество. Если не веришь мне, то, во имя божества, управляющего царями, выслушай меня терпеливо (ибо язвительна речь моя!). В какое время — думаешь ты — римские дела находились в лучшем состоянии — после того ли, как вы стали носить золотые и пурпурные одежды, после того ли, как драгоценные каменья, извлекаемые из недр гор и бездн отдаленного моря, обременяют ваши головы, покрывают ваши ноги, блистают на ваших поясах, прикрепляются к вашим одеждам, служат для вас застежками, украшают ваши троны? Так разнообразием и пестротой цветов вы сделались подобны павлинам, стали предметом, любопытным для созерцания, и на себя навлекаете гомеровское проклятие — каменные ризы22. Для вас еще недостаточно этих риз! Когда вы носите титул консула, вы не можете войти в помещение, в котором собирается сенат — для избрания ли должностных лиц или для совещания, — не будучи одеты в пеплос того же рода. Тогда те, которые на вас смотрят, воображают, что вы одни счастливы между всеми сенаторами, что вы действительно исполняете свои обязанности. Вы гордитесь своей ношей: вы походите на пленника, который, будучи закован в золотые цепи, не сознает своего несчастья: прельщенный блеском своих цепей, он не замечает, как плачевна его жизнь в плену. Разве свободнее он, чем тот несчастный, члены которого закованы в самые грубые деревянные колодки! Мостовая и голая земля слишком грубы для ваших нежных ног; вы можете ходить только по золотому песку. Караваны и корабли с большими издержками привозят вам из отдаленных стран этот драгоценный песок; многочисленная армия занимается его разбрасыванием. В самом деле нужно, чтобы всюду император находил удовольствие, даже под своими ногами. Неужели теперь вы поступаете лучше, когда императоров окружает таинственность, когда, подобно ящерицам,
Гомер. Илиада, III, 57.
убегающим от света в свои норы, вы скрываетесь в глубине ваших дворцов, дабы люди не видели, что и вы такие же люди, как они? Разве не тогда [было лучше], когда нашей армией предводительствовали полководцы, которые вели жизнь солдата. Почерневшие от солнца, простые и безыскусственные, чуждые театрального блеска, в войлочных лаконских шапках, которые ныне возбуждают смех в детях, рассматривающих изображения [полководцев], они и взрослым не кажутся счастливыми, а в сравнении с вами представляются просто несчастными. Но зато они, эти воины, не нуждались в том, чтобы окружать стенами свои города, чтобы защитить себя от нападений со стороны Азии и Европы. Наоборот, своими подвигами они заставляли неприятелей заботиться о защите их собственных очагов. Часто они проникали даже за Евфрат для преследования парфян и за Истр для нападения на гетов и массагетов. Последние же теперь приняли другие имена вместо прежних, а некоторые изменили и лица какимто способом, чтобы казаться новым и страшным племенем, вышедшим из земли; они, поселив страх в наши души, в свою очередь переправляются [на наши берега этих рек] и вынуждают нас покупать мир,
«ежели ты не одеешься в крепость»23.
Но оставим, если угодно, сравнение древних времен с настоящими, чтобы не показалось, будто мы, под видом совета, наносим оскорбление, подчеркивая, что императорская власть настолько же удалилась от истины, насколько возросла ее надменность.
16. Если наша речь задержалась довольно долго на окружающей вас роскоши, то мы желаем, чтобы она уделила некоторую долю внимания прежнему деревенскому и простому быту императоров. Хорошо противопоставить друг другу расточительность и бережливость, и, таким образом, сопоставляя оба эти качества в их противоположности, ты пожелаешь истинной красоты государя, отбросив все фальшивое и пустое. Расточительность во
23 Там же, IX, 231 (пер. Н. И. Гнедича).
всей ее полноте мы показали на этой мишуре24; бережливость же нужно искать в другом месте, а не здесь. Она не допускает ничего лишнего — это ее не занимает. Ее поведение — вот что, пожалуй, дает о ней представление. Ведь действия сопровождают замыслы живущих сообразно с природой. Итак, стоит упомянуть о нравах и делах одного императора. Это будет достаточно для характеристики целого. Говорят, некогда существовал император, не очень древний, которого легко могли знать деды современных стариков, если только они не были молодыми, когда у них родились дети и дети их не были молодыми, когда их сделали дедушками. Итак, говорят, что он отправился с войсками против Аршакидов, угрожавших Риму, и добрался до крайних армянских гор. Прежде чем напасть на неприятельскую территорию, он захотел пообедать и приказал войску взять из обоза запасы, так как [считал], что поблизости есть все, что угодно. При этом он указал на поля парфян. Когда они находились в таком положении, появились неприятельские послы, которые ожидали, что они предстанут сначала пред знатными представителями государя, клиентами и докладчиками, и только спустя много дней государь займется делами посольства. Случилось, что в то время государь обедал. Телохранители, отборное войско, молодые, высокорослые, светловолосые и тщательно причесанные
«сами красавцы лицом, головою»25
с золотыми щитами и золотыми копьями, — в это время нигде не были видны. Из их появления мы обычно заключаем о приближении императора, подобно тому, как появление первых лучей света служит предвестником солнца. Но там все войско выполняло свои обязанности, одновременно являясь телохранителем
24 В издании Миня (J. P. Migne. Patrologia graeca, t. LXVI, col. 1081. В) дано чтение χρημάτων; мы принимаем чтение χρωμάτων, которое содержится в ряде рукописей. См. N. Terzaghi, ν. II, p. 35. Ср.: С.Lacombrade. Le discours sur la royauté, p. 55. 25 Гомер. Одиссея, XV, 332 (пер. П. А. Шуйского).
государя и государства. Они же [государи] держали себя просто, были государями не по внешним украшениям, а по душевным качествам, и внутренними качествами отличались от толпы, а внешним видом были подобны массе. В этом виде, говорят, послы застали Карина26. Пурпуровая его одежда лежала на земле, на траве, а пищу составляла вчерашняя похлебка из толченого гороха с кусками старой соленой свинины. Итак, когда он их увидел, то, говорят, не встал и нисколько не изменил своего положения, позвал их к себе и сказал, что он, Карин, повелел в тот же день объявить их молодому государю, что если он не поспешит дать ему удовлетворения, то все их пастбища и поля в одну лунную ночь сделаются еще более голыми, чем голова Карина. Говоря это, он снял шапку, чтобы показать голову, ничем не отличающуюся от покрывающего ее шлема, [и прибавил], что если они хотят есть, то могут опустить руку в горшок; если же нет, то пусть тотчас удалятся и будут вне римского лагеря, ибо их миссия закончена. Когда они сообщили множеству врагов и предводителей все, что видели и слышали, и то, что, вероятно, произойдет, на всех напал ужас и страх при мысли о необходимости сражаться с такими врагами, царь которых не является царем, не стыдится своей плешивости и, приготовив горшок с едой, приглашает сотрапезников. Надменным царем овладел страх, и он, облаченный в тиару и царский кафтан, готов был все уступить одетому в хитон из грубой шерсти и шапку из войлока.
17. Думаю, что слышал про другого, более близкого к нам, чем этот. Ведь невероятно, чтобы кто-нибудь не знал о том императоре, который, проникая в неприятельские пределы под видом посольства, выполнял функции разведчика27. Тогда стоять во главе городов и войск значило выполнять общественные обязанности, и поэтому
26 Синезий смешивает, очевидно, Карина с каким-то другим императором, так как Карин не совершал походов против парфян (персов).
R. Volkmann полагал, что Синезий говорит о Каре; H. Druon считал
этого императора Пробом. 27 Возможно, что Синезий имеет в виду Галерия. Ср.: Eutropius. Breviarium historiae Romanae, IX, 25.
столь многие категорически отказывались от власти. И один из них, прожив всю жизнь императором, утомленный трудом, добровольно стал частным человеком28. Я покажу, что самое слово царь появилось поздно, оставленное римлянами с того времени, как народ изгнал царей. Ибо мы с того времени вас почитаем и называем царями; вы же сознательно или бессознательно, уступая привычке, казалось, желали избежать одиозности этого названия. Поэтому в письменных обращениях к городам, к частным лицам, префектам, к начальствующим из варваров никогда не употребляли названия царь, но называли себя императорами. Императором же называется полководец, облеченный полной властью. И Ификрат, и Перикл вышли из Афин полководцами-императорами. И не оскорбляло это название свободного афинского народа, но сам он установил эту магистратуру как законную. В Афинах был и так называемый царь — второстепенный, подначальный магистрат. Я думаю, что народ, пользовавшийся полной свободой, употреблял это имя в насмешку. И император у них — это не монарх, но [человек], достойный и по делам, и по имени. Разве не ясно, что это был признак благоразумного образа мыслей в Римском государстве, что монархия, несомненно там установившаяся, гнушалась ужасов тирании, остерегалась и избегала пользоваться наименованием «царская власть». Монархию делает ненавистной тирания; императорская же власть делает ее желанной, и Платон называет ее божественным благом для людей29. Он сам учит, что нужно освободиться от всякого высокомерия и тщеславия, чтобы сделаться соучастником божества. Ибо Бог не напоминает выступающего на сцене или совершающего чудеса фокусника, но «подвигаясь по тихой дороге, справедливо улаживает человеческие дела»30, готовый участвовать во всем происходящем сообразно природе. Поэтому полагаю, что государь является общим благом и должен быть скромным. Тираны скрываются, хотя и привыкли к фокусам, и когда появляются, внушают страх. Мы им не завидуем, когда они, лишенные истинного величия, прибегают к притворству. Тот,
28 Имеется в виду Диоклетиан. 29 Платон. Политика (пер. Карпова. М., 1879, стр. 143). 30 Еврипид. Троянки, 887-888.
кто не имеет ничего здорового и сам сознает это, — как он может не избегать света! Ведь этим он избегает презрения к себе. Но солнца до сих пор никто не презирал, хотя оно самое обычное зрелище.
Поэтому государь, если он истинный государь, убедит в этом других тогда, когда он будет для всех вполне доступен. Ничуть не меньше, если не больше, он будет предметом удивления. Ибо того хромого мужа, которого в своем труде восхваляет Ксенофонт, не презирали ни те, которых он вел, ни те, через страны которых он проходил, ни те, против которых он направлялся, хотя он весьма часто появлялся публично в самых людных местах каждого города, делал все на глазах тех, кто хотел видеть полководца Спарты31. Но он, переправившись с небольшим войском в Азию, почти лишил власти человека, которому бесчисленные народы поклонялись, как Богу; во всяком случае, он смирил его высокомерие. Когда, отозванный отечественными властями, он покинул свои азиатские предприятия, то одержал многочисленные победы над греками и был побежден в сражении тем единственным человеком, который по справедливости превосходил Агесилая простотой нравов. Это был Эпаминонд. Всякий раз, как увенчивающие его города приглашали его на пиршества, он являлся на них (он не мог поступить иначе, не возбуждая со стороны магистратов против себя обвинения в преступлении) и пил кислое вино, «чтобы, — говорил он, — Эпаминонд не забыл о домашней пище».
Когда афинский юноша осмеивал ножны его меча, сделанные грубо из самого плохого дерева, он сказал: «Когда будем сражаться, то ножны тебе не понадобятся, а за меч ты не будешь упрекать меня». Если царское дело править, то править должны имеющие опыт в правлении, знающие привычки и образ жизни подданных. Мы хорошо понимаем, что все организуются благоразумными и скромными людьми, а не заносчивыми и варварами, и поэтому гордость и роскошь должны быть изгнаны из [здорового] государства, так как у него нет ничего общего с чуждым ему.
18. Мы возвратимся в своей речи к началу, а ты возврати императорское достоинство к прежнему обычаю, ибо при
31 Ксенофонт. Агесилай.
установлении воздержного образа жизни и возвращении благоразумия обязательно возвратятся прежние блага и произойдет и коренная отмена всего несоответствующего [этому]. Ты же, государь, будь инициатором возвращения благ и возврати нам государя, служителя государства. Уже невозможно дальше оставаться в том состоянии нерадения, в котором ты находишься; невозможно идти дальше [по этому пути]. Все мы теперь помещены на тончайшем острие ножа; дело Бога и императора по отношению к государству устранить этот кризис римской империи, который уже зародился и должен выйти наружу. Продолжая речь и рисуя образ государя, как бы желая воздвигнуть прекраснейшую статую, я показываю ясно, что кризис уже назревает, что ему должна воспрепятствовать сильная и мудрая императорская власть. И насколько от меня зависит, я буду содействовать, чтобы ты стал тем, кто воспрепятствует этому [кризису]. Бог же всегда и во всем милостив к добрым и помогает им.
19. Теперь оставим эти общие рассуждения о качествах идеального государя и перейдем к настоящему положению дел. Философия нас учит, что государь должен часто общаться с воинами, а не сидеть в своем дворце. Она учит, что этим постоянным и повседневным общением приобретается любовь их, которая является единственной и величайшей охраной государя. Но когда философ, любящий императора, предписывает ему жить с воинами и разделять с ними упражнения, то каких воинов разумеет он? Очевидно тех, которые происходят из наших городов и сел, тех, которых страны, подчиненные твоей власти, посылают к тебе как защитников и которые избираются для защиты государства и законов, которым они сами обязаны попечениями, оказанными им в их детстве и юности, тех, которых Платон сравнивает с верными собаками. Но пастух остерегается помещать волков вместе с собаками, ибо, хотя взятые молодыми и, по-видимому, прирученные, они со временем сделаются опасными для стада: тотчас, как только они почувствуют ослабление бдительности и строгости собак, они бросятся на овец и пастуха. Законодатель не должен давать оружия тем, которые не рождены в его стране и не воспитаны установленными там законами, ибо какое ручательство имеет он за их благорасположенность. Только человек безрассудный или пустой мечтатель, может видеть многочисленных юношей, чуждых нашим учреждениям и нашим нравам, занимающихся военными упражнениями, и не страшиться их. Ибо мы или должны думать, что они мудры, или если в этом отчаяться, то признать, что скала Тантала висит над нашей империей на тончайшем волоске. Они бросятся на нас, когда почувствуют, что могут сделать это с успехом. Некоторые признаки уже предвещают близкую опасность.
У империи, как у больного тела, воспалены многие члены. Инородные частицы мешают ей восстановить покой и здоровье. Но для того, чтобы излечить отдельное лицо, как и целое государство, нужно устранить причину зла: это правило употребляют как врачи, так и императоры. Ибо не заботиться о защите от варваров, как будто они нам преданы, и в то же время дозволять гражданам быть свободными от военной службы, что это значит, как не стремиться к погибели! Скорее, чем дозволять скифам носить оружие, должно требовать от нашего земледелия людей, которые им занимаются и которые готовы его защищать. Исторгнем поэтому философа из школы, ремесленника из мастерской, торговца из лавки; призовем эту чернь, шумящую и праздную, проводящую время в театрах, пока есть еще время действовать — если она не хочет в скором времени перейти от смеха к плачу; пока еще нет никакого препятствия для создания собственной армии из римлян. В семействах, как и в государствах, на мужчине лежит обязанность защиты, а на женщине — бремя домашних хлопот. Можем ли мы допустить, чтобы у нас были чужие мужчины защитники? Не постыднее ли уступать им воинскую славу в столь обильной сильными мужчинами империи? Что касается меня, то если бы они принесли нам даже славные победы, мне было бы стыдно принять от них такую услугу.
Это, во всяком случае, «знаю я, понял»32.
И понятно всякому, обладающему разумом, что когда это «мужское» и «женское» не является братским и не связано никаким
Гомер. Одиссея, XVII, 193 и 281 (пер. П. И. Шуйского).
родством, малейшего предлога достаточно, чтобы вооруженные пожелали стать господами граждан и не приученные к войне могли быть вынуждены сражаться с опытными в военном деле. Но прежде чем дело дойдет до этого, до чего отчасти и дошло, нам следует возвратить римские помыслы и приучиться самим добывать себе победы, причем варвары не должны в этом принимать никакого участия, — их нужно удалить из всех учреждений.
20. Сперва должно им запретить доступ к высшим должностям и исключить их из сената, потому что они презирают эти почести, считающиеся у римлян высочайшими. При виде того, что теперь происходит, бог войны и богиня Фемида, присутствующая на собраниях, должны часто, я думаю, скрываться от стыда: полководец, одетый в звериные шкуры, командует воинами, одетыми в хламиды; варвары, завернувшись в грубый плащ и надев сверху тогу, приходят рассуждать с римскими магистратами об общественных делах, восседая в первом ряду после консулов, выше стольких почетных граждан. Потом, выйдя из сената, они снова надевают одежды из звериных шкур и смеются с своими товарищами над этой тогой, одеждой, как они говорят, неудобной для людей, которым нужно носить меч. Странность нашего поведения меня часто удивляет, но вот что особенно меня смущает. Во всех семействах, пользующихся достатком, рабами бывают скифы; скифы накрывают на стол, готовят еду, разливают вино. Служители, носящие носилки, на которые садятся их господа на улицах, также скифы. Вообще скифы — племя, издревле рожденное для рабства, достойное и годное только на служение римлянам. Но чтобы эти люди, белокурые и причесанные на манер эвбеян, были в одной и той же стране рабами частных лиц и хозяевами государства — это зрелище неслыханное, удивительное для других. Если это не так, я не знаю, что называется загадкой.
Некогда в Галлии Крикс и Спартак, люди из низких гладиаторов, назначенные быть очистительными жертвами за римский народ в амфитеатре, убежали и, вооружившись для ниспровержения законов, начали войну рабов, самую ужасную из всех, какие только выдерживали римляне. Нужны были против них полководцы, консулы и счастье Помпея, чтобы спасти государство от угрожающей гибели. Те, которые соединились с Криксом и Спартаком, были не из той же страны, из которой эти предводители, и не принадлежали к одной и той же народности, но общность их судьбы и благоприятный момент сделали их единомышленниками. Случай соединил их в одном предприятии; ибо, думаю, естественно, что всякий раб — враг своего господина, когда надеется его победить. Не находимся ли и мы в подобных обстоятельствах? Не хуже ли будет тот бич, который мы себе приготовляем? Ибо теперь дело идет не о начатом только двумя людьми, презревшими всех богов, возмущении, но о полностью вооруженных, [происходящих] из того же самого племени, из какого и наши рабы, кровожадных ордах, допущенных к нашему несчастью в империю, имеющих своих вождей, которым дарованы высочайшие должности.
«Какая наша ошибка!»33
Кроме воинов, находящихся под их начальством, эти полководцы несомненно пожелают видеть присоединенными к их рядам наших самых смелых и самых дерзких рабов, готовых совершить все роды злодеяний, чтобы только насладиться свободой. Должно ниспровергнуть эту силу, нам угрожающую, нужно затушить этот пожар, еще скрытый. Не будем дожидаться, чтобы чужестранцы проявили свою ненависть; зло, легко уничтожаемое в зародыше, укореняется со временем. Император должен очистить свою армию, как очищают хлебные поля, отделяя дурные зерна и чужеядные семена, заглушающие рост чистой пшеницы. Если тебе кажется, что я советую отнюдь не легкое дело, не забывай, над какими людьми ты являешься императором, о каком народе я веду речь. Ведь римляне победили всех и этим прославили свое имя между людьми. Они победили всех, с кем вели войны, и силой и умом. И они обошли всю землю, как боги, которые, как говорит Гомер,
«Смотрят, надменные, кто и кто справедливые люди»34.
33 Цитата из какого-то несохранившегося сочинения. 34 Гомер. Одиссея, XVII, 487 (пер. П. И. Шуйского).
21. Скифы же — племена, как говорит Геродот35, да и мы сами это видели, одержимые трусостью. Из них ведь во все страны доставляются рабы. Блуждающие и не имеющие отечества, они постоянно переменяют страну, — отсюда это выражение, перешедшее в поговорку: «пустыня скифская»36. Как повествуют те, которые передают памяти древние события [т. е. историки], их изгоняли с своих мест сначала киммерийцы37, после — другие племена, потом женщины [амазонки], позже наши предки и наконец — царь Македонский. Изгнанные из одной страны, они идут в другую, чтобы быть изгнанными снова. Они не останавливаются до тех пор, пока, преследуемые одними [неприятелями], они не наталкиваются на других. Но когда они нападали внезапно на неподготовленных, то временно приводили все в расстройство, как, например, некогда у ассирийцев, мидян и палестинян. И теперь к нам они пришли не с целью начать войну, но в виде просителей, после того как снова были изгнаны. Римляне встретили их не оружием, а добротой38, как и надлежит поступать по отношению к просителям. Невежественный народ отблагодарил за справедливость тем, что возгордился и забыл о благодеянии. Наказанный за это твоим отцом, выступившим против них с оружием, он снова оказался жалким просителем со [своими] женами. Тот же, победитель в войне, оказался побежденным милосердием. Он возвысил просителей, сделал их союзниками, удостоил гражданства, высших должностей, наделил этих убийц римской землей; это был человек, проявивший в милосердии благородство и великодушие своей природы, но варвары не понимают добродетели. С этого времени и до настоящего дня они не перестают осмеивать нас, зная, что они должны были от нас получить и что получили. Слава об этом открыла путь к нам и их соседям. И из чужеземцев многие конные стрелки, оставив
35 Геродот. I, 105. 36 Эсхил. Прометей, 2. 37 На самом деле Геродот (IV, 1) рассказывает, что скифы преследо
вали киммерийцев. 38 В тексте игра слов: «Не слабым оружием, но мягкими нравами»
(μαλακωτέροις ού τοις ρπλοις, άλλα τοις ήθεςιν).
отечество, отправляются к сговорчивым людям и требуют гостеприимного приема, поступая по образцу этих негодяев. И мне кажется, что зло все более увеличивается благодаря тому, что народ называет убеждением, соединенным с принуждением. Ведь философия, которая ищет средств для выражения мыслей, не должна затруднять себя подбором названий — ведь и народные [выражения] делают мысль ясной и четкой. Разве для нас не трудное дело отвоевать славу,
«Выгнав отсюда собак, посланных злою судьбою»39.
Если послушаешь меня, то это трудное [дело] представится самым легким. Увеличив собственные полки, а у полков уверенность в себе, создав собственное войско, ты придашь государству то, в чем оно оказалось нуждающимся. Гомер это предприятие приписывает лучшим.
«Гнев же не легок царя, питомца владыки Кронида»40.
Итак, нужен гнев против этих людей. Пусть они или в зависимом состоянии обрабатывают землю, как это некогда делали мессенцы для лакедемонян, положив оружие, или пусть бегут тем же путем, каким пришли, и объявят обитающим по ту сторону реки, что нет уже у римлян прежней кротости, но что управляет ими молодой и благородный государь.
«Взметчивый муж, и невинного вовсе легко обвинит он»41.
Пусть будет так. Таковы должны быть подготовка и воспитание воинственного государя.
22. Только тому возможно сохранить мир, кто может покарать нападающего. И я сказал бы, что государь должен быть
39 Гомер. Илиада, VIII, 527. 40 Там же, II, 196 (перевод В. Вересаева). 41 Там же, XI, 654 (пер. Н. И. Гнедича).
осведомлен во всем относящемся к миру и не желать причинять несправедливость другим, [но в то же время] должен собрать силы, чтобы самому не подвергаться обидам. Если он сам не сможет вести войну, то войну ему объявят другие. Но мир желательнее войны, так как к войне мы готовимся ради мира; мир же, являющийся целью, уже в силу одного этого по справедливости должен быть предпочитаем. Так как империя разделена на две части: войско и гражданское население, то будет правильным уделить поочередно должное внимание тому и другому и после воинов заняться городами и гражданским населением42, которому при помощи воинов мы доставляем блага земледелия и государственности. Следует посетить какие возможно города и народы. О тех частях империи, которые не удастся посетить, нужно позаботиться насколько возможно наилучшим образом.
23. Посольства, и раньше считавшиеся священными, теперь должны цениться выше всего. Вступая в общение с ними, государь узнает отдаленное так же, как и близкое, и без помощи зрения будет осуществлять заботу управления. Хотя он и не будет видеть, но восстановит упавшее, поможет нуждающимся народам, освободит от повинностей обремененных старыми повинностями, выполнит обещания, уничтожит войны и позаботится о всем другом. Так при помощи посольств, подобно Богу, император может
«все видеть и слышать»43.
Пусть он будет легко доступен, как кроткий отец44, не делая различия между ближайшими и отдаленными. Так говорил о миролюбивом государе когда-то Гомер.
24. И прежде всего нужно приказать воинам, чтобы они щадили горожан и деревенских жителей и отнюдь не были им в тягость, помня о трудах, которые те приняли ради них. Император
42 δήμοι, τ. е. димы. 43 Гомер. Илиада, III, 277. 44 См.: Гомер. Одиссея, II, 47 и др.
воюет для защиты достояния городов и деревень и [для этого] набирает воинов. Поэтому тот, кто отгоняет от меня чужестранного врага, а сам обходится со мной дурно, тот, по моему мнению, не отличается от собаки, которая в течение долгого времени отгоняла волков, помышляя на досуге без помех растерзать стадо вместо того, чтобы получить в награду молоко. Поэтому совершенный мир заключается в таком воспитании воинов, чтобы они относились к безоружным, как к братьям, и брали только то, что установлено законом.
25. Не подобает государю также истощать города поборами. Да и на что много денег хорошему государю, не приученному гордыней ума к большим издержкам, не носящему в себе заносчивого честолюбия, а ведущему благоразумный образ жизни, не тратящему по ребяческому обычаю на сценические игры плоды труда трудолюбивых людей, не вынужденному необходимостью вести частые войны, которые, как говорил лакедемонянин45, всегда ненасытны. Ибо наша речь делает доброго государя огражденным от заговоров и вторжений. Если он будет довольствоваться необходимым, то он не будет нуждаться в излишествах. Поэтому ему можно не быть обременительным сборщиком налогов, [ему можно] прощать известную часть недоимок, устанавливать налоги соразмерно силам налогоплательщиков. Напротив, корыстолюбивый государь хуже торговца, потому что тот заботится о семье; у этого же низость мысли не имеет извинения. Я часто наблюдал, какое влияние оказывает каждая из страстей на охваченных ею людей (я имею в виду частных лиц), и считаю профессию, ставящую своей целью наживу, низкой, нечестивой и совершенно неблагородной; в одном только больном государстве она может занимать не совсем низкое место. Такие люди сами являются виновниками своей низости потому, что мыслят о главном и второстепенном в противоречии с велениями природы. Природа тело определила на служение душе, внешние блага на служение телу. Последнему она дала второстепенное место. Они же
45 Синезий имеет в виду Архидама, сына Агесилая. См.: Плутарх. Клеомен, 27.
и душу и тело подчиняют наживе. Поэтому бесчестя самих себя и порабощая главное в себе, что они могут сделать или посоветовать великого и благородного? Признавая их ниже и ограниченнее муравьев, я не покраснею за истину. Ибо те измеряют приобретение потребностями жизни, тогда как эти находят возможным жизнь измерять приобретением и потребностью прибыли. Добрый государь должен отстраняться сам и ограждать своих подданных от этой заразы, чтобы добродетельный управлял добродетельными, возбуждая соревнование в добродетелях, и сам государь пусть явится участником и распорядителем этого соревнования. Позорно, сказал некто, состязаться публично в метании копья и в борьбе, награждать победителей этих состязаний венками и никак не соревноваться в воздержности и добродетели46. Вероятно, больше чем вероятно и даже совершенно несомненно, что этому настроению государя будут следовать города, и восстановится древнейшая золотая славная жизнь, устраняющая зло и дающая простор для всех благ и прежде всего для благочестия. Вождем же и в этом пусть будет государь, испрашивая свыше благословение на начало всякого большого и меньшего дела. Поистине ничего нельзя увидеть и представить почтеннее того государя, который впереди народа, воздевая руки, поклоняется общему своему и своего народа Царю. Благочестивому государю разумно умилостивлять Божество прославлением и служением, вступая с ним в общение таинственными связями. Кто почтителен к Богу, тот будет также расположен и к людям и будет являть себя им таким, каким сам познает Царя [т. е. Бога]. При этом, естественно, проявится все должное. А моя речь снова возвратится к тому, о чем я говорил немного раньше.
26. Признаком государя мы считаем его благодеяния, благотворительность в раздаче благ и милостей и другие присущие также и Богу качества, которые мы перечисляем. Это и то, что было сказано раньше, прежде чем мы объявили о намерении в своей речи изобразить идеал государя, теперь будет изложено по частям, и пусть статуя будет окончена. Основное же
46 Слова киника Диогена — см.: Диоген Лаэртский, VI, 27.
заключается в том, что, как раздаватель благ, он должен быть неутомимым в выполнении этого, так же как неутомимо солнце, изливающее лучи на животных и растения. Оно делает это без всякого труда, так как содержит в своей сущности свет и источник света. Итак, внедряясь естественно во все проявления жизни, пусть [государь] сам управляет всем, куда только взор его проникает. И тех, кто всего ближе стоит к его трону, кто уступает одному ему, а первенствует над прочими, пусть вдохновит царским настроением души, возложит на них обязанность помогать людям сообразно полученных каждым полномочий.
27. Затем при таком пространстве империи необходимо извне посылать правителей. Должен быть произведен тщательный отбор судебных архонтов, так как эта забота ответственная и божественная. Ибо желание видеть каждое место и человека, и [рассмотреть каждую] тяжбу требует больших разъездов, и даже Дионисий, поставленный властителем одного острова, и притом не целого, не мог обеспечить о нем заботу. Через немногих попечителей должно позаботиться о многих. Можно назвать божественным и всеобщим попечением то, которое основывается на незыблемом порядке и не пренебрегает малейшими частями, чтобы и малое не осталось без призрения и ничто таким образом не ускользнуло от его внимания. Пользуясь этим, Бог не сам занимается каждым из мелких дел, но использует природу, как орудие, оставаясь в обычном состоянии, и является причиной всех благ, являясь причиной причин. Так и государю нужно заняться попечением о всем. Правителей, с которыми он будет разделять власть, он должен иметь справедливейших и прекраснейших. Для него легче знать немногих, чем многих, и узнать, хорошо или худо они управляют. Он должен избирать правителей по достоинству, а не по богатству; в болезнях мы доверяемся не тем врачам, которые богаты, но тем, которые наиболее сведущи в своем деле. Тем больше должно предпочитать богатому архонта, знающего искусство управления, так как на него возлагается и больше ответственности в результате плохого или хорошего ведения дел. Справедливо ли избирать в правители того, кто порочным образом приобрел богатство, и предпочитать его хотя и бедному, но справедливому и добродетельному человеку, который именно потому, что был справедлив, не стыдится общения с бедностью. Но разбогатевший каким-то образом, купивший власть, не знает, как он станет поборником правды. Кажется мне, что не легко он возненавидит несправедливость и пренебрежет богатством, а скорее наоборот, он превратит присутственные места в места продажи правосудия. Маловероятно, чтобы он с открытым лицом и холодными глазами смотрел на золото. Напротив, он будет питать почтение, уступать и, наконец, пожелает отблагодарить того, к кому он должен питать благодарность, так как за долю богатства он уступил тому [интересы] государства и отдал за плату города, как какую-то продажную вещь. Он знает, что благодаря этому он сделался почитаемым и восседает на возвышенном троне, на который с подобострастием взирают не только многочисленный плебс, но даже и благородные люди — справедливые и бедные.
1. Но ты сделай так, чтобы несколько ценился и ревнитель добродетели, хотя и бедный. Пусть не скрывается от тебя ум человека, справедливость и прочее множество добродетелей, прикрытые худой одеждой, но выдвигай такого человека, почти добродетель, чтобы она находила общественное применение. Нужно, чтобы она не оставалась дома в бездействии, но чтобы она действовала открыто и вела борьбу. Твердо помни, что если ты теперь ее прославишь, то сам будешь прославляем всеми долгие времена, дав образчик счастливого царствования. Если это сделаешь, то тотчас увидишь многих, стыдящихся приобретенных богатств, других гордящихся добровольно избранной бедностью, и изменятся существующие в настоящее время мнения об этом, так что приобретать богатства будет считаться предосудительным, а бедность будет занимать почетное место. Из всего великого и прекрасного, что Бог даровал императорскому достоинству, не меньше, а больше всего можно удивляться и прославлять его сильное влияние на своих подданных, так как государь может изменять мнения, внедренные долгим обычаем и предшествовавшей роскошью, если открыто будет уважать и превозносить противоположное. То, что нравится государю, необходимо должно расти и усваиваться многими.
2. Дойдя до этого в своей речи, я желаю вознести мольбу относительно своих любимцев. О если бы, государь, тебя пленила любовь к философии и истинной образованности! Ибо из того, что я сказал прежде, необходимо следует, что у тебя будет много в этом соперников, и пусть они будут в какой-нибудь чести и уважении.
В настоящее время, когда она [любовь к философии] считается презренной, есть опасность, что она погаснет совершенно, и в данный момент даже не существует никакого облегчения тем, которые желали бы ее воспламенить. Но разве только о философии я выражаю пожелания? Разве ей будет хуже, если она будет удалена от сообщества людей? Но она помещает свой очаг у Бога, о котором много заботится, когда пребывает здесь. А если ее, сошедшую на землю, здесь не принимают, она остается у своего отца, справедливо говоря нам:
«Не нуждаюсь в этой я чести. И так воля Зевеса Меня вознесла»47.
Дела же человеческие в зависимости от ее присутствия и отсутствия становятся хуже и лучше и даже достигают вершин счастья и бездны неудач. Поэтому за них и за философию я возношу мольбы.
О если бы даровал Бог и я осуществил то желание, которое выразил Платон48, но не добился его осуществления! О если бы я видел, что в тебе философия соединилась с государственной властью! Никто тогда не услышит более моих рассуждений о государстве. Ибо время уже замолчать, так как в одной речи я охватил все. Насколько я смог, я дал то, к чему стремился сначала, обещая в своей речи показать тебе образ государя.
Поистине моя речь является только тенью предмета. Тебя же прошу оживить его и сделать реальностью. И я увижу это спустя
47 Слова Ахилла — Гомер. Илиадау IX, 607. 48 Платон. Политика или государство, СПб., 1863, стр. 284 (пер. Карпова).
короткое время, и ты возвратишь мне образ государя, если мои речи не проскользнули мимо твоих ушей, но влились в них и внедрились в глубине твоей души. Я убежден, что не без божественного промысла философия устремилась к этому увещанию, но по внушению Божества, которое, как легко предположить, желает улучшить твои дела. Я же по справедливости буду первый наслаждаться всходами моих посевов, увидя тебя в действительности таким государем, каким рисовал в идеале, когда приготовил и держал речь о нуждах городов.
|
было написано после возвращения к власти лучших мужей3, требовавших, чтобы сочинение не оканчивалось общественными несчастьями, но — поскольку предреченное Богом казалось совершившимся — чтобы и об их успехах было также рассказано. Так что когда [государство] уже начало очищаться от тирании, мое слово следовало прямо за событиями. 2. Наибольшего удивления в нем достойно соответствие4 множеству затронутых тем. Действительно многие моменты (δόγματα), остававшиеся до сего момента не разъясненными, нашли свое место и были рассмотрены в моем вымышленном рассказе. Каждый был тщательно изучен, были написаны биосы5, ставшие для будущего парадигмами пороков и добродетелей; поскольку же сочинение содержит историю современных событий, то [положенный в его основу старый египетский] миф рассматривался постоянно мной во всей своей пестроте — ради достижения пользы [нашего дела].
Речь первая
1.1. <89> Есть такой египетский миф (поскольку же египтяне выделяются [среди других народов] мудростью, то, возможно, и этот миф содержит в себе больше, чем миф, раз уж он миф египетский; если же оказалось бы вдруг, что это не миф, но священный рассказ, то он еще более был бы достоин быть рассказанным
3 άρισίστων ανδρών — таким образом, возвращение фактической власти императору Аркадию философ отнюдь не склонен рассматривать в терминах восстановления монархии; но и приход к власти Аврелиана, и изгнание готов — Синезий воспринимает как возврат к законному аристократическому правлению, которое одно и рассматривает как достойное и легитимное.
4 Вероятно, в смысле: удовлетворительное рассмотрение. 5 Βίοι — речь идет об античной биографии, т. е. таком типе жизнеописания, в котором личностью интересуются, насколько она может послужить примером для потомства в том или ином смысле.
и записанным). 2. Осирис и Тифон были братьями, рожденными от одного семени. Но родство душ и родство тел — это не одно и то же. Ибо не подобает душам, будучи на земле, рождаться от одних и тех же родителей, но — изливаться из одного источника.
3. В природе космоса ведь есть два источника: один световиден, другой же безвиден; безвидный бьет из-под земли, ибо протекает где-то внизу: он вырывается из земных впадин, чтобы какимлибо образом причинить насилие божественному закону. Световидный же источник ниспадает с небесного свода, он посылается вниз, чтобы привести в космический порядок то, что окрест земли; при этом исхождении ради упорядочивания и космизирования беспорядочного и акосмичного ему строго наказано тщательно блюсти себя, сближаясь с позорным и акосмичным6.4. Существует закон, положенный Фемидой, согласно которому душа, занимавшаяся вещами предельными7 и сохранившая при этом собственную природу, продолжающая оставаться неоскверненной, поднимается тем же путем, что и низошла, в свой источник и достигает его; в то время как необходимость природы требует, чтобы души, тем или иным образом выступившие из иных [высших] областей мира, пребыли в ставших им родственными подземных местах — «там, где Зависть, Ненависть и другие Керы бродят во тьме в степях Ате.. .»8.
2. 1. Души же одни благородны,а другие худородны9, — и могут оказаться родственными души парфян и мужей ливийских, а души тех, кого мы называем братьями, могут не иметь никакого родства. Так именно и случилось <90> у двух египетских мальчиков, и обнаружилось это при самом рождении, а окончательно явилось — когда они достигли расцвета. 2. Ибо младший, будучи рожден и вскормлен божественной участью, с самого детства
6 Ср.: Платон. Тимей, 30b, 39е-40а; Плотин. Эннеады, IV, 8, 1. 7 Т. е. находящимися на грани небытия. 8 Эмпедокл. Фр. 121. 2. 4 (DK). Керы — демоны смерти и несчастья, сестры Танатоса — встречаются уже у Гомера. Ате — богиня, наводящая на людей слепое безумие. 9 Ср.: Платон. Государство, 618d.
жадно слушал и любил мифы, ведь мифы — это философемы10 детей. Возрастая, он всегда стремился приобрести знания, которые были сложнее тех, что полагались ему по возрасту. Он внимательно слушал отца, да и знания каждого человека, все знания были для него вожделенны. Вначале он — словно молодой пес — набрасывался на все сразу, что и присуще великим характерам11, волнующимся в предвосхищении надлежащего момента, когда они смогут полностью посвятить себя возлюбленной цели.
3. Затем — задолго до достижения юношеского возраста — он стал вести себя тише, чем благородный старец, слушая [других] с миром12 [в душе]. А когда ему было изредка необходимо говорить: спросить об услышанном или о чем-нибудь ином, — всякий мог заметить, что он смущается и краснеет. Он уступал дорогу и кресло старейшим из египтян, хотя и был сыном величайшего из правителей Египта. Он почтительно относился к сверстникам и по велению своей природы был весьма заботлив к людям, так что — когда он пришел в возраст — трудно было бы найти египтянина, которого бы он не обеспечил хотя бы каким-нибудь из благ своего отца. 4. Старший же брат его был, одним словом, болван13. Он отвергал всякую мудрость — и египетскую, и иностранную, — всех учителей, которых царь предоставлял своему сыну Осирису: все это он ни во что не ставил, полагая достойным смеха — как бесполезное и порабощающее волю14. Видя, что его брат упорядоченно занимается делами и держится скромно, он думал, что тот делает это из страха, ибо никто не видел Осириса дерущимся на кулаках, толкающимся, лягающимся или нарушающим правила во время соревнований в беге; он видел, что его брат проворен и худощав, и тело его — легкий груз для души. 5. Оси
10 Слово обозначает философские предметы исследования, доказательную аргументацию и открытия — как в области философии, так и религии. 11 В оригинале: «природам».
12 σύν κοσμώ. 13 έπαρίστερος — находящийся с левой руки, неумелый, неуклюжий. 14 γνώμας.
рис никогда не пил жадно, не хохотал во всё горло — так, чтобы сотрясалось все тело, Тифон же предавался этому ежедневно, полагая, что единственное дело свободного человека состоит в том, чтобы делать то, что ему захочется. <91> По своей природе он не был похож ни на свой род, ни на кого-либо из мужчин в своем роду; вообще говоря, он и на себя-то не был похож, но был неким злом во всевозможных формах. Иногда он казался тупым и вялым — как настоящее «земли бесполезное бремя»15. Казалось, что он просыпается лишь для того, чтобы набить брюхо едой и отложить иное на сон грядущий. Иногда он даже пренебрегал обычными потребностями природы, в ущерб которым бессмысленно прыгал, доставляя хлопоты и ровесникам, и старшим. 6. Ибо он восхищался телесной силой как наисовершеннейшим благом и пользовался ею зло: срывал двери, бросался комьями глины16, и если наносил кому-нибудь рану или причинял иное зло, радовался этому как доказательству собственной доблести; он был преисполнен незрелых порывов и был в высшей степени склонен к насилию в делах любовных. 7. Он вынашивал в сердце зависть к брату и ненависть к египтянам, ибо некоторые из них — а именно простой народ — восхищались Осирисом и за его речи, и за его песни; так что все и везде — как в частных молитвах, так и в общественных — просили богов даровать все блага Осирису: таким был Осирис, и такая о нем шла слава. 8. Поэтому-то Тифон окружил себя шайкой безрассудных юнцов наподобие себя самого не ради чего иного — он ведь от природы не был способен никого любить, — но чтобы были [вокруг него] люди, ненавидевшие Осириса. Приобрести расположение Тифона и получить от него какую-нибудь желанную услугу было легко всякому, если только он нашептывал ему что-нибудь поносящее Осириса. Таковы были с детства различия в образе жизни братьев, соответствовавшие разнице их природы.
3.1. Как две дороги невдалеке у развилки почти не удалены друг от друга, но по мере продвижения вперед удаляются все дальше
15 Гомер. Илиада, 18, 104. 16 В оригинале: «комьями земли».
и дальше, и, в конце концов, расхождение достигает предела [так что они становятся ведущими в противоположных направлениях], так и у молодых людей, как можно заметить, незначительнейшее различие становится величайшим, когда они продвинутся в жизни. Наши же два брата пошли разными путями не мало-помалу, но сразу же, так как одному была присуща совершенная добродетель, а другому порок. По мере их возрастания росла противоположность их воль (προαιρέσεων), чему появлялись и все более ясные свидетельства. 2. Осирис с отрочества принимал участие в командовании войсками вместе с надлежащим образом назначенными военачальниками; закон запрещал давать оружие детям его возраста <92>, однако при принятии решений он оказывал влияние на стратегов, как будто был их умом и использовал их как свои руки. В последующем — поскольку его природа возрастала, как природа растений, — он производил все более совершенные плоды; он стал командующим стражей (δορυφόρον)17, ему были вверены [царские] слушания18, он стал начальником города19 и главой совета20 — и он вернул каждую из этих должностей в более величественном состоянии, нежели то, в котором их получил. 3. Тифон же был назначен управляющим финансами (отец счел нужным испытать природу своих детей в малых делах): он опозорил и себя, и того, кто его выбрал для этого дела, — будучи обличен в воровстве государственных средств, взяточничестве и неразумности управления. Когда
17 Греческий аналог римских преторианцев — городской полиции и личных телохранителей царской особы одновременно. Слово обозначало также угодливого приспешника. 18 Вероятно, имеется в виду охрана царя в момент докладов и аудиенций.
19 Т. е. Константинополя. Префектура города Константинополя была создана в 359 г. Константином в противовес Римской префектуре. Заметим, что все перечисленные звания вводят нас в мир, весьма отличный от мира Древнего Египта. 20 Имеется в виду должность главы Константинопольского Сената. Тот же император Константин придал Сенату Константинополя вес, сравнимый с весом Римского Сената.
его перевели на другую должность, чтобы взглянуть — не приспособится ли он к чему-либо иному, то он повел себя еще позорнее, и та часть счастливого царства, где начальствовал Тифон, целый год слыла проклятой. И если он приходил к другим людям, то рыдания следовали за ним. Так вот он правил людьми. 4. В частной же жизни он танцевал кордак21 и собирал вокруг себя самых беспорядочных22 из египтян и чужеземцев, готовых что угодно говорить, слушать, претерпевать и совершать, так что пиршественный зал стал у него мастерской непотребств. Сам Тифон бодрствовал и храпел одновременно, наслаждаясь, когда слышал это же и от других, считая, что это достойная восхищения музыка; он возносил хвалы и воздавал почести тем, кто подхватывал сей непристойный звук полнозвучно и громко. Один из его сотрапезников — наиболее бесстыжий, не останавливающийся ни перед чем, способный на любую мерзость — получил от Тифона множество наград за свои «доблести» и кроме всего прочего стал занимать государственные посты в награду за свою бесстыдную откровенность. Таким был Тифон в частной жизни.
4. 1. Как только положение позволило ему заниматься общественными делами, Тифон дал ясно увидеть, что зло принимает все формы: ибо он восстал против добродетели и против себя самого, и обе эти крайности были его участью. Его рыхлый нрав был подвержен безумью: он бросался на всех хуже эпирского пса23, принося несчастья и частным лицам, и домам, и целым городам; он радовался, принося всё большее зло, словно бы он смывал слезами людей бесславие собственной нерадивости. 2. <93> Во всем этом был лишь один плюс: часто, когда он был возмущен и терял способность судить здраво, напоминая одержимого нимфами24, — он столь упорно отстаивал свое мнение отно
21 Комический танец с непристойными телодвижениями. Ср.: Аристофан. Облака, 540; 555. 22 Букв.: «акосмичных». 23 Крупная сторожевая собака, нередко упоминавшаяся в латинской поэзии. Ср., напр.: Вергилий.Георгики, 3, 405; Лукреций, 5,1063 и др. 24 Ср.: Платон. Федр, 238d.
сительно «невнятности дельфийских оракулов»25, что речь более не заходила о подвергавшемся опасности человеке, и тот спасался. Иногда, впрочем, Тифона сражал и летаргический сон: некоторое время он ощущал тяжесть в голове, переставая сознавать, что у него было на уме. Когда же он пробуждался, память о недавнем прошлом исчезала. 3. Он ссорился с управленцами из-за числа зерен в медимне26 и числа капель в хое27, являя неуместную живость ума. Иногда и сон, благовременно сражавший Тифона прямо в судейском кресле, спасал человека от опасности; Тифон же мог рухнуть со своего седалища, если бы кто-нибудь из слуг, бросив свой факел, не поддерживал его: так вот трагическая всенощная не раз превращалась в комедию. Тифон ведь никогда не занимался государственными делами днем, так как от природы был врагом солнца и света, будучи расположен к тьме. 4. Зная, что все, хоть как-то причастные разумению, осуждают его полнейшее и неоспоримое невежество, Тифон не оспаривал своей необычности, но именно из-за этого был врагом всех здравомыслящих людей: как если бы они были несправедливы — в силу того, что способны вынести суждение, в то время как ему, с одной стороны — до невозможности трудно быть мужем совета, а с другой — он весьма изобретателен в кознях. В нем присутствовали безрассудство и отчаянность: пороки его души укрепляли друг друга; не существовало ни большего зла, ни человека более способного к истреблению человеческого рода [нежели он], и, наверное, природа никогда впредь не произведет никого подобного.
5.1. Их отец видел и понимал каждого из своих сыновей и заботился о египтянах, ибо царь был священником и мудрецом, а египетские сказания говорят, что и богом. Ибо египтяне верили, что у них царили мириады богов, сменяя один другого, прежде чем их землей стали управлять люди и составлены были генеалогии
25 Невнятность дельфийских пророчеств вошла в пословицу. Ср., например: Демосфен. О мире, 5, 25. 26 Медимн — основная единица меры сыпучих тел в Древней Греции. Аттический медимн составлял около 54 л, эгинский — около 74 л. 27 Мера объема в 3, 28 литра.
царей: Пейромин от Пейромида. 2. Итак, после того как в соответствии с божественными законами царь был вознесен к великим богам, наступил торжественный день, в который — будучи о нем заранее извещены — из всех городов Египта собрались религиозные братства <94> и местная армия: им предписывал собраться закон. Присутствие других не требовалось: никому не запрещалось явиться на собрание, чтобы присутствовать при открытом голосовании поднятием рук, но голосовать за себя было нельзя. 3. Свинопасам нельзя было являться и смотреть на происходящее28, равно и иноземцам, и находившимся на военной службе в Египте лицам иноземного происхождения — всем им нельзя было присутствовать при голосовании. В силу этого закона старший из юношей, по всей видимости, оказывался в меньшинстве, ибо армия мятежников Тифона состояла из свинопасов и иноземцев. Это была толпа малоумная и многочисленная, придерживающаяся принятых обычаев; толпа, не видевшая ничего ужасного в бесчестии и смирившаяся с бесправием, поскольку оно было провозглашено законом и было присуще этим людям по рождению.
6.1. Поставлялся же царь египетский следующим образом. Неподалеку от великого города Фив есть священная гора, а напротив нее высится и другая; между ними течет Нил. Закон требует, чтобы претенденты на престол пребывали на вершине той, что находится напротив священной горы близ Фив, то есть на вершине той, что в Ливии; пребывали на протяжении всего срока подготовки к событию — с тем, чтобы они не могли ничего слышать о выборе. Священная же гора находится в Египте. 2. На ее вершине ставится шатер для царя, и близ него находятся священники и люди, обладающие великой мудростью; такой порядок распространяется на всех лучших людей, так что при распределении мест во время [государственных] церемоний учитываются заслуги и достоинства каждого. Священники находятся вокруг царя, словно бы вокруг сердца, образуя круг первый. Воины образуют второй круг, смыкающийся с первым; они располагаются
28 Ср.: Геродот, 2, 47.
вокруг некоего возвышения на горе, стоя на котором, царь виден отовсюду — даже из самых удаленных мест, где располагаются все те, кому разрешено присутствовать: и довольствующиеся тем, чтобы громкими криками приветствовать происходящее, и те, коим дана власть осуществлять выбор. 3. После того как царь призвал в свидетели богов — те, кто занят этим, приводят в движение общество священников29, как если бы [в нем] присутствовало божество и само принимало участие в выборе; и как только имя кандидата на царскую власть оказывается названным, солдаты поднимают руки, священники30, помощники жрецов (ζάκοροι) и пророки подают свой голос. Голоса последних куда более важны, нежели поднятые руки [солдат]: <95> голос пророка равен ста поднятым рукам, священника — двадцати, а помощника жреца — десяти. Затем провозглашается имя второго кандидата, и опять поднимают руки и подают голоса. 4. Если голоса разделились приблизительно поровну, то в случае когда царь проголосовал за чуть более сильную сторону, она считается набравшей подавляющее большинство, если же за слабую, то она уравнивается с другой стороной: в этом случае следует отказаться от голосования посредством рук и положиться на богов, продлевая собрание и исполняя священнодействия более тщательно до тех пор, пока боги сами не укажут царя открыто — не гадательно и посредством знаков, но прямо, став видимыми, пока народ собственными ушами не услышит провозглашение31 богами [царского имени]. 5. Эта церемония — в зависимости от обстоятельств — происходила в каждом случае по-разному. Но в случае Тифона и Осириса боги без участия священников с самого начала открыто явили себя, выстраивая в определенном порядке своих адептов, так что все могли видеть, к какому из кандидатов они склонялись.
29 κωμαστήριον. 30 κωμασται — здесь и выше (см. предыдущее примечание) возможно
прочитать: не «общество священников» — «священники», «но священная процессия» — «участники процессии». 31 В литературе эпохи поздней античности слово άνάρρησις называ
ло официальную церемонию провозглашения нового императора.
Но даже если бы боги и не присутствовали, каждая рука, каждый голос был за младшего из царских детей. Однако великие события этого мира бывают возвещены еще большими предвестиями, и божество подает знаки в невозможных обстоятельствах — как в отношении лучшего, так и в отношении худшего.
7. 1. Осирис, как это и было предписано, пребывал на том месте, куда был препровожден с самого начала; Тифон же метался и рвался узнать о голосовании посредством рук и, в конце концов, не мог удержаться от попытки фальсифицировать результаты выборов посредством голосов. Не заботясь о себе и законах царства, он бросился в реку и — то вверяя себя течению, то выгребая, то вкладывая все силы, то отдаваясь на волю волн — под смех видевших это добрался до другого берега реки: он думал скрыться от всех, кроме тех, к кому направлялся и кому обещал денег, но был узнан всеми людьми, ненавидевшими и его самого, и его замыслы. Однако никто не счел нужным обличать этого помешанного. И вот произошло с ним то, что было совершенно для него нестерпимо: в его присутствии, так что он это слышал, все голоса были поданы против него и ни одна рука не поднялась в его пользу, а боги его прокляли. 2. Прибыл и Осирис, за которым было послано и который сам не предпринимал ничего; боги, священники, проще говоря: <96> все — шли вперед со своими священными венками и священными флейтами туда, где должно было пристать судно, отошедшее уже от ливийского берега: судно, на котором находился новый царь. И сразу же появились с неба великие знамения, и оттуда же раздались добрые гласы и появились всякие образы, по которым узнают будущее: и малые и великие — все благовествовали египтянам о счастливом царствовании. 3. Несмотря на это, демоны худшей части, видимо, не собирались ни оставаться в покое, ни (если такое случится) сносить счастье людей, но набухли гневом и набросились на него. И образовался некий заговор.
8.1. Итак, после того как Осирис был возведен богами и отцом на царство, боги ясно возвещают ему (поскольку они ясно [всё] знали), что раз уж — помимо всего прочего — [в стране] налично немалое богатство, то если не желать, чтобы его брат, рожденный злой долей Египта и отцовского очага, свел все на нет, необходимо отправить его в изгнание, дабы он не видел и не слышал о процветании Египта благодаря управлению Осириса: ибо никакого блага не мог выносить по природе своей Тифон. 2. Они передают Осирису учение о двойственности сущности души и неизбежной противоположности душ, нисходящих с неба и появляющихся из глубин. Они просят, чтобы он прекратил это противостояние благой и божественной природы природе злой, не позволяя себе смущаться тем, что люди называют родством; поскольку же он проявлял слабость, они сказали ему, что [в противном случае] придется претерпеть и ему самому, и египтянам, и их соседям, и всему царству египетскому. 3. Ибо зло было отнюдь не бессильным и обращать на него внимание лишь от случая к случаю было недостаточно, чтобы сдержать и ослабить его нападки — как явные, так и скрытые. Тифон ведь имел покровителей — сильный отряд злых демонов, с которыми он был в родстве и которые способствовали его рождению, дабы иметь возможность использовать его как орудие зла в войне против людей. Идя по этому пути, они породили, вскормили, повили, воспитали по-своему того, кому предстояло стать для них весьма полезным — Тифона. Однако они считали, что было и еще нечто недостающее для того, чтобы они могли пожать все плоды своих трудов: следовало доставить Тифону верховную власть. Таким образом, желание и возможность совершить великие злодеяние <97> стали бы делом и осуществлением. 4. «Тебя же они ненавидят, — говорил один из богов Осирису, — ведь ты полезен людям, а для них несешь гибель, ибо злые демоны наслаждаются несчастьями народов». Так вот они постоянно напоминали ему, что он должен изгнать своего брата, вытеснить его далеко за границы своих владений, ибо знали о природной кротости Осириса. [Поскольку же он ничего не предпринимал, то,] в конце концов, они были вынуждены сказать ему, что в течение некоторого времени он, конечно, сможет устоять, но потом, сам того не понимая, обманет и себя, и всех других людей, получив взамен славы доброго братолюбца — величайшие беды на деле. 5. «Что ж, — отвечал он, — если вы будете милостивы ко мне и готовы помочь, я не побоюсь пребывания моего брата [в Египте] и буду избавлен от гнева демонов. Ибо легко вам, если пожелаете, исправить мои упущения».
9. 1. Ему отвечал отец, говоря: «Плохо ты, дитя, знаешь это. Божественная часть в космосе выпадает на долю других; она действует (ενεργούσα) согласно первой сущей в ней силе (δύναμιν) и преисполняется умопостигаемой красотой. Ибо Там — иной род богов — сверхкосмический: это Сущие, охватывающие все иные существа вплоть до последних. Сам же род этих богов к материи непреклонен: он есть блаженное зрелище для существ божественной природы; впрочем, созерцание его Источника еще блаженнее32. Благодаря тому, что род сей пребывает в себе, он преизобилует благами, ибо преизобилует собой33; благо этих богов состоит в том, чтобы быть обращенными к Богу34, который Там [выше умопостигаемого]. Энергия благ, конечно, не проста и не единовидна, но [сверхкосмические] боги следят за частями космоса, опуская — насколько это возможно — действие, содержащееся в их созерцании, в те части мира, которыми управляют35.
2. То чистое, что в них есть, значит, находится сразу же под первой сущностью; они сами выстраивают в порядок тех, кто находится к ним вплотную, и последовательность порядков продолжается непрерывно — вплоть до последних из сущих. Благодаря существам посредующим — все получают заботу первых сущих; однако попечение это не равно для всех — не будь даже никакой последовательности, — ибо нисходящие существа слабеют до того даже, что совершают ошибки и нарушают порядок <98>, благодаря чему прекращается бытие сущих36. Так вот как-то и обстоит дело в этом мире: по природе блуждающее
32 Ср.: Плотин. Эннеады, III, 8, 10. 33 Ср.: Плотин. ЭннеадЫу V, 2. 34 Синезий излагает здесь до крайности упрощенную, риторическую версию неоплатонической теологии, опуская, с одной стороны, умопостигаемый космос — как предмет созерцания сверхкосмических богов, а с другой — делая их прямыми опекунами мира. 35 Ср.: Плотин. Эннеады, III, 8, 4. 36 Ср.: Плотин. Эннеады, I, 8, 7.
(πλάνον) в становлении природы получило в удел ее крайнюю, телесную, наиболее тленную часть; небо же и вид, соответствующий душе, получило в удел первое и несмешанное [в становлении природы]. 3. Значит, тем, чем наверху [в безмятежном спокойствии небес], — сказал отец, указывая на богов, — являются боги, тем здесь, в сильно смятенных стихиях является род демонов: природа непостоянная и дерзкая, которая благодаря величине своего отпадения уже не воспринимает любовь к порядку божественных вещей. Поскольку же эти подонки сущих не в состоянии сохранить и самих себя — они ведь растекаются и не способны вынести бытия, подражая ему становлением, — 4. постольку демоны (как существа, родственные здешней природе) получили в удел разрушительную сущность37; необходимо ведь, чтобы божество обращало к себе (έπεστράφθαι) и вложило бы [в мир] некие начала, следуя которым, здешние существа обретали бы свое благо, до тех пор пока действия этих начал будет достаточно. Это подобно тому, как марионетки продолжают еще некоторое время двигаться и после того, как начало, приводившее в движение механизм, уже прекратило действовать, однако они не могут двигаться бесконечно, поскольку не содержат в себе источника движения. Но пока данная им сила мощна, пока не истощилась благодаря продвижению вперед, удаляющему от исходной точки, — движение длится38. 5. Таким же образом думай, о возлюбленный Осирис, что прекрасное и божественное одновременно принадлежат и не принадлежат этому [земному] месту, но нисходят из иного. Потому-то благие души лишь с трудом появляются здесь; когда же так все-таки происходит, то боги хранители, действуя здесь, не действуют действиями, свойственными их первоначальной жизни. Ибо их блаженство иное, так как оно исходит из первого космоса, и есть блаженство большее, нежели то, которое состоит в космизации худшего: последнее ведь есть отклоне
37 В отличие от Порфирия, различавшего благих и злых демонов (ср.: О воздержании, II, 38-43), Синезий отводит им сугубо отрицательную роль. 38 Ср.: Платон. Политик, 269c-273d.
ние, а первое — обращение. 6. Поскольку ты прошел посвящение, то испытал, что есть две пары глаз; и что когда нужно, чтобы видела верхняя, нижняя должна быть закрыта; когда же закрывается верхняя, то открывается нижняя. В этом и состоит загадка созерцания и деятельности; промежуточные существа действуют в каждой из двух сфер <99>, но у совершеннейших существ есть однозначное предпочтение: они общаются с худшими — только насколько это необходимо. 7. Таковы дела богов, делающих то, что необходимо для космоса, и это, главным образом, не [вожделенные смертными земные] блага; ибо люди то сами следят за своими делами — и малыми и великими, — то философствуют, и в такие моменты они куда более похожи на богов.
10. 1. Исходя из этого, пойми, что я тебе говорю39! Не требуй, чтобы боги находились рядом с тобой: их главным делом является созерцание и управление первыми частями космоса; а поскольку они находятся далеко в небе, то не думай, что для них нисхождение к нам дело пустяшное и всегдашнее. 2. Конечно, время от времени они спускаются к нам, подобно театральным механикам [иногда лазающим под сцену], и привносят начало благого движения в государства. Так происходит, когда они создают гармонию в царстве, спустив в наш мир родственные им души. Ибо поистине божественно и грандиозно это Провидение, заботящееся посредством одного мужа о мириадах людей.
3. А потому пусть боги будут заниматься своими делами, ты же — будучи один среди чужих людей — должен помнить, откуда ты, и знать, что исполняешь литургию40 для космоса. Ты должен стараться взойти сам, а не требовать нисхождения богов; тебе следует промышлять о себе, как если бы ты находился на вражеской земле и во вражеском лагере: божья душа среди демонов, которые — поскольку они рождены землей — будут нападать и возмущаться, если в их пределах кто-нибудь станет соблюдать чуждые им законы. Ты придешь к тому, чтобы — бодрствуя днем и
39 Платон (Менон, 76а) приписывает это выражение Пиндару. Ср. также: Федр, 236d; Аристофан. Птицы, 945. 40 Здесь в смысле общественнополезной деятельности.
ночью — иметь попечение лишь об одном: чтобы тебя не захватили (застав одного) многие — как местные захватывают порой чужака. 4. Ибо в этом мире есть и священная фила героев, заботящихся о людях и способных помочь им как в малых вещах, так и в достижении старейшего блага. [Я говорю о] своего рода сосуществовании с героями — нужном для того, чтобы происходящее здесь не оказалось непричастным высшей природе; герои же протягивают нам руку в том, что для них возможно. 5. Когда в войне с душой материя воздвигает своих собственных отпрысков, то при отсутствии богов сопротивление души весьма слабо: ибо каждое существо сильно в своей сфере [а земля — место обитания демонов]. <100> Прежде всего демоны хотят завладеть душой, и вот каким образом они делают это. 6. Нет никого на земле, кто не имел бы неразумной части души41. Эту часть толпа выставляет напоказ, мудрец прячет ее, но все необходимо имеют. Именно через нее — как через родственную себе — преступают демоны, с ней ведут переговоры о сдаче [всей души в целом]. Это и в самом деле весьма напоминает осаду. [Неразумная часть души] претерпевает то же, что и уголь под воздействием факелов: уголь, возгорающийся из-за своей способности к этому; то же самое производит и демоническая природа — природа, подверженная претерпеванию; лучше даже сказать — та природа, что сама есть живущая и движущаяся страсть: когда она приближается к душе, то приводит имеющуюся в ней [неразумную] силу в действительность (δύναμιν εις ένέργειαν); благодаря этому сближению душа совершает [— если допустила его — все то, что совершает], при этом страдательное оказывается творящим42. 7. Таким образом демоны возбуждают желание, таким образом разжигают гнев и всякое родственное этим вещам зло. Демоны общаются с душами посредством тех их частей, которые им родственны, которые естественно воспринимают их присутствие, движимы ими и черпают от них силу, восставая против ума до тех пор, пока демоны не возьмут власть над всей душой или же не откажутся от
41 Ср.: Платон. Государство, 436а. 42 Там же, 580d-e.
владения ей. 8. Это величайший агон, ибо нет ни времени такого, ни места, ни способа, каким пренебрегли бы демоны, нападая на душу. Они нападают оттуда, откуда их не ждали; повсюду их ловушки, везде осадные машины, все провоцирует гражданскую войну [в осажденном городе], пока они либо не опустошат его, либо не отступятся. И смотрят свыше боги на эти прекрасные битвы, в которых ты победишь — и они увенчают тебя как победителя. О, если бы ты побеждал и дальше! Однако следует опасаться, чтобы — победив в первых боях — ты не потерпел поражения во вторых. 9. Ибо если божественная часть души не сопровождает худшую часть [в ее спровоцированных демонами движениях], но часто сдерживает ее, [не увлекается ею, но] обращается к себе самой, то естественным порядком она крепнет со временем настолько, чтобы выстоять против ударов; и тогда — будучи словно бы сияющей — она уже не воспринимает демонические приражения (έπιρροάς). Таким вот образом человек становится божественным, таким образом живущее достигает единства и целостности и становится уже на земле небеснымрастением43, не получившим извне прививки, способной дать плод, но — напротив — преобразив ее в соответствии со своей природой. 10. Однако отказавшись от первой битвы, демоны тут же во всеоружии начинают вторую: стремятся сломить это растение, вырвать его из земли — под тем предлогом, что оно не имеет с ней ничего общего; <101> ибо они стыдятся своего поражения — стыдятся того, что кто-то, принадлежащий к другому племени, обходит подвластное им место, как славный победный трофей. Такой муж является для них наказанием не только сам по себе, но и тем, что освобождает от их господства других. Ибо если добродетель становится вожделенной, множество зол с неизбежностью гибнет. Вот почему демоны строят козни, устраивают заговоры с целью погубить как частных лиц, так и начальствующих, и вообще всех противящихся законам материи. 11. Но в этом тебе, царю, легче остеречься, чем лицам частным. [Ибо на этом втором этапе войны] они нападают извне, поскольку не достигли успеха,
43 Ср.: Платон. Тимей, 90а.
действуя изнутри: ни в войне, ни в попытках разжечь мятеж, ни в том, что наносит вред телу44, — все это ловушки, в которые не попадет царь, промышляющий о себе. Ибо непобедим тот, в ком сила соединена с мудростью; если же они разъединены, то сила оказывается глупой, а разумность бессильной, и тогда они легко побеждаются.
11. 1. Ты, по-моему, восхищался, сынок, мыслью наших отцов, выраженной в священных изображениях. Мы, египтяне, представляем Гермеса в двух видах, выставляя изображение этого божества в виде юноши, а рядом — в виде старца; ибо мы считаем, что если кто-то намерен править хорошо, то он должен быть и разумным и сильным, ведь не достигается совершенная польза, если одно противопоставляется другому. 2. Поэтому же и изваяние сфинксов расположены перед нашими храмами — священный символ благ, доставляемых сопряжением того и другого: зверя по силе и человека по мудрости. Ибо сила без мудрого водительства позволяет себя увлекать, будучи превратной и опустошительной: она все смешивает и приводит в беспорядок; в то время как ум, не имея рук, оказывается неспособен к действию. 3. Доблесть и Удача (τύχη) с трудом уживаются вместе, за некоторыми великими исключениями (как это имеет место в случае с тобой). А это значит, что не следует докучать богам, если при желании можешь спастись собственными силами, ибо ничего для них нет хорошего в том, чтобы постоянно бросать свои дела, дабы заняться чем-то им чуждым и худшим. Если это вообще не кощунственно, то — во всяком случае — плохо не пользоваться силами, дарованными нам для того, чтобы приводить происходящее на земле в соответствие с порядком и красотой, данными нам [от богов]. Последние слова относятся к тем, кто вынуждает богов возвращаться раньше назначенного времени к заботам о дольнем. <102>
4. Но если устанавливаемая богами гармония стареет, ослабляется, если так можно выразиться — обездушивается, то они приходят вновь, чтобы снова придать ей напряжение и, так сказать, раздуть огонь жизни; и дело это они выполняют с радостью, как
44 Ср.: Платон. Государство, 560с.
настоящую литургию по отношению к природе космоса. Если же представить, что дело обстоит иначе, то они вернутся, когда эта гармония будет растлена и растерзана злом получивших ее, когда уже никаким иным образом мир спасти невозможно [что абсурдно]. 5. Так или иначе, бог подвигается не из-за мелочей, не из-за каких-то сбоев и промахов в том-то и том-то. Это, должно быть, поистине великое дело, чтобы ради такой вещи один из блаженного рода [богов] отправился сюда: но когда попран весь и всяческий порядок, и низвержено все великое, тогда должно богам поспешить нам на помощь и дать иное начало мироустройства.
6. Пусть же не возмущаются люди, терпя то множество зол, которое сами свободно выбрали, пусть не обвиняют богов в том, что они вовсе не промышляют о них, ибо Провидение требует от людей, чтобы они сами участвовали [в его осуществлении] (είσάγειν). Поскольку же здешнее место есть место зол, то нет ничего удивительного, что зло здесь и есть; удивительное же состоит в том, что порой здесь обнаруживается и нечто другое. Это другое есть нечто пришлое и чужеродное этому миру, оно принадлежит Провидению, благодаря которому — если не уступать его даров этому миру, но пользоваться ими, — возможно быть [даже на этой земле] полностью счастливым. 7. Провидение отнюдь не похоже на мамашу, суетящуюся вокруг своего новорожденного младенца, защищающую его от всего, что может на него попасть и причинить страдание, так как сам он еще не совершенен и неспособен к защите. Нет, Провидение подобно той матери, которая воспитала своего сына, вооружила и приказала ему использовать свое оружие, чтобы отразить зло. 8. Размышляй всегда над этим и знай, что понимание этого для людей имеет высшую ценность. [Благодаря такому пониманию,] они станут почитать Провидение, но заботиться о себе сами, станут одновременно благочестивыми [в божественном] и усердными [в земном], не станут сталкивать и стравливать действие божества [относительно нас] и проявление добродетели. 9. Прощай! А что до брата — если ты будешь мудр, то препятствуй ему, чтобы отвратить судьбу от себя и египтян; это возможно. Если же ты позволишь себе слабость, долго придется тебе ждать богов!».
12. 1. Сказав это, он ушел дорогой богов. Осирис же остался на земле, к которой был совершенно не приспособлен. Немедленно и с жаром взялся он исправлять зло этого мира, никогда не пользуясь насилием, но прибегая к помощи Пейтхо45, Муз и Харит46, добровольно приводя своих поданных к гармонии с законом. Что же касается богов, то из уважения к царю они обильно и независтливо доставляли <103> все то, что приносит воздух, дают река и земля; он же щедро раздавал это народу, воздерживаясь от того, чтобы облегчить себе жизнь, предпочитая работать без отдыха; он мало спал, не щадя себя, и не уклонялся от многочисленных забот: короче говоря, он лишал себя досуга, чтобы доставить его всем остальным. 2. В результате каждый человек, каждый дом, каждая семья, все города и области — все его люди — были одарены благами как внешними, так и внутренними. Он приучил людей соревноваться в добродетели, направив к этому одному всякое знание и любую деятельность; он награждал тех, кто лучше других был способен управлять людьми, и делал тех, кем управлял, подобными себе. Всё, что в чести, с необходимостью возрастает, а что в пренебрежении — исчезает: возрастала любовь ко всяческому воспитанию (и в том — что касалось мысли, и в том — что слова). И те, кто выделялся такими знаниями, уже не принадлежали к толпе, но блистали царскими почестями, превратив искусство [слова] в слугу понимания (φρονήσεως), ибо ум продвигается вперед, будучи облачен в слова: хорошо или плохо «одет» один и тот же ум (как и в случае человека) — показывает его достоинство и недостоинство47. 3. Итак, Осирис считал нужным уважать начальное воспитание (προπαιδείαν), ибо полагал воспитание источником добродетели. Что же касается благочестия, то оно тогда переживало в Египте наилучшие времена. Этими вот благами души и были преисполнены египтяне во время царствования Осириса, так что их страна была тогда
45 Богиня Убеждения. 46 Этот фрагмент из Синезия нередко использовали для изображения Аврелиана покровителем литературы и искусств.
47 εύσχήμονα — άσχήμονα.
похожа на школу добродетели, где дети смотрели лишь на своего руководителя, делали только то, что видели, и говорили только то, что слышали от него. 4. Сам он не заботился о богатстве, но стремился, чтобы оно у всех присутствовало; не принимая никаких подарков, он любил их делать. Он перестал обременять города налогами, одаривал тех, кто был беден, он поднял из руин [запустевшие полисы] и восстановил все то, что грозило на глазах развалиться. Он увеличил один город и украсил другой, устроил третий на пустом месте, заселил вновь четвертый. Поставил [дела в государстве так], что каждый отдельный человек непременно пользовался общим достоянием. 5. Он не уставал снисходить и до заботы <104> об отдельных людях, так что во время его правления нельзя было увидеть, чтобы кто-нибудь из его подданных плакал. Осирис знал, в чем нуждается каждый человек и что мешает тому или иному быть блаженным. Один хотел справедливых почестей, и он давал ему их; другой — посвятив себя книгам — не имел досуга доставить себе пропитание: ему предоставлялось питание в Пританее48. Третий не был озабочен людскими почестями, а имевшиеся у него средства давали ему приличное пропитание, но он, вероятно, испытывал сложности при исполнении литургий. Когда об этом узнал Осирис, то освободил его от литургий, нисколько не смущаясь этим; смутился же облагодетельствованный, поскольку это произошло без всякой просьбы с его стороны. Осирис же поступил так из уважения к мудрости сего человека, к его независимости и свободе от всяких связей — к тому, что тот жил как священное животное, посвященное богу.
6. Одним словом, никто не был лишен того, чего был достоин, за исключением тех, кто заслужил наказание; такому человеку по
48 Административное здание в Афинах, где (помимо всего прочего) государственные служащие получали на государственный счет обеды. Именно такой вот бесплатный обед, а не предлагаемую обвинителями смертную казнь, назвал на суде Сократ адекватной реакцией общества на его ученые и педагогические занятия, которая должна бы, с его точки зрения, в результате суда воспоследовать. См.: Платон. Апология Сократа, 36d-e.
заслугам не воздавалось. Для Осириса было делом чести победить даже величайших наглецов кротостью воли и добрыми делами. Действуя подобным образом, Осирис думал превозмочь так же своего брата и его заговор, пересоздав его природу избытком добродетели — лишь в этом он ошибался. Зависть не истощается перед лицом добродетели, но разгорается еще сильнее. И если допустить, что для человека естественно дорожить жизненными благами, то чем более растет имущество другого человека, тем большую скорбь это у завистника вызывает: это именно и чувствовал тяжело страдавший Тифон, видя правление своего брата.
13. 1. Сразу же после того, как Осирис получил власть, Тифон чуть было не умер от этого: он бился своей дурной головой о землю и налетал на колонны; много дней он не принимал никакой пищи, хотя и был в высшей степени прожорлив, отказывался от питья, хоть и был винолюбцем. Любя спать, он страдал от бессонницы даже после очистительных жертвоприношений. Он закрывал глаза, чтобы его душу не ранила память. Но память более всего упорна в войне с теми, кто хочет ею пренебречь; 2. потому, когда Тифон закрывал глаза, воображение ставило перед ним его несчастья; и если изредка его все-таки сваливал сон, то сны делали его еще более несчастным: своими собственными глазами во сне он видел ту гору, все голоса и все руки, поддерживающие брата; когда же он с радостью просыпался, то из-за отвращения к тягостному видению <105> в его ушах еще долго стоял приветственный шум толпы. 3. Он не мог выносить этого спокойно, ибо негодовала его душа; а стоило ему выглянуть из дома, как [напоминания о причине его страдания] встречались один за другим: и в словах, и в делах, и в песнях всех был Осирис — как тот, кто прекрасен собой; как новый царь, говорящий мудро, великодушный без хвастовства и кроткий без слабости. 4. И Тифон снова возвращался домой, запирался на замок, не зная, что ему делать ни с собой, ни с жизнью, ни с женой, которая сама была иным и огромным злом. Она сама была своей горничной, ненасытной до театра и агоры, стремящейся привлечь взгляды всех и думающей, что все смотрят лишь на нее. Для нее отстранение мужа от царской власти было несчастьем еще большим [чем для него самого], ибо она думала, что царствование мужа позволило бы ей достичь большей [нежели супругу] власти в управлении государством и властвовать среди наслаждений. 5. Тифон — хотя достиг уже и зрелых лет — был влюблен в нее, как неопытный в любви отрок, и был в значительной части несчастен потому, что стыдился перед ней: ради нее он честолюбиво стремился получить верховную власть, дабы приобщить ее к своему господству.
6. И в частной жизни она была наиблистательнейшей; предметом ее честолюбивого стремления была слава в вещах противоположных: с одной стороны, она была женственнейшей из женщин, отыскивающей наслаждения, подчеркивающей свою красоту и отдающейся природе. С другой стороны, она с риском приступала к мужским занятиям, дерзала подвергаться испытаниям, занималась тысячей вещей и любила новинки. Ради осуществления тех и этих своих намерений она привела к единомыслию всех проституток и сутенеров, используя их для удовлетворения своих влечений как в своем доме, так и за его пределами. 7. Что до Осириса, то о существовании в его доме женской половины вспоминали только тогда, когда видели его маленького сына, но Гор показывался на людях редко. Осирис считал, что единственная добродетель женщины состоит в том, чтобы ни она сама, ни ее имя не покидали стен ее дома. И получилось так, что даже достижение высшего пика удачи не побудило эту целомудренную женщину отклониться от своего обычного поведения, если только из-за величия своей власти она не стала скрываться еще более прежнего, поскольку и Осирис в своем новом положении не предавался радости о еще большем счастье, <106> но знал, что не будь этой удачи, он был бы не менее счастлив. 8. Ибо каждый у себя заведует своим счастьем, если желает быть добрым. Вот почему те, кто спутницей жизни избрали добродетель — будь то частные лица или правители, — равно выглядят наполненными радостью. Ибо всякая [и общественная, и частная] жизнь есть материя добродетели. 9. Как и на сцене, где мы видим трагических актеров, те из них, кто хорошо натренировал свой голос, одинаково хорошо сыграют и роль Креонта, и роль Телефа; и ничто не будет отличать пурпурные одежды от лохмотьев, если будет в наличии хорошая декламация и умение покорять зрителей блеском пения: актер изобразит и служанку, и госпожу с равным искусством; да и какой бы ни была маска, которую он надевает, постановщик театрального действа потребует от него красивого исполнения роли. 10. Так вот Бог и Удача в великой драме космоса налагают на нас [социальные] жизни подобно маскам, в то время как [сама] жизнь одного ничуть не лучше и не хуже, чем жизнь другого, и каждый пользуется ею как может. Серьезный
. человек может везде достойно провести свою жизнь: играет он нищего или монарха, — маска не имеет большого значения. Трагический актер был бы смешон, если бы избегал одной роли и искал другой: если он прославится в роли старухи, он будет увенчан и провозглашен победителем; если же будет плохо играть в роли царя, услышит неодобрительные крики, будет освистан, а иногда и забросан камнями. 11. Ибо нам не принадлежит ни одна [социальная] жизнь: это нечто чуждое нам, во что мы извне закутаны; наше же внутренее мы являем, делая себя лучшими или худшими — во время состязаний в жизненных драмах. Итак, нам дано и принимать эти [социальные жизни], и менять их, как надевают и переменяют одежду.
14. 1. Осирис знал (ибо усвоил во время воспитания, что нам родственно, а что чуждо): мерой счастья является душа. Так он добился единодушия, объединявшего его со своими домашними (как частными лицами, так и начальниками), избавив их от всяких опасений того, что существовало вне их круга. 2. Тифон же и его близкие были беззаботными поклонниками Удачи: они жили чувствами, ум же у них отсутствовал; они считали, что не принадлежащее им тем не менее является их собственностью; будучи преисполнены гордыни, они с пристальным вниманием всматривались в царскую власть; поскольку же она не шла к ним, <107> они унывали и считали жизнь несносной. 3. И, опять же, это следует часто повторять: не уметь ждать [естественной] перемены своей [социальной] жизни есть зло, коренящееся в невоспитанности; точно так же ведет себя невежа и за столом: он не ждет, пока блюдо сделает круг, чтобы взять свою часть, но сам хватает его раньше других и скрывает его. Если это удается, он становится смешон. Безобразный собутыльник (συμπότος) ненавистен распорядителю пира, ибо благодаря такой низости49 возмущается всякий порядок. Если же это не удается, то ему придется рыдать, как наказанному ребенку, выхватывая свою часть из подаваемого на стол и уходя к соседу, [чтобы схватить еще]50. 4. Приблизительно то же самое происходило и с Тифоном: боги его ненавидели, а сам он постоянно жаловался, и это вызывало смех у толпы. Тифон не только несколько месяцев провел опрокинутым навзничь, но и показывал ежедневно, будто находится в смертельной опасности; это не вызывало у людей жалости, но возбуждало гнев у более мужественных и смех у тех, кто был побоязливее в суждениях; ситуация вошла в пословицу, так что у бледного человека могли спросить: «Неужели у Вашего брата случилось что-то хорошее?» 5. Тифон вполне справедливо мог бы убить себя, будучи совершенно раздавлен несчастьем, но его кровавая (παλαμναία) жена, будучи в ужасных обстоятельствах совершенной женой, укрепилась сама и подняла дух своего мужа: она всегда умела легко им пользоваться. Она отвратила его от слез и заставила заняться собой, освободив от одной страсти посредством другой51, обуздав скорбь наслаждением. 6. Таким образом, он вновь продолжил борьбу, предаваясь поочередно противоположному злу. Он то жаловался, то был полон гневного одушевления; многие и многие разнузданные юнцы тайком приходили к нему в дом, где случались пирушки и попойки — с тем, чтобы убить время и умягчить тьму в его душе52. Они изобретали и другие вещи, чтобы иметь как можно меньше досуга вспоминать об Осирисе: сооружали бассейны, насыпали в них острова, на островах ставили термы, купались обнаженными вместе с женщинами и открыто совокуплялись.
15. 1. Пока Тифон и его окружение предавались этим занятиям, в их умы проникали мысли о тирании, которые подсказывали им злые демоны, предлагая возможные способы действий. И демоны
49 άνελευθερία — букв.: «несвобода», «рабское поведение». 50 Фраза довольно темная и в своем пояснении я не вполне уверен. 51 Ср.: Аристотель. Никомахова этика, VII, 14, 1154 а 27. 52 Ср.: О царстве, 14.
уже открыто участвовали в управлении [делами Тифона], <108> являли свое присутствие и окружали [будущих мятежников]. Ибо демонам было и в самом деле невыносимо видеть позорный крах своих козней — повсюду упражняли мышление, блюли благочестие; исчезла несправедливость, водворилось единомыслие, расцвело всякое благо. «Плакать» стало пустым словом для египтян: все было благословенным, все в космической красоте и порядке; государство было подобно единому живому существу, имеющему душой закон и движущемуся в согласии с ним: все части были согласованы с целым. 2. Все это приводило демонов в ярость, они злобились на установившийся ход дел, родственными же себе людьми они пользовались как своими орудиями. И вот в двух гиникеях53 начинают замышлять зло. Командующий иностранными войсками располагался в столице: в тот моменты египтяне решили отправить его и его армию в военный поход, поскольку вели тогда неудачную войну с частью собственного государства, желавшей отделиться. Во время военных действий пострадали некоторые египетские поселки; все эти события были подготовлены демонами. 3. Приходя днем и ночью к жене упомянутого полководца, жена Тифона — этакая говорливая цикада — без труда убедила старую и глупую варварку, что она полна заботы о ней и что предвидит грядущие для них несчастья, если дела пойдут в соответствии с планами Осириса. Ибо последний, дескать, считает, что случилось предательство, и варвары [те, что служили в войске, и те, что подняли мятеж], договорившись между собой, внесли раскол в войско, и ведется самая настоящая война. «Следовательно, — говорила она, — он отзовет твоего супруга, применив всю силу и хитрость; и как только последний будет разоружен, лишит его должности и жестоко погубит и его, и детей. Да! Этих самых детей, благородного рода, отпрысков красоты всесовершенной, их он решился убить даже не достигшими совершеннолетия!» Говоря это, она проливала слезы, касаясь детских подбородков54, выставляя этими плачами себя благомысленной.
53 Женская половина дома. 54 Касание подбрадия — известный с гомеровским времен жест, предваряющий мольбу.
4. Скифская старуха сразу разрыдалась, представив, что ее постигнут все эти беды; жена же Тифона каждый день добавляла ей новые и новые ужасы: она разглашала ей мнимые тайные решения о них и о полном очищении страны от скифов. Она говорила, что Осирис каждый день готовит это изгнание, тайно дополняя списки набора граждан на военную службу, и вообще заботится лишь о том, чтобы в стране жили только египтяне, после того как они перебьют или изгонят всех варваров55; <109> а это якобы будет очень легко сделать после того, как он низведет их начальника до статуса частного лица, официально объявив о снятии с должности и передаче в руки закона. Захватив же его, он думает, что остальные будут уже небольшим делом. 5. «Теперь же, — говорила она, — Тифон плачет дома; он действительно заботится о вас, в политических вопросах он всегда был на стороне варваров, из-за отсутствия которых во время голосования мы и потеряли с мужем царскую власть. Если бы они тогда были там, вы теперь могли бы напасть на египтян, завладеть их имуществом и превратить своих господ в рабов. Но тогда вы нам не помогли, а теперь мы не в силах оказать помощь вам. Но мы в беде, поскольку к нашим друзьям приблизилось ужасное».
6. Победив такой военной хитростью старуху и доведя ее до последнего ужаса от неизбежности грядущих бед, она считает это достаточным и затевает иную игру, чтобы отвлечь ее от страха, ибо варварка уже привыкла внимательно слушать ту, которая влияла на ее суждения. И вот она начинает понемногу ее поддерживать и внушать надежду: «Большому, — говорила она, — время сейчас решению, и величайшая должна быть у нас смелость, чтобы стать нам свободными от Осириса, чтобы — жить нам или не жить — от него не зависело». 7. Сначала она говорила темно и обиняками, потом стала разъяснять намеками, затем раскрыла замысел восстания, понемногу приохочивая ее к таким речам и делая смелей — так что, наконец, она превратила страх старухи в безграничную дерзость, убедив ее, что Осирис мог бы потерять всякую силу, если бы они этого захотели. «Закон, привычка к почестям, традиции отцов, — говорила она, — делают вялых людей рабами не против их воли.
Ср.: О царстве, 19-21.
Но восставший подвергает испытанию бессильных; свободен тот, кто имеет силу, кто не боится судить традиции. Нам не следует терпеть того, что вы вооружены, Осирис же ничем иным не занят, кроме молитв, приема послов и прочих мирных занятий56. 8. Если мы объединимся (наша знать и вы — ваши руки), никогда Осирис не сможет нанести вреда ни одному скифу. Ибо вы не будете выглядеть ни нарушителями закона, ни утесняющими египтян, ни изменяющими политическое устройство, но — напротив — людьми, устанавливающими порядки в интересах всего народа, <110> ведь вы передаете власть Тифону, рожденному от тех же родителей, что и Осирис, старшему из братьев и более законному царю Египта. Так что невероятно, что египтяне восстанут против вас, если изменения, вносимые в отеческую государственность не будут значительными. [В результате восстания] нам достанется видимость власти, благо же57 — вам, и вы насладитесь Египтом, как пиршеством. Пообещай только, что ты убедишь своего супруга». «А ты, — отвечала та, — будешь убеждать его вместе со мной». 9. Так они и сделали. Когда же было возвещено, что начальник варваров подъезжает58, [подкупленные воины] из посланных бежать впереди смутно заговорили о заговоре. Их нарочитые попытки соблюсти тайну возвестили яснее, чем это могли бы сделать глашатаи, о том, что они притворно скрывали. Появились и какие-то темные грамотки, предписывающие принять меры безопасности, и они увеличили замешательство. И вот уже кто-то открыто говорит, что египтяне должны остерегаться засады59, другой говорит об этом еще более ясно, третий уже громко, и ему вторят другие. Всё это были сторонники Тифона и пособники женщин. 10. В довершении всего жены — создательницы этого представления — вышли навстречу, и сам Тифон, как будто бы по иному делу, выехал из города верхом, тайно присоединился к Варвару и заключил с ним договор о [царской] власти.
56 Ср.: О царстве, 22-28. 57 Имеется в виду добыча. 58 Речь идет о вступлении Гайны в Константинополь. 59 λόχου — слово многозначно. Возможные переводы: «военного от
ряда», «сотни».
Он убеждает его немедленно действовать, и в случае необходимости разрушить царственный город и убить Осириса. Что касается города, то он делает уступку — потому, что ему довольно всего остального Египта «и чтобы, вместе с тем, твои солдаты обогатились, разграбив богатства и обратив в рабство счастливый город — общую вотчину (έστίαν) всех именитых (λαμπρών) египтян». Да, добрый Тифон отдавал на разграбление город из ненависти к его жителям, благоволившим к Осирису. 11. Но скиф отказался так поступить, ибо он уважительно трепетал перед священным советом60, разумностью народа и гражданским старшинством [столицы]. Ибо, он говорил, не по своей воле выступил он против Осириса, но будучи принужден действовать самим Осирисом; и вот, если бы ему удалось победить Осириса — так, чтобы город и окрестности остались нетронутыми, — он счел бы благом отсутствие необходимости увеличивать зло.
16.1. В моем изложении миф не станет останавливаться на страстях Осириса, ибо было бы противоестественным желание продолжать, смакуя эту горькую повесть. <111> В злосчастные [для Осириса] дни — с тех времен посейчас — можно видеть святые слезы; и те, кому божественный закон это позволяет, могут видеть [в мистериальном действии] движение образов (εικόνας) [героев нашего мифа]. 2. Говорится, однако, и то, что достойно быть услышанным всеми. Ради блага страны, законов и храмов Осирис предал себя в руки тех, которые угрожали, что если не возьмут его в плен, то уничтожат всё. Он переплыл поток на грузовом корабле61. Его сразу окружили стражей, разместив ее и на земле, и на море, а собрание варваров решало, как должен он пострадать. 3. Тифон требовал, чтобы он был умерщвлен как можно раньше и как можно жесточе. Но варвары, хотя их и убеждали, что они терпели несправедливость, сочли его предложение позорным и радовались добродетели [Осириса]; они отправили его в изгнание и стыдились
60 Т. е. сенатом. 61 Вполне вероятно, что Синезий намекает на переговоры Гайны с Аркадием в Халкидоне. Именно тогда, по требованию Гайны, были отправлены в изгнание консулы Аврелиан и Сатурнин.
этого приговора; они считали, что это не изгнание, а переселение. Они разрешили Осирису сохранить свои богатства и имущество: хотя Тифон предлагал все это им, однако они не взяли ни его имущество, ни имущество храмов. Осирис отправился, ведомый Богом и покровительствуемый благими героями, удалившись в момент, назначенный ему судьбой. Действительно, было бы противно божественному закону, если бы зло восторжествовало в Египте, чтобы через короткое время все увязло в бесславии и акосмии, пока там еще находилась эта святая душа. 4. Чтобы все эти [имевшие место] бедствия могли случиться, руководившие этим демоны должны были уже с самого начала находиться в союзе [с людьми]. Тифон, которого они ввели в жизнь и которому дали теперь власть тирана, был им предан и покорен, радуя их всевозможными злодеяниями. Городам сразу же были навязаны многочисленные налоги; изобретались штрафы, никогда до тех пор не существовавшие, и раскапывались такие, которые были давно уже похоронены. Жители берегов реки должны были нести расходы, связанные с внутренними территориями, а от жителей этих территорий требовали строительства судов, чтобы ни один человек не мог насладиться досугом. 5. Таковы были наиболее распространенные беды, но было и еще одно широчайшим образом распространенное общественное зло: он посылал продажных людей управлять провинциями, и еще других — для контроля над ними, и таким образом продавал с молотка [своим чиновникам] целые города. Те, кто брал в аренду управление провинцией сроком на один год, считали, что за этот год они должны накопить средства, которые позволят им предаваться излишествам в старости62 — такого мнения придерживались даже самые молодые из них. Вот единичный случай того, как стали обстоять дела во время правления Тифона: согласно записанному акту, людям, заплатившим серебро, [всегда] определяли время <112> их власти. Однако если раньше лицо, обвиняемое
62 Синезий описывает практику, крепко укоренившуюся в имперской действительности еще со времен императора Феодосия (379395), о чем можно прочесть у историков того времени (например, уЗосима).
в хищении, отрешалось от должности, добродетель же вознаграждалась почестями, увеличением власти и продлением времени [исполнения должности, то теперь все стало не так].
6. С этого момента стали стенать египтяне все и повсюду; каждому частному лицу было что рассказать о своих бедах, и каждое из [городских] обществ, и члены каждого из городских советов — все страдали как один, так что стал восходить к небесам от Египта звук единодушного похоронного плача. Боги же миловали род египтян и готовились к тому, чтобы его защитить. Но они, конечно же, не желали этого прежде, чем добродетель и порок не противостанут друг другу с ясностью; их цель состояла в том, чтобы даже те люди, которые в наименьшей степени пользуются умом, но живут чувствами, стали различать Лучшее и Худшее, следовать первому и уклоняться от второго.
17. 1. Тифон стремился полностью вытравить из памяти людей царствование Осириса и добивался этого многими способами, и в первую очередь так: он заново возбуждал дела, вердикты по которым были уже вынесены, причем тот, кто был тогда осужден, теперь должен был быть оправдан. Он начинал заново переговоры с посольствами, считая своим врагом всякого из их членов, кто получил пользу от прекрасной речи, делая несчастным и самого посла, и его город, и его народ. 2. В безвыходных ситуациях, впрочем, имелось два выхода: либо щедро платили жене Тифона — а она сидела у всех на виду, как в публичном доме, пользуясь куртизанками в качестве сводниц и ради своего тела, и ради своих дел, создавая то, за что египтяне некогда называли суд рынком приговоров63. Всякий, кто договаривался с ней, был в милости у Тифона, который вел себя с женщинами своего дома необычайно мягко и покладисто, будучи им признателен и считая себя им обязанным за то, что они привели его к тирании. 3. Для всех, кто попадал в тупик, это был путь, хотя и сопряженный с неприятностями. Второй выход состоял в том, чтобы сблизиться с кемлибо из кровавого сборища приятелей Тифона (их часто называли «великими» и «блаженными» — этих отвратительных, насквозь
63 Ср.: О царстве, 27, 5.
фальшивых людишек) — итак, нужно было, придя к ним, замарать какими-нибудь остроумными оскорблениями Осириса. Так делали те, кто совершенно не заботился о добродетели и не стыдился извлекать выгоду отовсюду. <113> Те, кто так поступал, меняли вместе со своими суждениями и свою судьбу: их остроты начинали повторяться во дворце и имели успех у тирана за трапезой; он же на приятное отвечал приятным. 4. Так поступали и первые, и вторые, извлекая из этого пользу, в сознании, что они ненавистны богам и порядочным людям; большинство же терпело.
18. 1. Был тогда один основательный человек, воспитанный несколько по-деревенски и — под влиянием философии — чуждавшийся городских нравов. Как и все люди, он тоже был облагодетельствован Осирисом всевозможными благами: он сам был освобожден от литургисания64, а его отечество получило облегчение царской литургии65. Многие люди тогда сочиняли стихи и писали речи, приветственные гимны Осирису, благодарения за оказанные милости. Этот человек был благодарен, как и все, и даже больше, ибо большее мог: он творил, писал и пел, аккомпанируя себе на лире в дорическом ладу66, который, он думал, один только вмещает основательную силу характера (ήθους) и выражения (λέξεως). Он, конечно, не выставлял своего творчества напоказ толпе; но если находился слушатель, способный воспринимать мужественное звучание,
64 Оставляю здесь слово «литургия» без перевода в силу широкого спектра значений: это мог быть и денежный налог, и необходимость что-либо строить для государства или города на свои средства или устраивать на свой счет какие-либо мероприятия, и служба государству в должности того или иного чиновника — одним словом, любая услуга и служба государству, царю, городу. 65 Все исследователи единодушно усматривают в этом философе самого Синезия. 66 О значении дорического лада для усмирения страстей ср.: Платон. Государство, 399а; Аристотель. Политика, 8, 7, 1342 b 10. Сам Синезий весьма ценил этот лад и обращался к нему в своих гимнах. Ср.: Гимн VII, 1; IX, 5.
который не выносил, чтобы искусство его щекотало и возбуждало, но желал, чтобы оно проникало в сердце, — такому человеку он доверял свои речи. Он знал, что Осирис четко отличал в сфере слышимого речи-однодневки от тех, которым предстоит долгая жизнь; однако автор не решался говорить ему о себе, поскольку, с одной стороны, не считал слова равным воздаянием за дела, а с другой — в силу суровости воспитания — боялся, как бы не приняли его за льстеца. 2. После того как Тифон силой овладел Египтом, узурпировав власть, этот человек стал еще более суров: он произносил речи открыто и публично, так что слушающие его содрогались [от страха за свою жизнь]. Но он считал, что совершил бы кощунство, если бы не проявил открыто своей ненависти к тем, кто совершал зло по отношению к своему [вчерашнему] благодетелю. Он проклинал и призывал к кровавому мщению Тифону и речью, и письменным словом, и в домах, и на агоре; он говорил неудержимо, хотя раньше его обвиняли в чрезмерной молчаливости. Во всех его речах был Осирис, во всяком собрании он пел [под бряцание лиры] деяния Осириса; а тех, кто не мог этого вынести, добивал рассказами <114>; он пренебрегал предостережениями старших и друзей, он нисколько не тревожился за свой гневный порыв, он был похож на безумствующего безумием свободы. 3. Он не остановился и когда оказался рядом с Тифоном, что произошло однажды в собрании влиятельных людей из разных мест, где [благородный безумец] произнес пространную речь, восхвалявшую Тифонова брата, и призвал последнего ревновать о добродетели, ему близкородственной. Тифон вспыхнул и был очевидно раздосадован, однако, учитывая окружение, удержал свои руки, будучи благоразумен из нужды. По его лицу, однако, вполне можно было понять, что он думает, и видеть все многоцветье сменявшихся в нем страстей: за короткое время он не раз изменился в лице. 4. С этого времени Тифон стал враждебнее относиться [к философу], повел себя постыдно, отняв блага, дарованные ему Осирисом, к чему приложил и иные злодейства: стал притеснять города, за которые он хлопотал, а относительно его лично умыслил вот что: не дал уехать домой, заставив остаться в столице и страдать, видя торжество тех, кому он был ненавистен. В то время когда этот чужак находился в таком положении, его утешил бог67, явившись ему открыто и повелев быть стойким. Он говорил, что уже не годы, а месяцы, предначертанные судьбой, остались до того, как скипетр Египта прострет вверх когти диких зверей и склонятся вниз головы священных птиц. Это неизреченный символ. Чужак видел надписи, выгравированные на обелисках и священных оградах, бог же дал ему понимание этих иероглифов68 и открыл знак наступления времени. 5. «Когда те, кто стоит у власти, — сказал бог, — осмелятся ввести нововведения в посвященные нам священные обряды69, будь готов к тому, что гиганты (так он назвал иноземцев) будут изгнаны, гонимые богинями мщения, которых они призвали на себя сами; и даже если некая часть останется и не все будут уничтожены сразу, если пребудет Тифон в доме тирана — даже тогда ты не должен отчаиваться в богах. А вот тебе еще один символ: когда мы очистим водой и огнем воздух окрест оскверненной дыханием безбожников земли, тогда кара коснется и оставшихся; <115> и тут уже сразу принимай лучший порядок: изгнан будет Тифон70, ибо мы преследуем таких чудовищ, убиваем их и сжигаем в огне». 6. И тогда прежние тяготы показались чужаку счастьем, и уже не печалился он о своем вынужденном пребывании там, где ему предстояло стать самовидцем пришествия богов. И действительно, ни один человек и представить не мог, чтобы целая армия, вооруженная и привыкшая носить оружие даже в мирное время, была побеждена, не оказав никакого сопротивления. 7. И вот вскоре выползла некая религия
67 Речь идет, как это следует из гл. 5, о божественном существе христианского пантеона (святом, ангеле или даже, может быть, Господе Иисусе Христе). 68 После закрытия египетских храмов во II в. иероглифы уже никто не читал. 69 Намек на арианство Гайны. 70 Намек на конец префектуры Евтихиана в июле 400 г.
дрянной чеканки, поддельный обряд, что-то вроде фальшивой монеты: она была запрещена древним законом и изгнана из городов71, так как этот закон выталкивал нечестие за городские ворота и отгонял далеко прочь от городских укреплений. После того как Тифон не от собственного лица — поскольку боялся толпы египетской, — но через посредничество варваров попытался, нарушая отеческие законы, предоставить этой религии храм в городе72, чужак сразу же понял, что это сбывается предреченное богом. «Может быть, я смогу видеть и продолжение», — было его следующей мыслью. 8. И он стал ждать, так как тогда он узнал о судьбе Осириса не только в ближайшем, но и в отдаленном будущем: когда сын Осириса Гор задумает заключить союз с волком73 в ущерб льву. Но кто же этот волк? — Отнюдь не благочестиво раскрывать божественное слово даже в форме мифа.
Речь вторая
1.1. < 116> То, что от богов, начинало проявляться именно с этого момента, когда все и везде наполнено было злом, и уже вера в Провидение начала исчезать из мыслей людских: кощунственное это подозрение вытекало из свидетельства очевидного. Нигде никакое человеческое действие, казалось, не является защитой, и варвары жили в городе, как в военном лагере. Их стратег страдал от ночных ужасов, так как на него, я полагаю, набрасывались Корибанты74; днем же панический ужас охватывал армию. Это явление часто
71 Речь идет об арианстве. 72 Речь идет о законе против арианства, восходящем к императору
Феодосию (381 г.). Аркадий, по-видимому, хотел сделать эту уступку Гайне, но ему помешал Иоанн Златоуст. 73 В одном из вариантов мифа Осирис возвращается из царства
мертвых в образе волка, чтобы помочь Гору в борьбе против Тифона. 74 Жрецы фригийской богини Кибелы, сопровождавшие служение ей восторженно-исступленными танцами и пением.
повторялось и придавало солдатам вид безумцев, неспособных судить здраво. Они бродили там и сям поодиночке и группками, похожие на одержимых нимфами: они то обнажали мечи и, казалось, хотели воевать, то пытались вызвать жалость и требовали пощады; затем они снова бросались вперед — то напоминая бегущих, то преследующих, — как если бы в городе скрывались их противники. Но в городе как раз именно не было ни оружия, ни того, кто мог бы им воспользоваться: были лишь те, кто мог стать готовой добычей, выданной варварам Тифоном75.2. Те, кто хорошо подготовлен, и те, кто не хочет заниматься приготовлениями впустую, нуждаются в Боге, ибо победа не приходит отъинуду. — Дело обстоит так, и это совершенно ясно. Безумно — считая, что победить должен тот, кто лучше подготовлен, — отвергать решающую причину победы. Действительно, когда наши дела безупречны, Бог кажется излишеством; кажется, что он оспаривает победу у подготовивших ее людей. Но если дело происходит без нашего участия [если победа дается людям, никоим образом не готовившим ее], то единственная причина такого оборота событий — это Невидимый; а потому такие события представляют собой не что иное, как явление попечения Божьего о неверующих людях, <117> а не словесные опровержения [ложного тезиса о том, что победа достается достойным] — тогда такое как раз и произошло. Храбрецы, победители, воины, облаченные в броню, которые и в шутку и всерьез занимались только войной, посвящали все свое время войне и маневрам; всадники, гарцевавшие на агоре эскадронами и передвигавшиеся по городу сотнями под звуки боевой трубы, — если кому-то из них был нужен лавочник или сапожник или кто-то хотел украсить свой меч, то все остальные шли вместе с ним в качестве его стражи, стремясь не рассеивать свои соединения даже на улицах, — все они поспешно бежали от жителей города, бывших без доспехов, без оружия, подавленными, неспособными даже молиться о победе. Но они
75 По мнению Сократа и Созомена, Гайна и варвары были напуганы еще до народного мятежа 12 июля 400 г. Однако Синезий не предлагает никаких рациональных объяснений этого страха, а объясняет все волей богов.
побежали бегом по какому-то общему сигналу, уходили из города, пряча детей, жен и наиболее ценное76, словно бы они не могли открыто продавать в рабство самих египтян! 3. Вот почему толпа, видя, что они собираются, еще не понимала, что происходит, но еще более отчаивалась сама [ожидая худшего], так что — опасаясь городского пожара — одни запирались в домах, а другие, предпочитая металл огню, добывали орудия легкой смерти (не для того, чтобы самим действовать, но чтобы дать [товарищам по несчастью] убить себя, когда наступит момент); третьи пытались бежать на лодках, помышляя об островах, крепостях и городах за границами [столичного округа]. В самом деле, тогда любой уголок земли представлялся лучше защищенным, нежели Великие Фивы, где был воздвигнут дворец царя Египта. 4. До нас дошло повествование о том, каким образом — с трудом и мало-помалу — боги побудили египтян довериться событиям и выбрать спасение, и это совершенно невероятное повествование.
2. 1. Нищенка весьма преклонных лет занималась своим делом у боковых ворот города; она не была удачливой, но была принуждена необходимостью: она протягивала руки, ожидая, что ей бросят обол. Рано утром она пришла и села на свою скамью: житейская нужда обманывает природу сна. Сидя на своем месте, она делала то, что ей и положено: людям, проснувшимся для того, чтобы идти на работу, она сообщала благие предзнаменования, говорила, что день будет благоприятным, молилась и обещала Божью милость. 2. Видя издалека (поскольку был ясный день) суету скифов, вбегавших и выбегавших [из домов] и все укладывавших [в походные тюки], в точности как воры, — она решила, <118> что Фивы в последний раз видят солнце, ибо думала, что те делают так, чтобы не оставить в городе никакого залога; так что, как скоро они встанут лагерем [за городскими стенами], немедленно начнется злая несправедливость77,
76 По единодушному мнению исследователей, Гайна и часть его войска покинули город до начала резни. Но в городе оставалась довольно значительная готская диаспора. Речь здесь идет, по-видимому, о ней.
77 Ср.: Ксенофонт. Киропедия, I, 5, 13.
ибо они не будут уже бояться потерпеть при этом какой-либо ущерб — что произошло бы в том случае, если бы причиняющие и претерпевающие несправедливость жили у одного очага. 3. И вот, опрокинув чашу78, в которую собирала милостыню, она поднимает плач и взывает к богам, говоря [варварам]: «Вы, изгнанные с земель ваших отцов, бродившие повсюду! Египет принял вас как просителей и обошелся с вами не только так, как полагается обращаться с просителями, но и гражданства удостоил, и передал часть привилегий, и в конце концов — сделал вас господами государства79, так что некоторые египтяне стали перенимать скифские формы жизни, ибо такое подражание [сегодня] приносит пользу! Ваши обычаи уважают больше, чем обычаи этой страны! А вы что? Почему переселяетесь? Зачем свертываетесь, к чему готовитесь? Не осудят ли боги такую неблагодарность к благодетелям? А они существуют и будут существовать, даже если Фивы погибнут!» С этими словами она повалилась на землю лицом вниз. 4. Тут воздвигается скиф, вытаскивающий саблю (κοπίδα)80, чтобы отсечь женщине голову, ибо он считал, что она поносит его, делая явными их ночные действия81. Он и в самом деле думал, что дела их остаются все еще скрытыми, ибо не было ни одного из видевших [их сборы], кто осмелился бы их обличить. И железо сделало бы свое дело. Но тут появился некто — или бог, или почти бог; выглядел он, однако, как человек. И он возмущается открыто, и отвлекает на себя скифа, и бросается навстречу нападавшему, и — опережая удар — обхватывает его и бросает оземь. На него бросается другой скиф и с ним немедленно происходит то же. 5. Поднимается крик, сбегаются люди: с одной стороны — это варвары, бросающие своих навьюченных мулов, поскольку события
78 κώθων — большая лаконская чаша, которой обычно пользовались солдаты. Синезий любит дорический диалект и охотно его использует. 79 Ср.: О царстве, 21.
80 Речь идет о персидском оружии. 81 Т. е. подготовку к отступлению.
застали их в момент выхода (одни собирались пройти ворота, другие уже минули их и возвратились помочь своим как можно скорее). С другой стороны собралась большая толпа горожан. И вот уже один из них убит, а другой убивает скифа, тогда другой скиф убивает убийцу товарища: непрерывно кто-нибудь гибнет, с обеих сторон люди убивают друг друга. Народ вынужден хвататься за любое случившееся оружие, у убитых скифов забирали мечи <119> и отнимали их у живых; толпа была многочисленнее иноземцев, некоторые из которых расположились лагерем как можно дальше от города, боясь засад, которых не было, но которые Бог показывал им, чтобы отвести от города, центр которого был в их руках. Другая, меньшая часть скифов пошла в город, где жили многие из них, за пожитками, чтобы ничего не оставить. 6. Будучи куда более многочисленны, горожане бросились на уступающих им в числе солдат, защищавших ворота, вступая в бой также и с теми, которые постоянно подходили, желая выйти из города. Поднялся великий крик, и присутствие богов стало явственно. Поскольку каждая из двух сторон уже давно опасалась нападения другой, то когда шум услышали в городе — столь велик этот шум был — когда он достиг лагеря иноземцев, каждый человек из народа решил, что пробил решающий час для Египта; варвары же решили не допустить действий, которых пришлось бы стыдиться. И вот тогда жители города решились действовать, страдать и иметь саваном свою доблесть. Не пострадать? Казалось, сам Бог не мог бы выступить достойным доверия поручителем в этом. Все толкали друг друга, прокладывая себе путь в самую гущу свалки; каждый хотел явить себя, считая приобретением подвергнуть себя опасности, оставив тому свидетелей. 7. Что до варваров, то они скрывали свой отъезд, а потому [когда начался мятеж] сочли, что пойманы с поличным, и перестали заботиться о тех, кто оставался в городе (а они составляли приблизительно пятую часть армии). Боясь, что их враги выйдут из города, они бежали и разбили лагерь еще дальше, радуясь, что по большей части спаслись, в то время как гибель грозила всей армии. Среди тех, кого покинули в городе, одни оставались в домах — эти были давно уже «богоударенными» (θεοπληγεις)82: они опасались, что египтяне устроят скифам убийственное зло, и нападут в первую очередь на ушедших из города, как на беглецов, и немедленно разграбят их лагерь; потому для остающихся в городе, считали они, полезно будет сложить оружие и сесть в позе просителей, ибо при таком их поведении дело начинало выглядеть так, что их оставили здесь одних, поскольку они не причинили Египту никакого зла, <120> а те, что боялись претерпеть справедливое наказание, бежали из города. 8. Только те из варваров, кто оказался тогда у ворот и кто находился в опасности, знали истинное положение дел: знали, что у египтян нет никакой организованной силы, нет ни тяжеловооруженных, ни оружия, нет не только ни одного метателя копья, но и ни одного копья. В этих обстоятельствах они составляют план, состоящий в том, чтобы — удерживая ворота — призвать, если это будет возможным, своих на пустом месте испугавшихся соратников, и тогда разграбить весь город, как птичье гнездо. Так случилась битва за город. И египтяне превозмогли. И запели победный пеан. Этот пеан вызвал ужас у варваров: как у тех, что были в городе, так и у тех — кто оставался вне его. Бывшие в лагере считали, что египтяне разбили остававшихся в городе, а те — что ушедших в лагерь; и те и другие плакали друг о друге. В это время победители не успели закрыть еще все створки городских ворот — это немалое дело в Фивах, названных эллинами стовратными83. 9. [Пока египтяне закрывали ворота,] один из варваров, сражавшихся у ворот, оставил бой, выскользнул из города и бегом бросился в лагерь скифов, принеся им сведения о действительном положении дел и обещая им город [если они немедленно выступят]. Однако их присутствие было сейчас уже бесполезно; в один и тот же миг они восхваляли и поносили Тихэ:
82 Термин обозначал одержимость богом и в высоком смысле пророческого наития, и в низком — болезненного беснования. Имелись также обертона божьего избранничества и божьей кары. Этот сложный термин Синезий определенно употребляет здесь иронически. 83 Ср.: Гомер. Илиада, 9, 383.
до сего момента ведь они чрезвычайно радовались, что не попались в [расставленные египтянами] сети, [теперь же проклинали судьбу за то, что удалились от города и не смогли удержать ворота]; впоследствии, впрочем, они прорыли городские укрепления с тем, чтобы вновь захватить город. 10. Но сколь же неодолима божественная мудрость! Никакое оружие не имеет силы, никакой ум смекалки, если не присутствует Бог; так что некоторые [из варваров] уже отправились в поход против самих себя84. 11. Я полагаю, Гомер первым из эллинов понял это, создав [своим поэтическим воображением] состязания и награды на играх в честь похорон Патрокла. Во всех состязаниях потерпели поражение те, кто, казалось бы, должен был выиграть. Тевкр занял второе место после неизвестного лучника85. В беге самый молодой уступает в ловкости старшему86. В соревновании с тяжелым оружием Аякс терпит поражение87, в то время как сам Гомер утверждает, что тот намного превосходил в этом всех эллинов, <121> бывших при Илионе, за исключением Ахилла88. Но, — говорит он, — и искусство, и упражнение, и возраст, и природное превосходство — ничто против бога.
3. 1. Итак, египтяне уже блестяще завладели воротами, так что укрепления оказались между ними и варварами. Теперь они обратились против тех скифов, которые остались в городе — против отдельных людей и групп: они забрасывали их камнями и дротиками, закалывали и ранили их кинжалами; тех, кто оборонялся в укреплениях, выкуривали дымом, как ос; так же поступали с их храмами и их священниками, несмотря на стенания и крики Тифона, поскольку он скифствовал даже в области веры. Он требовал начать переговоры с варварами и делал все,
84 Мне не совсем ясно, что имеет здесь в виду Синезий. Возможно, речь идет о начавшейся междоусобице в готском лагере. 85 См.: Гомер. Илиада, 23, 860: «...Герой Мерион, повелителя критян сподвижник...» 86 Там же, 785. Одиссей победил Аякса. 87 Там же, 811. Аякс побежден Диомедом. 88 Там же, 2, 769.
чтобы вражеская армия немедленно вошла в город, поскольку, дескать, никакого непоправимого зла не произошло. Однако народ [теперь уже не нуждался в царе] и повелевал собой сам, так что по воле богов каждый был себе и стратегом, и стратиотом, и сотником, и рядовым89. Но чего не может случиться, если того хочет Бог, внушающий людям гневное желание спастись любыми способами? Они не отдавали ворот Тифону, и тирания оказалась бездушна, поскольку поддерживавшая ее сила была из города выброшена. 2. Тогда впервые собрались вокруг Великого Священника90, и был зажжен священный огонь и произнесены благодарственные молитвы за уже происшедшее и прошения о грядущем; затем потребовали присутствия Осириса, ибо ни в чем ином не видели средства к спасению; Священник обещал, что по воле богов вернется и он, и его соратники, отстраненные от дел по причине единодушия с Осирисом. 3. Представлялось уместным некоторое время обманывать Тифона. Его не покарали сразу же, что прилично было бы сделать (он был бы приличным жертвенным животным91 и предварительной жертвой перед началом войны), ведь в глазах египтян он был более всех виновен, так как некоторое время держал их в рабстве у скифов. Но так как мудрая и знающая надлежащее время Дикэ откладывала кару, то Тифон подумал, что сможет совершенно избежать наказания богов. 4. Поскольку он еще выглядел тираном, то стал более алчно и постыдно взимать налоги, так что взимал их даже вторично и даже с тех, кто ему служил <122> — то грозя несусветными бедами, которые мог причинить пока оставался у власти, то опять становясь унылым и жалобя словами: «[Эти деньги нужны,] чтобы меня не
89 Нет никакого сомнения, что здесь Синезий — вслед за Ксенофонтом — вдохновляется мистерией свободы образования полиса. 90 Имеется в виду константинопольский архиепископ — св. Иоанн Златоуст.91 Источник этой шутки игра слов: по-гречески «обманывать» звучит так же, как «выпасать» — βουκολέω, Отсюда: «обманутый», т. е. «выпасенный» Тифон, мог бы быть неплохим жертвенным животным.
отстранили от тирании». Он был настолько глуп, и его ум был настолько ослеплен, что он надеялся при помощи лести и денег окрутить Священника, но, движимый долгом, тот не предпочел серебра отеческим установлениям. 5. Даже когда сила иноземцев снялась с лагеря и значительно удалилась от Фив, он с помощью послов, просителей и даров вернул их опять назад: вся его стратегия и дела ясно возвещали о том, что он опять хочет отдать Египет варварам. Ясно также и то, что сам он совершенно не опасался своих любимых скифов, и даже напротив — был бы счастлив не увидеть при жизни, как Осирис добьется своего возвращения и вновь займется делами. 6. Поскольку варвары напали на страну не ради того чтобы изменить египетское государственное устройство (как это было раньше), но для того, чтобы — управляя по-скифски — уничтожить его до основания; и поскольку, вообще говоря, имели место два зла: война и мятеж (при этом мятеж приводил к внутреннему расслаблению и предательству, что нехарактерно для состояния войны, а война вызывала ощущение общей опасности), и при этом мятежники хотели спасти общее имущество и стремились завладеть властью, отняв ее у тех, кто ею владел, чтобы передать ее в другие руки, — постольку с обеих сторон одержали верх наихудшие люди. И так как не осталось ни одного египтянина, кто не думал бы, что тиран задумывает и осуществляет предосудительные действия, то даже всецело порочные люди были вразумлены страхом. Этого-то боги, по-видимому, и дожидались, чтобы никакой уголь враждебной воли не мог более скрытно тлеть в государстве, чтобы более не осталось — пусть и не справедливых, но благовидных — уклонений ко злу. 7. С некоторым опозданием тогда случается собрание богов и геронтов, на котором обсуждают Тифона; там говорится публично все то, что давно уже все говорили частным образом; женщины, владевшие двумя языками, переводили тем, которые не понимали друг друга: египтянкам — слова варварок, а варваркам — слова египтянок. Присутствовали также евнухи (άνδρόγυνει) и доносчики, <123> т. е. все те, кто был приготовлен Тифоном и его женой действовать против Осириса. Их показания были ужасны.
Сам Тифон признавался в том, что поставил варварские войска на выгодные позиции, чтобы — окружив — угрожать священному городу со всех сторон. Он прилагал все свои силы и решимость, чтобы скифы переправились также и на другой берег потока — с тем чтобы Египет страдал не наполовину, но полностью, и чтобы все и везде было разрушено; с тем чтобы египтяне не имели досуга начать поиски Осириса. 8. После всех этих разоблачений люди единодушно приговорили его к заключению; что же до телесного наказания и штрафа, то решили, что это должен решать другой суд; боги похвалили присутствующее собрание — как вынесшее вполне приемлемый вердикт. Сами же они приговорили, что после отрешения от жизни Тифон будет передан в руки Пойны92, а она направит его в Реку Плача (Кокит); в конце концов, ему предстоит стать обагренным кровью демоном Тартара, существом из окружения Титанов и Гигантов. Он уже никогда не сможет увидеть Элизий даже во сне, но однажды наступит момент, когда он — с трудом подняв голову — увидит священный свет, который созерцают благие души и счастливые боги.
4. 1. Что касается Тифона, здесь все сказано. Что, в самом деле, могло бы быть священного и неизреченного в разговоре о хтоническом существе? Напротив, то, что об Осирисе — обожено, речь об этом — священная речь, и ее опасно вносить в наш рассказ. Однако его рождение, воспитание, первичное образование и детство, наибольшие из должностей и получение верховной власти по решению богов и божественных мужей, и то, как он эту власть осуществлял, как против него возник заговор, и насколько этот заговор удался, и как не во всем состоялся — все это отнюдь не недостойно публичного изложения, каковое и было сделано. 2. Да будет позволено мне добавить, что даже изгнание не бывает напрасным для человека всецело счастливого: в это время Осирис получил наивысшее посвящение высших небесных богов93: прекратив заниматься управлением
92 Богини возмездия. В оригинале стоит множественное число. 93 Ср.: Платон. Федр, 249с.
государства, он направил свой ум к видению и созерцанию [вещей божественных]. 3. Скажем теперь и о его священном возвращении, о народе, который с богами вместе возвращал его из изгнания <124> и шел с венками через всю страну, сопровождая возвращавшихся из ссылки. Скажем о всенощных празднованиях, факельных шествиях, распределении почестей, годе эпониме, о сдержанности, которую во второй раз явил Осирис в ответ на ненависть брата: несмотря на гнев и волнение народа, он вступился за него, моля богов, чтобы тот спасся, поступив скорее снисходительно, чем справедливо.
5. 1. До сих пор можно рассказывать историю Осириса, после же «да наступит священное молчание»94 — так сказал некто, благочестиво соприкоснувшийся со священной речью. Говорить дальше было бы делом дерзких мысли и языка (пусть же они пребывают в благословенном покое); но нельзя этого касаться и в письменной речи, «чтобы кто не взглянул на то, что непозволительно видеть». Видевший и раскрывший подпадает под гнев богов. Беотийские предания свидетельствуют, что тех, кто устремляется и видит Дионисовы оргии, растерзывают на части95. Свято неведение в случае таинств; потому мистерии происходят ночью, для этого вырыты подземные святилища, для этого существуют особые время и место, способные скрыть боговдохновенные неизреченнодействия (άρρητουργίαν). 2. Возможно, боги позволяют сказать только следующее (и мы говорим это, скрывая, насколько возможно то, что неприкосновенно): в старости Осирис был более прославлен, чем в молодости96; ему была дана богами привилегия управлять государством и еще большие знаки [их благоволения]: он был выше любого страдания, которое может причинить человек; то счастье, которое он дал Египту и которое было уничтожено во времена Тифона, он не только восстановил,
94 Фрагмент неизвестного автора. 95 Ср.: Еврипид. Вакханки. 96 Если Осирис олицетворяет Аврелиана, как считает большинство исследователей, то здесь Синезий, возможно, намекает на патрициат.
но и приумножил, сделал его несравнимым — так что прошлое стало казаться лишь прелюдией к тому, что должно было потом появиться, обещанием некогда упоминавшегося эллинскими поэтами: ибо та Дева, которая ныне среди звезд — Дикэ, я полагаю, мы ее называем —
когда-то она на земле проживала. Лик от людей не тая, вместе с ними она не чуждалась мест, где толкуют мужи и старейшины, женских собраний не сторонилась, ко всем снисходила бессмертная родом97.
Жила под одной крышей с людьми.
В те времена не касалась людей еще тяжкая распря, не постигали их рознь и злокозненный гомон. <125> Жизнью простой они жили. Суровое море лежало не у земли их, товар не везли корабли издалека; плуги, волы и она, госпожа, досточтимая в людях, все человеку давали, что нужно для жизни законной. В пору, пока на земле поколение жило Златое, не покидала ее Справедливость98.
3. Пока люди не стали использовать море, — говорит поэт, — это были золотые люди и общались с богами. Но когда появились корабли и жизнь, посвященная наживе, Дикэ настолько удалилась, что лишь с трудом ее можно увидеть в ясную ночь. И теперь, когда она видима, она протягивает нам колос99, а не кормовое весло. Кто знает, может быть в наши дни, когда мы займемся землепашеством и прекратим уделять внимание мореплаванию, она спустится вниз и вновь в своем собственном обличий заговорит с нами. 4. Эти древние благодеяния, воспетые поэтами в гимнах к Дикэ, не принадлежали никакому иному времени,
97 Арат. Феномены, 101-105. 98 Там же, 108-114. 99 Там же, 97.
кроме блистательнейшего царствования Осириса. Если — по его возвращении из ссылки — боги не все разом вложили в его руки, не будем противиться этому. Ибо природа государства неспособна перемениться всецело к лучшему, как меняется к худшему, ибо человек учится злу сам собой, научение же добру требует труда. Должны были сначала появиться посредующие очищающие [чины], ведь божество движется не торопясь, по порядку. Ну и кроме того, Осирису нужно было многое увидеть и услышать прежде, чем распроститься с досугом: часто ведь [подданные] похищают уши царя.
6. 1. Но здесь уже следует быть осторожным, чтобы не разгласить то, о чем говорить не должно. Пусть Священное (τα ιερά) будет к нам милостиво! Для нас же, долго изучавших события прошлого и настоящего, происшедшие с братьями, представляется удивительным и достойным внимания следующее: почему, в самом деле, когда выдающаяся природа не в малой, а в значительной степени — как в добре, так и в зле (добродетель без примеси порока или порок без примеси добродетели) — почему близ него обязательно вырастает его чистая и беспримесная противоположность, и из одного очага выходят два существа, столь далекие друг от друга, и два побега имеют единственный корень [рода]? 2. Спросим философию, чтобы узнать причину этой парадоксальной вещи <126>. Возможно, она ответит поэтическими словами:
Две глубокие урны лежат перед прагом Зевеса, Полны даров: счастливых одна и несчастных другая100.
Итак, Зевс занят по преимуществу тем, что разливает и смешивает в равных пропорциях содержание обоих кувшинов, так что имеет место естественное соответствие. Но когда Зевсу случается плеснуть из того или другого кувшина без меры, когда какой-нибудь отец чувствует себя из-за рождения вполне счастливым или вполне несчастным, то второй ребенок такого отца
Гомер. Илиада, 24, 527-528.
получает все то, что осталось не разлитым у Зевса во втором кувшине. И действительно: бог, распределяющий [участи,] возмещает недостающее, ибо необходимо, чтобы выливаемые из кувшинов части были равны. Поэтому-то в начале родов людских семя льется из обоих кувшинов поровну, и оба становятся единым благодаря логосу общей природы. Если же почему-то один из кувшинов был опорожнен раньше, тогда то, что было во втором, излившись, примеси не получает». 3. Говоря это, философия, пожалуй, могла бы нас убедить, ибо мы видим, что плод финикового дерева сладок, но его листья, кора, корень и ствол таковы, что от них киснет все. Может показаться, что все худшее из принадлежащего природе этого дерева она полагает в своих несъедобных частях, оставляя лучшее, что в ней есть, в чистом виде плодам. 4. Так поступают и сельские дети — возьмем простые образы, если желаем, чтобы истина была принята благосклонно: они, научившись сами собой (вероятно, под влиянием природы), выращивают тошнотворные травы рядом с душистыми, сладкие — рядом с горькими. Они делают это ради того, чтобы все то дурное, что примешано к земле, эти дурные травы силой родства привлекали к себе, оставляя в лучших корнях лучшие сок и запах. Так очищают сады.
7.1. Отсюда можно сделать вывод, что — как и в случае корролариев в геометрии, которые появляются одновременно, — старшие дети в семье рождаются всецело порочными101. Таким образом очищается семя в семье ради рождения чистой, незапятнанной, расположенной к Богу добродетели <127>; а из этого мы можем сделать вывод о том, что слывущее наиболее родственным нам есть наиболее для нас чуждое. Так обстоит дело с существами, вознесенными над природой, — с теми, у кого четко разграничены эти две природные и смешиваемые природой и распределяемые природой части; но не с теми, кто природен, т. е. наполовину плох, наполовину хорош102. Для первых же было бы удивительно что-то другое. Но довольно об этом. На сцену выходит
101 Смысл фразы неясен. 102 Ср.: Платон. Государство, 352с.
другая тема, требующая, по-видимому, своей драмы. 2. Самое странное заключается, мне кажется, в том, что в разное время и в различных местах часто происходят одинаковые события. Люди былых времен были тому свидетелями, читая книги или узнавая от стариков. Но если мы не хотим продлить существования этого парадокса, следует искать причину. Скажем об этом, найдя приличное начало для изысканий: философский вопрос не следует рассматривать кратко и поверхностно. 3. Задумаемся о том, что мир целиком заполнен своими частями, что все его части слиты вместе и единодушны друг с другом: таким именно образом он сохраняет единство, и мы не станем полагать его части вне их симпатической связи друг с другом. И действительно, как они могли бы быть едиными, если бы не были по природе связаны друг с другом? Они действуют и претерпевают воздействия друг друга: не только действуют и не только претерпевают. 4. Выдвинув эту гипотезу, пройдем к нашей сцене: согласно логосу, причиной событий, происходящих в этом земном мире, окажется, пожалуй, блаженное тело, движущееся по кругу. Получается, что есть две части мира, влияющие друг на друга. Если рождение принадлежит тому, что вокруг нас, то его причина — в том, что сверх нас: именно оттуда спускаются семена событий. И если бы кто-нибудь — под руководством астронома — высказал мысль, что есть все основания считать, будто планеты и сферы вращаются периодически (в одних случаях это будут простые [траектории], в других — синтетические), то этот человек говорил бы и как египтянин, и как эллин одновременно: благодаря двум этим традициям, он был бы совершенномудрым, соединив ум с наукой (νουν επιστήμη συνάπτον). 5. Такой человек не стал бы отрицать, что поскольку небесные движения повторяются — повторяются и причины, и следствия, что [сегодняшняя] жизнь на земле тождественна древней. Так же обстоит дело и с рождением, воспитанием, суждениями и судьбами. <128> Следовательно, мы не можем удивляться, будучи зрителями проживания (εμβιον) древнейшей истории, которую мы действительно видели; поскольку те события, что цвели в последние месяцы, тождественны тем, что излагались в моем рассказе, эйдосы же материи моего повествования соответствуют неизреченному мифа. 6. Что же это такое? Мне никоим образом не следует об этом говорить. Пусть каждый представляет сам, пусть люди с жадным интересом прочтут эти египетские истории, желая узнать будущее: те люди, в чьих ушах зазвучит боевая труба мифа; те, кто будет стремиться найти [в словах мифа] скрытое сходство с событиями настоящего. Но события и рассказы не единогласны в отношении истины. Пусть же они знают, что их старания [рассуждать о неизреченном мифа] неблагочестивы: они вздыбят то, чему следует оставаться потаенным.
8. 1. Пифагор Самосский говорил, что мудрец — созерцатель существ сущих и возникающих, что он приходит в космос — как на священное состязание, чтобы быть созерцателем происходящего. Мы же зададимся вопросом: что представляет собой этот встроенный в порядок сущего зритель? Возможно, нам надлежит прямо сказать, что он есть тот, кто ждет — оставаясь на месте — тех, что явятся один за другим по порядку перед занавесом? 2. Если бы кто-нибудь силой прорвался за кулисы и взглянул собачьим взглядом, желая увидеть с подмостков всю подготовку представления — эллинодики103 снарядили бы для него мастигофоров104; и даже если бы он от них скрылся, то ничего бы не понял ясно, но с трудом бы увидел смутные очертания предметов. 3. Есть такой закон: перед представлением в театре следует произнести вступительное слово — актер должен выйти и поведать зрителям, что они увидят в следующий момент. Этот актер не совершает ничего неправильного: он служит организатору состязания, от которого и узнал все, что ему известно; он не суетится в стремлении узнать большее и не двигает для этого неподвиж
ное105
. Выучив свою роль, актер должен замолчать до того момента, когда он выступит уже перед публикой: закон не всегда позволяет даже участникам [театральных] состязаний знать момент их
103 Судьи на олимпийских играх или члены военного суда по делам эллинских союзников в Спарте. 104 Биченосцев. 105 Ср.: Платон. Законы, 684с.
начала, но они должны ждать сигнала для своего выхода к публике. <129> 4. Таким вот именно образом обстоит дело и с тем, кому Бог действительно сообщает о том, что — посредством природы — Он подготавливает для живущих; он должен простереться пред оказанной ему честью и хранить молчание еще лучше, нежели те, кто ничего вообще не слышал. Ибо о неизвестном человек строит догадки; когда же подобие велико, то оно и в высшей степени ненадежно, и о нем говорят очень много; знание же истины ограничено, равно как и речь о ней; и даже эти немногие слова, которые доверил Бог, на него положившись, — мудрец скрывает. 5. Ибо люди ненавидят болтунов; и пусть тот, кого Бог не счел достойным быть мистом, не высовывается вперед и не пытается подслушивать. И люди ведь ненавидят существ назойливых, но досадовать неразумно для того, кто вскоре обретет знания, равные знаниям [посвященных]. Кратко то время, когда человек владеет полученным им уделом: в конце концов, все станет доступным для видения и слышания всех.
Бегущие дни — надежнейшие свидетели106.
Пиндар. Олимпийские оды, I, 33-34.
|
движениям2, речи же свои приспосабливавших к софистическому стилю. К ним же он причислял и Евдокса Книдского — одного из первейших учеников Аристотеля, который отличился и в астрономии, насколько ею тогда занимались. 3. Что до нас, то мы относим Диона — по стремлению его золотого, как говорили, языка — к софистам, и причем во всех его работах, если считать, что забота об отделке речи является содержанием софистического состязания: чуть ниже мы исследуем, как обстоит с этим дело. Что же до принадлежности к движению, то его отнюдь не следует помещать в один ряд с софистами, но — вместе с Аристоклом, хоть он и двинулся в противоположную от него сторону. 4. Оба они изменились, но один из философа, и причем весьма солидного, сурового, с нахмуренными бровями, — превратился, в конце концов, в софиста: не только предался всевозможным роскошествам, но и дошел в них до предела. Будучи в молодые годы защитником перипатетических догматов и написав в этот период жизни для эллинов труды, достойные усилий философа, он затем стал придерживаться софистических мнений, в преклонные лета раскаявшись в возвышенной важности своей молодости, он стал поражать италийские и <36> азийские театры заботами о состязаниях в красноречии. Не прошел он и мимо коттаба3, сделал своим обыкновением флейтисток, стал организатором сисситий4. Дион же, на
2 προαιρέσεως; это слово обычно переводят как «школа», что создает многие трудности; ибо античная «школа» подразумевала в первую очередь — личную верность учителю (вплоть до влюбленности и боготворения), во вторую — общность образа жизни (вплоть даже до одежды), и лишь в самую последнюю очередь — единство теоретических взглядов, которого на деле ни в одной из «школ» не существовало и которым принадлежность к античной философской «школе» как раз и не определялась.
3 Популярное развлечение во время пира, когда один из возлежащих ловит с помощью своего килика толику вина, которую выплеснул из своего килика другой участник пира. 4 В дорических государствах так называли обед вскладчину, как правило — весьма скромный. Вероятно, во времена Синезия это слово обозначало уже пиршество.
против, из бессмысленного софиста стал совершенным философом, причем был обязан своим преображением куда более Судьбе, нежели собственной воле. 5. В одной из речей он сам рассказывает об этом. Так что автору его жизнеописания следовало бы рассказать о двойственности сего мужа, а не просто сопричислить его к Карнеаду и Евдоксу5, которые — какое бы из философских положений ни брали, разрабатывали его софистически, т. е. излагали живо и ловко, придавая тем самым немалое обаяние своим словам. 6. По этой-то причине люди, которых их говорение очаровывало красотой слов, считали их достойными называться софистами; сами же эти философы, как мне кажется, такого именования не принимали, полагая самое имя софиста бранным — с тех пор как Платон восстал против него. 7. Дион же с блеском явил себя в каждом из двух этих образов жизни; и поскольку были опубликованы его речи, построенные на взаимоисключающих основаниях, ему порой доводилось сражаться со своими же тезами. И все же, несмотря на противоречивость его речей, я полагаю, нам не следует умалчивать о нем [говоря о философах]. 8. Так что, когда Филострат чуть ниже, оправдывая Диона в том, что тот написал «Похвалу попугаю»6, говорит, что софисту не следует презирать и таких тем, — может показаться, будто он опровергает сам себя, ибо выше он утверждал, что назвать философа софистом значит оклеветать его. «Ибо, — он говорит, — софистами древние называли не только блестящих и громогласных ораторов, но и легко изъясняющихся философов. Вот о них-то и необходимо сказать в первую очередь, ибо не будучи, но слывя софистами, они стали так называться». 9. Затем он перечисляет мужей, бесспорно бывших философами: среди них Диона, а за ним и других; и в заключении го
5 Карнеад из Кирены (214-129 до н. э.) — основатель новой (третьей) Академии, выдающийся оратор. Евдокс Книдский (ок. 395-342 до н. э.) — древнегреческий математик, астроном, философ, основатель математико-астрономической школы в Кизике. Приехав в Афины ок. 372 г. до н. э., учился в школе Платона и до конца жизни поддерживал дружеские отношения с Платоном и Аристотелем.
6 «Похвала попугаю» утрачена, как и большинство упоминаемых Синезием софистических речей Диона.
ворит: «Вот сколькое можно сказать о философах, слывших софистами» — иными словами, <37> о тех, кто не будучи софистами, ложно присвоил себе это имя. А в другом месте он говорит, что не знает, к кому отнести этого мужа — в силу его искусности на обе руки. Что же ты утверждаешь [Филострат]? То, о чем ты говоришь, есть или кажется? 10. Со своей стороны, не буду мелочным относительно этих противоречий: я согласился бы с тем, что — будучи философом — он играл в софистические игрушки, если бы Дион был кроток и милостив к философии, никогда ничем не поносил ее, не составлял против нее злых речей. В действительности же Дион — по большей части и сам, но особенно в обществе софистов — проявлял совершенное бесстыдство относительно философов и философии. Ибо, получив в удел, как мне это представляется, обладание сильной природой, он оправдал софистическую жизнь, будучи убежден, что жизнь по общепринятым нормам7 лучше жизни по философии8.11. Отсюда понятно, что он особо потрудился над «Речью против философов», где — не боясь использовать ни одну из риторических форм — высказал все как есть. То же относится и к «Речи против Музония»9: она для Диона — отнюдь не упражнение на тему, но написана из [внутреннего] расположения. Я утверждаю это категорически и мог бы убедить в этом всякого, кто обладает ясным глазом, различающим иронию10 и истину характера, видимые во всякой речи. 12. Когда Дион философствовал, явилась вся мощь его природы. Как если бы на склоне лет природа узнала наконец свойственное ей дело; так что не мало-помалу, но всецело и разом оставил Дион софистическое движение и стал рассматривать предметы не риторически, но политически. 13. Если же кто-то не знает, сколь по-разному подходят к вопросу муж государственный
7 κοινας υπολήψεις.
8 Здесь, как и везде у Синезия, философия прямо обозначает экстремальный образ жизни. Степень и качество этой экстремальной духовности везде, впрочем, определяются по-разному.
9 Обе эти речи также утрачены. 10 Греческое слово ειρωνεία никоим образом не означает замаскированной язвительности, но — простое притворство.
и оратор, пусть сравнит речи Аспазии и Перикла у Платона и у Фукидида11: каждая из них значительно лучше другой, будучи судима по своим канонам12. 14. В любом случае, не похоже, чтобы он подъял тяжелые труды в сфере философии теоретической или усердно занимался физическими догматами, поскольку перемена к философии произошла в нем поздно. Представляется, что он получил пользу от Портика13 в том, что касается нрава, и что своими мужественными поступками превзошел любого из своих современников. Он обличал и наставлял людей: <38> и монархов, и частных лиц, и по одному, и целыми обществами, пользуясь для этого уже полученным до того мастерством оратора. 15. Вот почему мне кажется прекрасным, чтобы на любой из речей Диона была надпись «прежде изгнания» или «после изгнания»14: таким образом должны надписываться не только те речи, в которых изгнание уже явственно (как это сейчас некоторые сделали), но все речи вообще. Таким образом мы получили бы возможность поместить отдельно его философские речи и отдельно речи риторические, так что уже не набрасывались бы, словно в ночном бою, то на Диона, осыпающего Сократа и Зенона шутками, достойными дионисии15, и утверждающего, что их ученики — подобно демонам, губящим политии и города, — должны быть изгнаны с земли и с моря, то на Диона, увенчивающего тех же самых людей [лаврами героического достоинства], ставящего их образцами благородной и мудрой жизни.
2.1. Филострат опрометчиво считает, что «Похвала попугаю» и «Эвбейская речь» принадлежат одному и тому же внутреннему движению, и — опираясь на обе эти речи разом — он строит
11 Ср.: Фукидид, 2. 35-46; Платон. Менексен, 236. 12 Т. е. речь Перикла лучше речи Аспазии как риторическая, а речь Аспазии лучше как политическая. 13 Т. е. от учения стоиков. 14 Дион начинал свою карьеру, будучи вполне успешным софистом; но после изгнания императором Домицианом, скитаясь и терпя лишения, обратился к философии. Ср.: Дион Хризостом. Кинические речи. СПб., 2012. 15 В дошедших до нас речах Диона такие шутки не встречаются.
свою апологию, стремясь к тому, чтобы Дион не прослыл человеком, отдающим свой труд чему-то незначительному16. Но такая апология убеждает скорее в обратном. Изначально провозгласив Диона человеком, занимавшимся философией в течение всей жизни, он после этого не просто соглашается, что тот делал нечто софистическое, но еще и лишает Диона собственно философской части его произведений, относя их все к той же софистике. 2. Действительно, если кто-нибудь исключит «Эвбейскую речь» из числа серьезных работ Диона и станет отрицать, что она была написана [не как декламация на тему, но] ради серьезной цели, то, мне кажется, ему нелегко будет выбрать такую речь Диона, которую можно будет назвать философской. Поскольку речь эта есть изображение счастливой жизни, то она — как никакая другая — подходит и для богатых, и для бедных. Дион в ней действительно смиряет и обуздывает кичащийся от богатства нрав, показывая, что счастье состоит в ином17; он пробуждает подавленных бедностью и готовит их к тому, чтобы они [, восклонившись, смогли] жить не сломленными. 3. А достигает он этого посредством рассказа, доставлявшего удовольствие всем его слушателям: рассказа о том, как Ксеркс — тот самый Ксеркс, что возглавил великий поход против эллинов — дал убедить себя в том, что охотящийся в горах и питающийся пшеном эвбеец его блаженнее. Он достигал этого также и посредством прекрасных наставлений, всякий пользующийся которыми уже не станет стыдиться бедности, если только вообще станет от нее убегать. 4. <39> Поэтому следует согласиться с теми, кто считает «Эвбейскую речь» идущей вслед за последней из речей «О царстве»18, в которой выведены четыре образа жизни и
16 В «Эвбейце» воспевается спокойная сельская жизнь, далекая от пороков и интриг большого города. Будучи сам убежденным сельским жителем и любителем охоты, Синезий получал, вероятно, немалое удовольствие от чтения «Эвбейца». 17 Т. е. не в богатстве. 18 Четыре речи Диона о царской власти снискали ему наибольшую известность. И Синезий, конечно же, черпал в них вдохновение, четыре демона: корыстолюбивый образ жизни, сконцентрированный на удовольствии, честолюбивый и, наконец, над всеми ними — благоразумный и серьезный; здесь же Дион наделяет образом и описывает все три алогических способа жизни и заканчивает книгу обещанием немедленно описать и последний [нравственный] образ жизни для того — кем бы он ни был, — кому боги предназначили такую участь.
3. 1. Если оставить в стороне Диогена и Сократа, которые постоянно упоминаются в речах Диона и представляются людьми, наделенными высшей природой, — а отнюдь не каждый человек может состязаться с такими мужами, но лишь те, кто от младых ногтей имел философское произволение, — итак, если оставить в стороне эти исключительные случаи и найти жизнь, сообразную общей для всех природе: жизнь, открытую для всех, справедливую, святую, самотрудную19, человеколюбивую от наличного20 и дающую счастье, — то мы не можем привести в пример никакую другую жизнь, кроме жизни [Дионова] эвбейца. Кроме того, Дион хвалит также и ессенов21, чей всецело счастливый полис находится близ Мертвого моря, в сердце Палестины, где-то недалеко от Содома. Одним словом, с того момента, когда этот муж обратился к философии и склонился к тому, чтобы наставлять людей, он не издал более ни единой бесплодной речи. 2. Даже для тех, кто знакомится с речами Диона мимоходом, ясно, что его литературная
сочиняя свою речь «О царстве». Относительно «Эвбейца» фон Арним считал, что Синезий ошибается, называя эту речь продолжением последней из тех (Ср.: Von Arnim. Leben und Werke des Dio von Prusa. Berlin, 1898. P. 400-401). 19 Т. е. не пользующуюся рабским трудом и не вынужденную рабствовать другому. 20 Т. е. от своего, не заемного. 21 Очень вероятно, что мы здесь имеем упоминание о кумранской общине, хотя именование «ессены», безусловно, отсылает нас к ессеям Иосифа Флавия, о собственном полисе которых ничего неизвестно.
индивидуальность22 менялась в изложении им как софистических, так и политических тем. В одних случаях он говорит, гордо запрокинув голову, красуясь, любуясь собой, совершенно как павлин, так что радость его [от себя] сияет, так сказать, блеском его речи; ибо то единственное, к чему он стремится, та цель, которую он перед собой ставит, — это благозвучие.
3. Возьмем в качестве примеров такого рода речей «Речь о долине Темпе» и «Мемнона»23. В последнем произведении стиль и вовсе напыщен; в книгах же второго периода лишь кое-где мелькает некая рыхлость и бессвязность. Ибо философия изгоняет распущенность даже с языка, ибо ей мила красота основательная и космичная (такая и есть у древних писателей), согласная природе и родственная предмету. Ее можно встретить и у Диона, когда ход его деятельности согласуется с совершенством древних — как в речах, так и в спорах. <40> В качестве примеров твердости и властности стиля возьмем его речи «К народному собранию» и «К сенату». 4. Если хочешь, можешь взять любую из его речей, обращенных к городам, — речей, произнесенных или прочитанных, и ты увидишь в них обе особенности древнего стиля24, но не найдешь тех новомодных благозвучий, которые сегодня приделывают к природной красоте [слова литераторы] и как это происходит в вышеупомянутых декламациях «Мемнон» и «Долина Темпе», а также и в речи «Против философов».
5. Ведь эта последняя речь получилась вполне театральной и обладающей театральным же обаянием; даже если это вышло помимо воли автора, у Диона нельзя найти более обольстительной речи. Потому я восхищаюсь судьбой философии, что нет комедии более славной, чем «Облака», нет ни одного произведения, в котором бы так полно открылась Аристофанова мощь! Вот пример отточенности и богатства его стиля:
22 ερμηνείας ιδέα.
23 Обе речи до нас не дошли. 24 Вероятно, Синезий имеет в виду характерное для его времени противопоставление аттизмов (характерных для древнего стиля) и азианизмов.
Воск растопивши, взял блоху и ножками В топленый воск легонько окунул блоху. Воск остудивши, получил блошиные Сапожки, ими расстоянье вымерил25.
6. Что до Аристида, то его речь «Против Платона в защиту четырех» создала ему великую славу среди эллинов26. Эта речь лишена приемов искусства, она не относится ни к одному из видов риторики — так обстоит дело, во всяком случае, если исходить из законов искусства. Но в ее составе27 тайная красота, удивляющая и очаровывающая непринужденностью, явленной только благодаря существительным и глаголам. 7. Так же и наш Дион достигает пика [риторического] цветения в «Речи против философов», во всяком случае — в том смысле, в каком понимают расцвет новейшие авторы: для человека убеждающего его речь чрезмерно выспрення, тем не менее — именно в этом он и видится превзошедшим самого себя. Но даже там, где кажется, что Дион очевидно отступает от свойственных ему обычаев и переходит на сторону новейших авторов, так что уже нельзя понять, что это Дион, он не настолько удаляется от древней риторики [, чтобы не иметь к ней никакого отношения вовсе]. Он осторожен в том, что касается беззакония, и, похоже, стыдится, когда проявляется нечто безрассудно смелое и рискованное. Он мог бы быть обвинен в трусости, если принять во внимание дерзость,
25 «Облака» 149-153. Цит. по изд: Аристофан. Комедии. М., 1983. Т. 1. С. 161. 26 Элий Аристид (ок. 129-189) — знаменитый софист и оратор. Подражая стилю Исократа и Демосфена, Элий Аристид достиг на поприще риторики выдающихся успехов и уже для ближайших потомков стал классиком красноречия. В речи «Против Платона в защиту четырех» он спорит с критикой Платона, направленной против Мильтиада, Фемистокла, Кимона и Перикла (Ср.: Платон. Горгий, 515d).
27 Συγκείμενος — возможно, здесь правильно будет перевести «композиции».
возобладавшую у новейших авторов. <41> Принимая во внимание большую часть или даже почти все его произведения, он должен быть поставлен в один ряд с древними, твердо стоящими на ногах риторами: как и всякий из них, он был достоин обращаться с речами и к народу, и к частным лицам. Ибо сдержанные ритмы и этическая глубина его речей пристали тому, кто наставляет и уцеломудривает целый город, находящийся в безумии. 8. Выше мы упоминали, что стиль Диона не всецело един, но что он говорит иногда как ритор, а иногда как политик; точно так же дело обстоит и с его мышлением. Человек мыслящий, заглянув в любую из его книг, поймет, что Дион использует две различных основы28 в разработке своих тем. Даже если мы возьмем ничтожнейшие фрагменты его сочинений, то увидим, как — посредством ораторского искусства — Дион наилучшим образом отыскивает логосы всех вещей, далеко превосходя софистов в искусстве умозаключать. 9. Если даже речь того или иного софиста богата, она не выдерживает никакого сравнения с речами Диона в насыщенности, которая вместе с тем характеризует некую удивительную индивидуальность Дионовой мысли. Проясни это для себя, читая «Родосца», «Троянца» или, если хочешь, «Похвалу комару»29. Ибо Дион серьезен даже в забавах, всегда и всюду следуя природе вещей: эти его произведения, несомненно, имеют такую именно установку и ту же природную мощь.
4. 1. Все вышеизложенное пришло мне на ум сказать имеющему у меня родиться сыну, поскольку и рождение его было предсказано, когда я просматривал разнообразные речи Диона. Уже сейчас я переживаю отцовские чувства, хочу пережить вместе с сыном и передать ему мои мысли о каждом авторе и каждом произведении, представив ему любимых мною людей, дав при этом каждому надлежащую характеристику. Пусть же среди них займет свое место и Дион из Прусы — человек, выдающийся и речью, и знаниями! Этого вот прославляемого мною Диона я препоручаю своему
28 Т. е. риторическую и философскую. 29 В «Троянце» рассматривается парадокс, согласно которому ахейцы не завладели Троей. «Похвала комару» до нас не дошла.
сыну. Дабы он из любви ко мне, после того как изучит представителей благородной философии, принялся за политические трактаты Диона, рассматривая их как переходный этап от предварительного образования к истиннейшей пайдейе30. 2. Дитя, когда ты умучаешь себя научными теориями, <42> когда нагрузишь ими рассудок или когда мысль будет набита тяжелыми догматами [теоретической философии] и когда тебе необходимо будет отвлечься, не набрасывайся на чтение комедий и чисто риторических произведений: это неуместно, ибо быстро приводит к чрезмерной расслабленности, в то время как напряжение следует снимать постепенно — до тех пор пока не захочется (и пусть бы захотелось!) достигнуть противоположного состояния, просматривая [покуда оно не достигнуто] все, что друзья Муз сочинили забавного и развлекательного; возобновляя же усилие, хорошо пользоваться, поднимаясь к высшему, братскими чтениями: лучше всего, совершая двойной бег, всегда брать в книгах развлекающее и серьезное. 3. Ибо я считаю недостойной философа никакую ущербность, никакую грубость; напротив, он должен быть из посвященных в таинства Харит и быть Эллином в самом строгом смысле этого слова, т. е. должен быть способен общаться с людьми, не будучи лишен знания ни одного из славных писаний. Ибо, по-видимому, нет никакого иного введения в философию, нежели многопопечительность о знаниях31; у детей же любовь к мифам есть естественное предрасположение движения к философии [осуществляющегося, обычно в юности]. Поскольку для какого искусства или для какой науки философия не была бы искусством или наукой32, ведь смысл ее как раз в том и состоит, чтобы ездить33 на всех них — неужели же
30 Оставляю слово без перевода в силу специфически эллинского его смысла: «воспитанности в Истине». 31 Очевидно, софистическая теза, противоположная настроению эллинской классики, выраженному чеканным афоризмом Гераклита. 32 Ср.: Платон. Хармид, 166 с; император Юлиан. К невежественным киникам, 183а, где он называет философию «искусством искусств и наукой наук»; ср.: Император Юлиан. Сочинения. СПб., 2007. С. 184.
33 έποχείσθαι.
философия не любит судить их, неужели не рассматривает одних сверху вниз и не подходит близко к другим, чтобы усердно ими заняться, неужели же все они не являются ее свитой, как это и подобает царице? 4. Что до Муз, то разве их имя не называет единства — или потому, что так их назвали боги, или потому — что люди пользуются божественным именем; Музы составляют хор благодаря схождению вместе; ни одна из них не отделяется от других, на пиру богов ни одна из них не выпячивает своего особого дела и не имеет у людей ни отдельного алтаря, ни отдельного храма. 5. В наше время, однако, объявились некие люди, которые в силу природной своей ущербности раздробляют Муз, хотя [в действительности] их разделить невозможно, и присваивают каждый себе свою Музу; [так или иначе, но] философия над всеми ними. На это намекает то, что Аполлон [всегда] приходит и находится с хором Муз [, а не с некоторыми из них].
5.1. Я же называю «техниками» и «эпистэмщиками»34 тех, кто отсекает [от единого философского знания] некие [научные или эстетические] виды <43> и приписывает каждому из них своего демона; философом же мы называем того, кто создает гармонию из всех и единое множество; но даже и это еще не философ; нужно, чтобы философ делал только ему свойственное дело, которое и ставит его над хором Муз; говорят, что Аполлон поет то вместе с Музами, то сам по себе [и это, нужно полагать, как раз и есть его тайная и священная песня]. 2. И по-нашему35, философ будет общаться с собой и с Богом посредством философии, с людьми же — посредством стоящей ниже силе слова. Таким образом, он будет познавать как филолог, судить же — как философ обо всем и о каждом. 3. Все эти твердокаменные презрители риторики и поэзии стали таковыми, как мне кажется, недобровольно: в силу скудости своей природы, они не имеют силы довести до конца даже самого малого дела; так что, скорее, можно увидеть сами их сердца, чем то,
34 Т. е. «искусниками» и «знайками». 35 καθ'ήμας — имеется в виду, вероятно, «по-христиански» (учитывая, что καθ'ήμας φιλοσοφία со времен апологетики значит «христианская философия»).
что в них, ибо их язык бессилен выразить их мысли. 4. Я же не желаю им верить; я бы сказал, что они не таят ничего неизреченного — подобно тому, как весталки хранят огонь: во-первых, потому что отнюдь не свято становиться мудрым в великом, будучи не способным к малому; во-вторых, как Бог положил видимыми иконами неявленных сил тела идей, так и душа, обладающая красотой и порождающая лучшее, обладает силой, передающейся вплоть до внешних предметов, ибо не одно из божественных существ не пожелает быть последним. 5. Но если быть и более способным скрывать святыни, владея в совершенстве всеми видами речи, если иметь способность оказывать на свое окружение такое воздействие, какое пожелаешь, — ты все равно останешься неполноценным, если не прошел сначала предшествующий посвящению круг, а затем и сами мистерии Муз. И тогда одно из двух: либо молчать, либо говорить о том, о чем следует молчать [— в этом и состоит трудность для того, кто не чужд Истине]. 6. Возможно, предметом его рассуждений станут городские дела, и его общение с людьми станет базарным — а этого не сочтет достойным ни один свободный человек; возможно, он отдастся досугу, как достигший вершин мудрости. Но может оказаться и так, что это невозможно, даже если бы и хотелось; <44> вообще говоря, этого не хочется, даже если это и возможно. 7. Я изумляюсь Протею Фаросскому36, если правда, что — будучи мудр в великих [науках] — он скрывался за удивительным «покрывалом» софистических речей и принимал всевозможные виды; ибо люди уходили от него, восхищаясь окружавшей его атмосферой трагического37, даже не пытаясь вникнуть в истинный смысл происходящего. Вероятно,
36 Протей — морской старец, пасший стада тюленей Посейдона — обладал пророческим даром. В Одиссее (4, 351-570) рассказывается, как Менелай, возвращаясь из Трои, по совету дочери Протея замаскировался тюленем и схватил старца, чтобы выведать у того, как ему и его спутникам вернуться домой. Протей же, будучи схвачен, пытался отделаться от незваного гостя, принимая разные обличья. Синезий говорит о нем метафорически — как о софисте. 37 Здесь в смысле вообще чудесного, театрального.
в его храме был некий притвор для непосвященных: превознесенный во всем, скорее, не скрывает, но возбуждает и раздувает то любопытство, благодаря которому всякий многопопечителен о неизреченном. Действительно, если бы Иксион не обнял облако вместо Геры и не удовлетворился соитием с этим эйдолом, он никогда по доброй воле не прекратил бы своего неуместного преследования38.
6. 1. Итак, должно приготавливать одну речь вместе с другой: вместе с великой ничтожную; красива, разумеется, будет и эта последняя; и если толпе случится прежде столкнуться с ней, она примет ее с радостью, думая, что не существует ничего значительнейшего. Тот же, кто получил в удел божественную природу, возвысится над этой и будет обдумывать другую [истинно красивую и высокую] . Если же есть кто-то, кого движет бог39, то ему мы откроем святилище. 2. Однако Менелай не обманулся в сущности Протея — ибо был эллином и достойным зятем Дия: с самого начала он отнюдь не говорил с ним о пустяках. Ибо огонь, дерево, дикий зверь — это были своего рода речи о животных и растениях, но также и о первых стихиях, составляющих сферу возникающего. Однако Менелай не удовлетворяется сим, а стремится проникнуть вглубь природы. 3. Божественное это дело — безыскусно довольствовать всех и каждого, насколько кто может вкусить. Но достигший вершины пусть помнит о том, что он человек, пусть будет справедлив в общении с каждым. Зачем такому человеку отторгать от себя Муз, благодаря которым достигается благосклонность людей, а божественная чистота под их прикрытием сохраняется не подверженной магическим чарам? 4. Если же наша природа пестра и непостоянна, то, конечно же, изнурится, ведя исключительно созерцательную жизнь, так что расстанется со своим величием и падет. Действительно, мы суть не беспримесный ум, но ум в душе живого существа. Следовательно, ради нас самих следует нам искать более человеческих <45>
38 Иксион — царь Фессалии, будучи приглашен Зевсом на пир, пытался соблазнить Геру. Та пожаловалась мужу, и он создал облако по образу своей супруги. По преданию, от соития Иксиона с этим облаком родилось племя кентавров. 39 Имеется в виду Аполлон.
логосов [жизни], создавать [для себя] убежище на тот случай, если природа пойдет вниз. Ибо следует быть довольным, если ты имеешь возможность, не упустив времени, удовлетворить и очистить состояние души, естественно влекущейся к наслаждению, не позволив процессу зайти далеко и допустить, чтобы нас захватила жизнь, соответствующая пестроте и непостоянству нашей природы. Ибо Бог сделал наслаждение той шпилькой40, благодаря которой душа выносит осаду41 тела. 5. Таким убежищем и является красота слова: она не погружает ум в материю, не окунает его в последние низшие силы, но позволяет быстро воспрянуть горе и возрасти в сущность, ибо именно вверху есть низ такой жизни42.6. Что же делать тем, кто не имеет чистого наслаждения, в то время как природа нуждается в милости? К чему обратиться? Разве не склонятся эти люди к таким постыдным вещам, о которых и говорить недостойно? Они ведь не станут пренебрегать природой, не будут [непрерывно] влечься к созерцанию, не сделают себя бесстрастными, не станут богами, носящими плоть. Если же они будут говорить подобное, то станут вместо богов, мудрецов и мужей божественных — пустыми и тщеславными болтунами. 7. Лучше бы они разделяли то, что свойственно каждому из этих двух родов. Бесстрастие принадлежит божественной природе, в то время как люди, сменившие пороки на добродетель, становятся умеренными в страстях43. Бегство от неумеренности — в этом, пожалуй, и состоит подвиг мудрого.
7.1. Я уже упоминал также и два лучших рода варваров44, которые обещают созерцание и сообразно этому проводят жизнь аполитичную, не общаясь с людьми, которые стремятся [как и они
40 Περόνην — также застежка, булавка; здесь, возможно, в смысле «стрекала», «стимула». 41 προσεδρείαν — может быть переведено и как «забота о теле». 42 Т. е. низшая ступень умной жизни — вверху относительно жизни материальной. 43 Греческое слово страсть — πάθη — не столь связано со злом и пороком, как русское. В строгом смысле оно обозначает просто страдательное состояние. 44 Вероятно, иудеев и египтян.
сами] освободить себя из-под власти природы. Они поют торжественные гимны и используют священные символы, совершают и некие размеренные шествия к божеству — все это, чтобы отсечь обращение души в материю. Они живут отдельно друг от друга, чтобы не увидеть чего-нибудь неприятного или не услышать, ибо «не едят хлеба, не пьют вина они у огня»45 — вот что можно сказать о них, не слишком удаляясь от истины. 2. Но даже и эти люди,
<46> столь блистательно противоставшие природе, люди — как никто другой достойные, как нам кажется, наилучшей жизни и [уже в сем веке] наслаждающиеся ею неустанно, даже и их возвращает смертная природа, как только они взойдут к блаженству своей сущности; отнюдь не все время они могут удерживать ум на должной высоте и сознавать умопостигаемую красоту — те, кто с этим [вообще] когда-либо сталкивался. 3. Ибо я слышал, что отнюдь не все достигают такого [созерцания], и даже не большинство, но очень и очень немногие — лишь те боговдохновенные мужи, кому Бог сообщает первый порыв и которые нисколько не уступают природным соблазнам. «Ибо много носящих нартекс46, но мало вакхантов»47. 4. И притом даже эти избранные не выдерживают долго вакхического исступления, но они то покоятся в Боге, то в космосе и своем теле; они знают, что являются крошечными частичками космоса, что имеют [в себе] низшие жизни, отстраненные ими от себя, к которым они относятся настороженно и против которых заранее принимают меры на случай движения их и восстания. Что иное могут значить корзины [которые они плетут]? Как могли бы они плести, если бы не были в эти моменты рукоделия существами этого мира по преимуществу, будучи обращены к предметам своих занятий? Ибо нельзя одновременно прилагать свою мудрость к плетению и созерцать
45 Ср.: Гомер. Илиада, 5, 341. У Гомера речь идет о богах. 46 Нартекс — растение из семейства зонтичных, сердцевина которого медленно тлеет. Именно в стебле нартекса Прометей принес лю
дям огонь. Из нартекса делался жезл, бывший обязательным атрибутом участников вакхических процессий. 47 Орфический стих, цитируемый уже Платоном в Федоне, 69с.
[умопостигаемые вещи]. 5. Кроме того, они опасаются праздности, которой не выносит природа, полагающая многие начала движений. Значит, чтобы не делать иного, они приняли у себя закон, определяющий их занятия, и посредством него они направляют природу к этому [виду деятельности — т. е. к плетению корзин]. И в самом деле, они наслаждаются, занимаясь этим — и тем более, чем больше и красивее [корзин они сплетут]. Ибо нечто наше должно быть окрест этого48, однако это не должно быть чтото сильное, чтобы оно не утянуло нас далеко вниз и не захватило бы нас чрезмерно. 6. Однако варвар упорнее эллина оберегает установления: к чему бы он ни стремился, он рвется сильно и без передышки; эллин же остроумен, куда более причастен культуре, но и слабеет куда быстрее.
8. 1. Что до меня, я хотел бы, чтобы наша природа всегда устремлялась к созерцанию, но поскольку это, очевидно, невозможно, <47> постольку хотелось бы то обладать наилучшим [пребывая в умном], то, нисходя в природу, предаваться радости49 и умащать весельем50 свою жизнь. Я знаю, что я есть человек, а отнюдь не Бог, чтобы мне уклониться от всякого удовольствия, но и не дикий зверь, чтобы предаваться телесным удовольствиям. Остается искать нечто среднее. 2. Но как можно лучше провести время, нежели погрузившись в слово и в то, что с ним связано? Какое удовольствие чище этого? Какая страсть бесстрастнее? Что может быть менее материальным? Что может быть менее оскверненным? И, опять же, потому-то эллина я и ставлю первее варвара, что считаю его более мудрым: в том случае, когда необходимо спускаться, он останавливается первым, останавливается неподалеку [от созерцания], в сфере науки. Наука же есть выход ума вовне51; в этой сфере он будет переходить от одного логоса к другому и посредством этого продвигаться
48 Т. е. некие силы душевные и внимание нужно отдать земному. 49 Речь идет о высокой радости — ευφροσύνης. 50 Ευθυμία — благое расположение духа. 51 νου διέξοδος — иными словами, осуществление дискурсивного
мышления.
вперед. 3. Но что родственнее уму, нежели логос? Какой паром к уму пригоднее логоса? Ведь где логос, там же и ум; если же нет, то — во всяком случае, некое образное знание52, сущее в низшем [нежели ум] мышлении. Здесь [в мире дольнем] некоторые научные созерцания53 и их предметы54 называются делами или веща
ми55
, низшими ума: таковы, например, риторика и поэтика — так обстоит дело и в природе, и в знании56. Однако все эти [низшие ума вещи] космизируют то око [души, о котором говорил Платон57], избавляют его от гноя, пробуждают его и потихоньку приучают видеть [свойственные ему] вещи, так что через некоторое время оно обретает дерзновение взглянуть и на более достойное зрелище, больше уже не щуриться, взглядывая на солнце. 4. Таким вот образом эллин, даже предаваясь неге, упражняется и, имея в виду главное дело, извлекает пользу из забав. Ибо суждение о чем-либо, составление речи или стихотворения — это не что-то вне ума: чистота и отшлифованность лексики, нахождение сути дела, построение собственной аргументации58, исследование построений других авторов — как бы все это могло быть несерьезной игрой? 5. Но иные пошли иным путем, который они считают адамантовым59; предположим, единицы из них и достигают своей цели — что с того? — они не выглядят людьми, вставшими на определенный путь и идущими по нему, насколько это я вижу. Как бы они могли следовать куда-либо, если не видно ни порядка, ни последовательности продвижения, ни первого, ни второго. Нет, то, что происходит с ними, подобно вакхическому
52 Εϊδησις. 53 Θεωρίαι. 54 θεωρήματα. 55 Двумя словами перевожу греческое έργα. 56 Т. е. и в действительности, и в системе наук. 57 Ср.: Государство, 533d; 516a-b. 58 Синезий перечисляет важнейшие разделы риторики: λέξις,
εϋρεσις, τάξις.
59 Имеются в виду, конечно, монахи; имеет ли смысл говорить именно о монахах-оригенистах — неясно.
исступлению, прыжку безумца, <48> одержимого богом: это достижение цели без движения к ней, возникновение по ту сторону логоса без предшествующей деятельности, сообразной логосу. 6. Священное не есть ни господство гнозиса, ни дело дискурсивного ума, ни что-то подобное иному в ином, но — изображая малым великое — Аристотель считает, что посвященным в мистерии не должно знать что-то, а переживать и приходить в то или иное состояние, очевидно, когда они станут годны для этого60. Однако эта пригодность [к Священному] алогична; если же и логос не способствует ее обретению, — еще более алогична. 7. Поэтому-то нисхождение увлекает такого рода людей к ничтожным поступкам: их нисхождение не имеет посредующих звеньев и заходит очень далеко; их нисхождение подобно падению, как их восхождение было подобно прыжку. Тех, кого не отправил в путь [к Священному] логос, не он и встречает по возвращении. Как же примирить эти два: то прикосновение к Первому и поворот к вторичному, к ветвям и отводкам? 8. Но сообразно посредствующей и властвующей силе разумен человек — и есть таков, и называется так; сии же люди никогда не упражняли эту силу (насколько, во всяком случае, это может быть видно). Что же касается цели — того, где нужно возникнуть, то это обще и тем, и другим [— и эллинам, и варварам], и если такое случается, то между ними нет никакой разницы.
9. 1. Наш земляк философ [т. е. эллин], однако, всегда внимательнее рассматривает «посредующее». Ибо он подготавливает ступени на пути восхождения, так что [его не просто возносит Высшее, но] он делает нечто и самостоятельно; продвигаясь вперед, он имеет возможность столкнуться где-то с предметом своей любви; если же не встретится — что ж? — он на пути вперед, а уже одно это отнюдь не мало. Этим он отличается, пожалуй, от большинства людей — сильнее, чем они от скота. 2. Таким образом, из тех, кто движется этим вот [философским] путем, большие, пожалуй, достигают цели, ибо они стремятся и действуют согласно природе; тем же [путем варваров-мистиков] можно двигаться,
Ср.: Аристотель. Fr. 15 (Rose).
только обладая благородством души, нисшедшей впервые из высших сфер, а также выдающимся умом, позволяющим душе быть самодостаточной и двигаться из себя. Таков был египтянин Амус, который хотя и не изобрел букв, но понял их необходимость: настолько возвышался он умом [над другими]61. 3. Такой человек и без философского метода мог бы быстро достигнуть освобождения. Для этого ему достаточно природных его дарований. Это тем более так, если прибавить к сему [исходящие от Бога] побуждения и призывы. Он способен вырастить внутреннее семя <49> и, имея малую искру логоса, раздуть ее во всецелый пожар [человека]. Такие люди не потерпят никакого ущерба от бесполезности для них эллинского образа жизни, в то время как он продвигает наименее зрелых, возжигает и возгревает все то, что в них есть божественного; там же [на пути мистических озарений,] достигают цели только те, кто по природе блажен. Но, полагаю, род таких душ еще малочисленнее фениксов62, посредством которых египтяне измеряют периоды63. 4. Большинство же тщетно станет трудиться и изнурять себя в стремлении достигнуть умопостигаемой сущности, не прикладывая ума к этому. И прежде всего это относится к тем, кого первая природа не возбуждала к такому вот [варварско-мистическому] образу жизни; ибо [будь он,] они могли бы извлечь пользу из этого своего порыва. Впрочем, я считаю, что такой порыв есть, скорее всего, симптом движимого [Богом] ума [и существует при уме, а не сам по себе]. Так или
61 Неясно, кого именно имеет в виду Синезий. Возможно, речь идет о египетском царе Тамусе, раскритиковавшем письменность, изобретенную богом Тевтом (ср.: Платон. Федр, 274с-е). Или же это монах Амус, основавший ок. 325 г. н. э. общину, численностью почти в пять тысяч нитрийских отшельников. 62 О фениксах ср.: Геродот, II, 73. 63 Нам хочется продолжить: периоды «времени», представив сразу же последовательность таких периодов. Но ни о чем подобном здесь не говорится: «измерять периоды», т. е. измерять «круги», значит находить некие меты, относительно которых измеряется вращение одного и того же.
иначе, но большинство людей сами по себе никуда не двигаются, и даже во время, так сказать, второго плавания64, провоцируемые безделием, они не пробуждаются в ум. 5. [Напротив,] толпы людей, принадлежащие к разным сословиям, собираются вместе на основании общих нужд, как если бы это было чем-то славным или они искали бы благородного [философского] движения [, чтобы влиться в него]. Относительно этих людей я со всей ясностью утверждаю, что они тщетно будут изнурять себя [на ниве аскетических подвигов], поскольку не обладают умом — ни природным, ни благоприобретенным. Рискует беззаконно полагающий, будто Бог обитает — как в своем доме — в каком-то ином месте в нас, а не в уме, ибо ум есть храм, родственный Богу. 6. Вот почему мудрецы (как из эллинов, так и из варваров) уделяют пристальное внимание практике очистительных добродетелей, отделяя от себя стеной действия природы, чтобы ничто не мешало осуществлению в нас мышления. В этом и состоит мысль основателей обеих [— эллинской и варварской65 —] философий; хотя варвары, конечно же, добродетельны куда более по привычке, нежели по велению логоса. Они думают, что существует три добродетели66, не допуская в их число разумности67, но — целомудрие68(если мы, конечно, согласимся, что называемое ими между собой целомудрием есть целомудрие и в самом деле). 7. Действительно, невозможно стяжать или вступить в обладание добродетелями
64 Ср.: Платон. Федр, 99d. 65 Под варварской философией следует понимать, разумеется, Тору в интерпретации Филона Александрийского, а ее основателем считать Моисея. Под эллинской философией понимается, очевидно, платонизм. Но кого Синезий считал ее основателем — сказать наверняка невозможно. 66 В отличие от стоиков и эпикурейцев, принимавших четыре классические добродетели: мудрость (σοφία), или благоразумие (φρόνησις); мужество (ανδρεία); умеренность (σωφροσύνη); справедливость (δικαιοσύνη). 67 Φρόνησιν. 68 Σωφροσύνη.
иначе, нежели благодаря необходимости их взаимного следования друг из друга69. Варвары же считают, что следует быть воздержными, но не знают, почему следует; варвары получают приказы, наподобие необоснованных [конституцией полиса] законов [тиранов]; однако тот, кто полагает закон, знает, что он существует ради иного — [воздержность нужна не ради самой воздержности, как считают монахи, но] ради мышления70, <50> и что для восхождения полезно не влечься ни к чему в материи. Варвары отказываются от любовной близости как таковой, они восхищаются этим как таковым — как чем-то таким, что существует само для себя; потому-то они считают ничтожнейшее величайшим и принимают средство за цель. 8. Мы же, напротив, ревностно стремимся к добродетелям — как стихиям целостной философии. «Соприкосновение чистого с нечистым есть беззаконие», — учил Платон71. Добродетели же очищают нас, выкидывая из нас все нам чуждое. Но если бы душа была благом, ей было бы достаточно очиститься, и она была бы благом в силу того, что была бы одна. В действительности же душа не есть благо — в противном случае она не возникала бы во зле, — но она благовидна и есть посредница по природе. Значит, когда душа опускается к худшему, ее поднимает добродетель, и освобождает от скверны, и опять делает посредницей. Но ей должно также [не только падать, но и] продвигаться к благу, а это происходит уже благодаря логосу. 9. Ум и в самом деле есть око, сопряженное с умопостигаемыми вещами. Например, если наша цель состоит в том, чтобы видеть небо, то недостаточно быть не пригнетенным к земле [как животное], но должно, находясь в среднем положении, возвести очи ввысь. Поистине, из добродетелей можно извлечь некоторую пользу, освободиться от пристрастия к материи; но должно также и восходить; недостаточно не быть злым, должно быть богом!
69 Т. е. дело обстоит таким образом, что ни одна добродетель невозможна без всех остальных — стоический тезис. 70 νοήσεις — речь идет о высшем из видов мышления, переходящем в созерцание. 71 Ср.:Федон, 67b.
Первое состоит в отвращении от тела и телесного, второе — в обращении посредством ума к Богу.
10. 1. Итак, мы чтим добродетели, но мы знаем и чин их: они суть элементы букв, нужных для понимания книги; они действительно суть первые вещи на пути восхождения к уму; когда мы обладаем добродетелями, мы уже устранили препятствие, но еще не обрели всего; добродетели суть подготовка, и до тех пор пока мы не получили ее, у нас нет надежд достигнуть цели, не впав в кощунство. 2. Тем самым мы не теряемся, но движемся к цели посредством ума, придерживаясь порядка, найденного блаженными мужами древности72; стремясь, я не знаю: достигну ли когда-нибудь цели. Едва ли возможно достигнуть этого, если отсутствует эрос и если ты не знаешь, что должно стремиться. Изящнее всего достигают освобождения те, кто останавливается на этом и не занимается ничем другим; <51> они, пожалуй что, и могут достичь очищения от зол. 3. Но есть и те, кому случится стать отличным от толпы, по случайности постигнув, что логос есть красота человека; затем такие люди отвергают всякую пайдейю, благодаря которой возвышается ум, отдаются собственным нелепым движениям, превозносятся над философией, а жалкие клочки плохо усвоенных знаний, которые доходят до их ушей, в их изложении оказываются неправильными и отвратительными. То, что они порождают, слепо и недостойно называться ни умом, ни даже рассудком, но они приобретают [в результате своих занятий] нелепые мнения и лживые фантазии.
4. [Не нужно только лишь слушать,] ты сам воочию можешь увидеть этих людей: они смешны, а скорее даже — достойны великой жалости. Ибо, будучи людьми, достойно не смеяться над человеческими несчастьями, но оплакивать их. У них же, увы, что за речи! Что, увы, за догматы! Если бы бараны взялись философствовать, я не знаю, почитали ли бы они кого-нибудь более этих
72 Ср.: Платон. Федр, 235b; Плотин. Эннеады, 3, 7, 1. Упоминание «блаженных мужей древности» следует понимать, учитывая представление о золотом веке: чем древнее муж, тем ближе он к богам.
[горе-учителей]! 5. Скажем же им (и они этого достойны): «О наглейшие из всех, если бы мы знали, что вы получили благой удел, то достоинство душ, что было у Амуса, Зороастра, Гермия и Антония73, — разве мы бы считали нужным вразумлять вас посредством знания? Вы обладали бы умом столь великим, что для него заключения были бы предпосылками, и если бы нам встретился когда-нибудь такой человек, мы почитали бы его и были бы полны благоговейного страха. 6. Вас же мы видим худшими общей людям природы, скорее остроумными, нежели основательными. Мы желаем вас образумить посредством общения с тем, что нашли лучшим для вас. Итак, придерживайтесь [хотя бы] первых положений [истинной философии], ибо они переданы нам людьми, следовавшими по пятам за Богом. Таким образом, вы стали бы, согласно Платону, [хотя бы] середняками — уже не невеждами, но еще не мудрецами, — почитая правое мнение, но еще не обладая логосом и никак его не доказывая74. Ибо отнюдь не свято считать, что истина есть невежество, и никакое учение не скажет, что мудрость есть алогичность. Удовлетворившись этим [, став полноценными середняками,] вы стали бы размереннее в своих поступках и были бы невиновны перед Богом и невиновны перед людьми; вполне возможно, вы заслужили бы и справедливую похвалу. Для простолюдина достаточно и вопроса: «что это?».
7. Если же вы не остаетесь на месте, <52> но порываетесь двинуться дальше и озаботиться тем, «почему?», — то вы прекрасно сделали бы, возлюбив мудрость, это святое благо. Но не охотьтесь одни: вы не подготовлены для этого, вы рискуете погибнуть, сорвавшись в бездонную пропасть пустой болтовни. Этого боялся даже Сократ, чего не скрывал от своих друзей — Парменида и Зенона75. 8. Однако Сократ был тем, кем он был; а вы суть то, что вы суть. Но несмотря ни на что, вы с ужасной дерзостью
73 Об Амусе было сказано выше. Именем Гермия Синезий, повидимому, называет Гермеса Трисмегиста (если нет, то одного из гностиков). Антоний — отец египетского православного монашества. 74 Ср.: Платон. Пир,202а. 75 Ср.: Платон. Парменид, 130d.
нападаете на неизреченные догматы, да еще к тому же с базарной лексикой [наперевес]. Говорят, кадмово семя в тот же день произвело спартов — «посеянных», т. е. тяжеловооруженных — «гоплитов»76. Ни один миф, однако, еще не морочил [народ] урожаем теологов. Ибо истина не находится в распоряжении всех, ее не купишь, не поймаешь левой рукой77. 9. И что же? Призовем здесь в соратники философию и приготовимся к тому, чтобы выдержать весь этот неизмеримо долгий путь пайдейи и введения в нее. Прежде всего должно совлечь с себя свою дикость, быть посвященным в малые мистерии прежде, чем в большие; сначала участвовать в хороводах, а затем нести факел; сначала стать факелоносцем, а затем иерофантом. Но ведь вы же не желаете поднимать труды за трудами? Однако ничего великого не возникает без труда. Хотя если бы вы взялись за дело в надлежащее время, к работе прибавилось бы и то удовольствие, которое испытывают люди, добившиеся продвижения [в своем деле]. 10. Но вы стыдитесь учиться, будучи взрослыми, хотя в этом нет ничего постыдного; в то время как невежество — это действительно важно и действительно постыдно; [более того,] погрязнув в невежестве, вы не выносите простоты; будучи невежами, вы оказываетесь посредине: с одной стороны, вы не принадлежите ни к людям знающим, ни к тем, кого делают таковыми, ибо вы — полуученые [а не ученые]; с другой стороны, будь вы простецами, вы бы знали, что ничего не знаете78 [но это не так]; напротив, ваша заносчивость привлекает к вам двойную глупость79, ибо вы наполнены надмением, а не рассудительностью, вы беретесь учить прежде, чем научитесь сами, а потому вновь говорю: Что, увы, за речи! Что, увы,
76 Кадм — сын финикийского царя Агенора, брат Европы, основатель Фив — победив змея, посвященного Аресу, по совету Афины посадил в землю зубы побежденного чудовища, и из них выросли воины, часть из которых перебила друг друга, а остальные стали служить Кадму. 77 Пословица, означающая легкость в достижении цели. 78 Ср.: Платон. Апология Сократа, 2 Id. 79 Ср.: Платон. Законы, 863с.
за догматы! Каких чудовищ вы понарожали! Сколь грубо расчленены эти ваши порождения, сколь многоглавы: как те, которые, — говорят, — некогда восстали против богов80. <53> 11. Что еще можно сказать о ваших учениях кроме того, что вы рвете божество на куски своими нелепыми о нем домыслами? Почему бы вам, в самом деле, не оставаться частными лицами [, а не рваться на епископские кафедры]: в этом случае вы могли бы добиться успеха, соблюдая меру. Икар, не соблаговоливший пользоваться своими ногами, быстро лишился и земли, и неба: земли — из-за презрения к ней, а неба он не смог достигнуть.
11. 1. Всё это в меньшей степени относится к тем, кто получил иное [варварское] воспитание, нежели своим же [эллинским] громогласным высокомерным глупцам, давшим мне возможность поспешить моей речью на помощь нашему начальному воспитанию81. Чего, в самом деле, стоят эти болтуны и глупцы? Красная цена им — обол за троих! 2. Что до меня, то я благодарен и правильным82 поэтам, и добрым риторам, и тем — кто написал достойные исторические труды83. Одним словом, я хочу, чтобы никто из тех, кто вложил в общее дело эллинов то лучшее, что у него было, не оставался забытым и лишенным почестей. Ибо они взяли нас к себе, когда мы были детьми, заботились о нашем рассудке, когда мы были бессильны, воспитали нас, добавляя приятное к полезному. Ибо никто из нас тогда не смог бы своими нежнейшими чувствилищами воспринять этой в высшей степени твердой пищи. 3. Таким образом, наставляя каждого по-своему, сопровождая и укрепляя нас, они передали потом нас наукам84; науки же развили в нас стремление к достижению
80 Синезий имеет в виду гекатонхейров — сторуких пятидесятиголовых великанов.
81 Προπαιδεύμασιν. 82 δεξιοις — «правильный», «дельный», «умелый», «правдивый». 83 В этой фразе Синезий воспроизводит порядок школьных чтений,
принятый в его время. 84 Имеются в виду точные науки, которые Синезий изучал в Александрии под руководством Гипатии. Они явились прологом к
вершин; когда же они заметили, что наши души обливаются потом и природа наша изнемогла, — они ласково позвали нас назад. Когда же изнуренными возвращались мы, нас встретила Каллиопа85, отвела отдохнуть в цветущие луга86, чтобы нас не сломал труд; затем было пышное пиршество, словесные яства Аттики с тонкими приправами поэтики. Посредством этого угощения она сперва позволила нам перевести дух, затем дала шпоры, так или иначе развернула нас [к прежней цели] и, наконец, подготовила к следующему состязанию. 4. Тот же, кто думает, что Музы не суть начало [высшей] мистерии, но что в них самих заключена сила мудрости, а также и тот, кто не желает понимать Муз, когда они говорят загадками и открывают ему высочайшее, но восхищается в то же время их внешней красотой, застывая перед ней раззявив рот от восторга <54>, — такой человек не делает, конечно, ничего страшного. Напротив, пусть стяжает он многие блага, как человек духовный87 и благодарный! 5. Ибо если мы и не застываем от изумления при виде лебедей или орлов, парящих в высоте, выше всего видимого, то мы все равно радуемся им — и видя их, и слыша их пение (и если бы дело зависело от меня, ни один лебедь не пел бы в последний раз!). Если же орлы — птицы царские и держатся близ Диева скиптра, то один из богов, рожденных из Дия, получил в удел лебедей, и они не считаются недостойными его треножника88. 6. Природа не позволила птицам становиться орлами и лебедями разом и обладать преимуществами обоих; человеку же Бог дал возможность и блистать словом, и владеть философией.
12.1. Мы только что сражались за Муз с людьми бездуховными89, которые коварно уходят от обвинения в невежестве, скрываясь за
собственно философии.
85 Каллиопа — покровительница эпической поэзии и красноречия в целом — считалась старшей из Муз. 86 Ср.: Гомер. Одиссея, 11, 539 и 24, 13; Платон. Федр, 248 с.
87 μουσικω.
88 Ср.: Платон. Федон, 84e-85b.
89 άμούσης.
поношениями и оскорблениями вещей, им неизвестных. И если мы говорили порой несколько серьезнее, чем предполагали вначале, то это потому, что из [литературных] забав может возникнуть и нечто серьезное. Мы не можем ничего сотворить, если творим не от всего, что в нас; но если мы шутим, задействуя большую часть наших способностей, то не погрешаем в силу этого относительно всех их [и не отвергаем, шутя, высшего в нас]. 2. Мы встаем в ряды сторонников шутливой речи, поскольку должны свидетельствовать о Дионе, чтобы суженый мне сын мог унаследовать мою любовь к нему, чтобы моя речь коснулась многого всевозможными способами. Бесконечны ведь [в своем многообразии] порывы забавляющихся свободной ли сельской жизнью или сочинением речей, неподвластных клепсидре. 3. Да, я сам видел, как эфет90 измерял время, отпущенное ораторам: вот время пошло, сам же он — то вздремнет [чуток], то проснется без толку, будучи от слушаемого дела далее, чем от чего бы то ни было. [Несмотря на совершенное равнодушие судьи,] ритор говорил [определенное клепсидрой время], а затем сразу же замолкал. 4. Я же свободен от таких ограничений, не стеснен сроком, до которого можно начать процесс91, и не должен готовиться к выступлению перед таким дурацким судьей; и уж, конечно, я не собираюсь идти в театр — суд еще более невежественный [чем суд уголовный], не буду стучаться в двери и возвещать молодым горожанам об имеющем состояться [в городском театре] превосходном сценическом чтении, поскольку это поистине испытание: произносить речь в театре. <55> 5. И действительно, когда нужно понравиться столь большому числу людей, чье внутреннее расположение не подобно друг другу, — как не возжелать недостижимого? Таков в точности публичный оратор: он
90 Изначально так назывался судья по делам о непредумышленных убийствах в Афинах. Синезий, по всей видимости, употребляет это имя для обозначения судьи вообще. 91 Античное судопроизводство знало категорию времени между преступлением и началом судебного дела: если дело не возбуждалось дольше определенного срока, оно не могло быть возбуждено за давностью.
раб публики, он принадлежит всем, он предмет издевательств для всякого, кто пожелает. Засмеется кто-нибудь — и пропал софист; он подозревает и боится всякого угрюмого лица; ибо софист есть софист: в каком бы жанре он ни произносил речи — он стремится к славе, а не к истине. Оказавшись в центре внимания, он огорчается, словно бы его затравили; но ничуть не меньше он расстроен, если слушатель вертит во все стороны головой, как будто бы его декламация не достойна внимания. 6. Несправедливо, однако, оказаться под властью столь жестоких господ тому, кто перенес несколько бессонных ночей, был много дней беспокоен, тому, чья душа едва не изнемогла от голода и забот, чтобы составить хорошую речь. 7. И вот он преподносит свою речь, исполненную веселья и сладости, надменным юнцам, из-за которых чувствует себя отвратительно, хотя и делает вид человека, пышущего здоровьем. Перед назначенным часом он принимает ванну, появляется в строго определенное время; он роскошно одет и торжествен — стремится, чтобы и вид его был красив; он улыбается театру и кажется радостным, в то время как душа его напряжена, и он употребил трагакант92, чтобы голос его был ясным и звучным. Даже самый важный из софистов не может не иметь к этому никакого отношения, т. е. не заботиться о голосе и не заниматься им. В самой середине речи он вдруг оборачивается и требует свою скляночку, помощник протягивает ее ему (она уже давно была приготовлена); вот он выпивает глоток, полощет горло и — приободрившись — вновь принимается за свои мелодии. 8. Но даже и таким способом этот несчастный человек не может добиться милости у своих слушателей: они хотели бы, чтобы он, напротив, потерял голос, и тогда бы они посмеялись; они желали бы, чтобы он просто стоял, простерши руки, как статуя, с окаменевшими руками и устами, чтобы стал еще более молчалив, чем статуя, и тогда бы они ушли, чего давно уже сами хотели. 9. Я же пою только для себя, обращаю песню к моим кипарисам; а вот вода, текущая своим путем, вода
92 Трагакант — высохшая на воздухе камедь, которая вытекает из трещин или надрезов стеблей или ветвей колючего кустарника семейства бобовых.
неизмеренная, не подвластная клепсидре, — не та, которую государственный служитель взвешивает, словно жертвенного ягненка. Если я еще не окончил, <56> я сейчас же остановлюсь, ну а если не сейчас, значит чуть позже. Я не буду петь в ночь; когда я замолкаю, мой ручей продолжает течь; он будет течь и ночью, и днем, и в следующем году, и всегда. Для чего мне рабствовать каким-либо срокам, если я могу вдыхать полной грудью свободу, поворачивать свои речи туда, куда пожелаю, не заботясь о невнимании слушателей, и самому определять свою меру? 10. Ибо Бог и в самом деле дал мне в удел никому не подвластность93 и ничем не связанность. Я даже не приобрел двух или трех учеников, из-за которых был бы обязан являться в определенное место и беседовать с ними на [заранее] согласованные темы. Я не сделал этого, ибо знал, что сильно уменьшу свою свободу, если буду должен в первую очередь анализировать извне некую книгу: это требует работы памяти, но не тренирует понимания, делая его бесплодным. Однако именно понимание должно выносить суждение о книгах, ибо именно в этом более, чем в чем-либо другом следует быть философом; анализом же текстов пусть займутся грамматики!
13. 1. Вполне возможно, [в некоторых собраниях] среди философских книг обретаются и сочинения известных грамматиков, занятых [бесконечным] сочетанием и разделением слогов, ничего же свойственного94 [философии] никогда не рождающих. То же, что они могли бы родить благодаря их дерзости, оказалось бы лишь пустым и надменным. Ибо невозможно взлелеять внутренний логос, если есть необходимость каждый день извергать его из себя. Усердствовать же в экспромте — значит проявлять усердие в не-должном, и явить [миру в конце концов] слабую речь. 2. Ибо согласно природе возникают в душе родовые боли при рождении логоса, боли — подобные тем, которые испытывает, рождая,
93 άδέσποτον. 94 Οίκειον — французский переводчик понимает это слово как «личное» и тогда последний оборот прочитывется в том смысле, что занятия грамматика не рождают ничего лирического, связанного с персоной и сердцем.
тело95. Но со всяким, кто привыкает к неблаговременным родам в случае речей, случается то же, что бывает и в случае тел: телесная конституция, подверженная выкидышам, не способна породить в страданиях никакого жизнеспособного, имеющего стройные и здоровые члены существа. Поэтому и [человек,] готовый говорить с народом, не способен знать; так что даже если возьмется за исследование, не сможет довершить его с [научной] точностью, отполировать, так сказать, его как статую. 3. И вместе с тем я не считаю, что он был бы счастлив дать отчет своим слушателям или о своих слушателях (в последнем случае — перед их семьями в отношении их повседневного обучения). Ибо учитель желал бы пользоваться хорошей славой у своих учеников, чтобы молодые люди одобрительным шумом встречали его речи. <57> Значит, здесь [в школе] мы имеем тот же театр, только еще более жалкий, нежели настоящий. 4. Я же со сколькими людьми пожелаю общаться, со столькими и говорю: о чем пожелаю, сколько пожелаю и где пожелаю — так все это и бывает. Из общения с одним извлекаю пользу я, другому полезен сам. Я предпочел бы выслушать что-то хорошее от других, нежели говорить сам; в любом случае, из тех людей, которые меня окружают, я всегда считаю лучшим иметь дела с наилучшими, нежели с уступающими мне [в нравственном или каком-либо ином отношении].
14. 1. А теперь взглянем на образ жизни учителя96. [Рассматривая эту страту,] мы делаем исключение для одного или двух, по природе способных преодолеть тяготы своего ремесла. Ибо в этой, как и во всякой другой сфере деятельности, может оказаться несколько мужей достойных и мужественных, умеющих не допустить, чтобы страсти, присущие их занятиям или вырастающие из них, взяли над ними верх. 2. Однако вот дидаскал, он собрал учеников, чтобы они восхищались им, а потому он не одобряет уже ничьих высказываний. Ибо — как же! — есть опасность, что ученики в этом случае станут пренебрегать им, а потом и вовсе разбегутся,
95 Ср.: Платон. Теэтет, 149a-151d, где Сократ рассказывает о повивальном искусстве. 96 διδασκάλου— т. е. владельца школы.
и это придется принять! Если не одержать верх, погибнет главное дело жизни: ему ведь должно спасти себя в качестве дидаскала.
3. Да, быть завистливым и ревнивым — это удел учителя, зависть же — величайшая и наиматериальнейшая из страстей. Учитель будет хотеть, чтобы в его городе не осталось ни одного мудрого человека; если же такой возникнет, учитель опорочит его славу, чтобы одному оставаться в центре внимания. И он будет красоваться там, как сосуд, наполненный мудростью до такой степени, что уже не вмещает более. На самом же деле, ничего хорошего он в себе не содержит, будучи клеветником и завистником. Да разве существует худшее положение дел, нежели такое, при котором человек не может стать лучше? 4. Сократ же предоставил себя Продику, если мог быть в чем-то полезен — соглашался беседовать с Гиппием, ходил к Протагору и вводил богатых молодых людей в определенный круг софистов97. Ведь Сократ не делал себя мудрым: он был мудр, чего молодые люди, если были внимательны, не знать не могли; т. е. не могли не знать, что за учитель был Протагор и что за ученик — Сократ. Однако и Главкон, и Критий вели с ним беседу как равные98. Даже Симон кожевник отнюдь не собирался безоговорочно соглашаться с Сократом, но требовал обосновать каждое из его положений99. Клитофон же оскорбил Сократа, когда они были в гостях у софиста Лисия, и предпочел разговору с ним общение с Фрасимахом100. <58> И у Сократа это не вызвало даже раздражения, хотя именно это о нем зло думал Клитофон. Сократу достаточно было встретить Федра, чтобы тот увлек его за город, где Сократ терпеливо выслушал [из его уст] тягостную речь Лисия, и потом в ответ произнес иную, чтобы порадовать Федра101. 5. Та
97 Ср.: Платон. Протагор. 98 Главкон — один из основных собеседников Сократа в диалоге «Го
сударство», а Критий появляется в диалогах «Хармид», «Тимей», «Протагор». 99 О Симоне кожевнике, который «говорят, первым стал сочинять
сократические диалоги» ср.: Диоген Лаэртский, II, 122-124. 100 Ср.: Платон. Государство, 336b-354c. 101 Ср.: Платон. Федр, 227а; 230е-234а; 237a-241d.
кова была его кротость: никогда не превозносился он над людьми. И опять же, с каким, увы, презрением относилась к Сократу Ксантиппа! Но даже унижение не могло воспрепятствовать ему сохранять присутствие духа102. [Глядя на его пример,] также веду себя и я относительно всякого человека, который не поддается многоликому чудовищу — мнению, но стремится быть приятным себе и Богу; человеку, желающему и знающему, как сохранить человеческие отношения с людьми. 6. Поскольку же Сократ [в «Федре»] выслушал неприличнейшую из речей, содержавшую ложь относительно эроса, то оказался способен взять лучший тон: его голос тут же изменился, перейдя в иной лад, и вот он уже гимнословит Дия и священные пути колесниц одиннадцати богов — в жилище богов остается одна Гестия; он воспевает и души, сопровождающие богов, и их борьбу за то, чтобы выглянуть за поверхность неба. 7. И когда он дерзает объяснять свою отважную речь, то оказывается в долине по ту сторону нашего мира, и это происходит под тем же платаном, под которым он ораторствовал, состязаясь с софистом Лисием, и перед тем же, в самом деле, ребенком. Я не говорю о Федре, ибо тот хотя и был молодым человеком, был уже мужем: я имею в виду прекрасного юношу в цвете лет — ему Сократ внушает какое-то понятие о любви, а затем переубеждает, шутит с ним и говорит серьезно.
15. 1. Что же, если и я хочу пошутить со своим сыном, обещанным мне в будущем году Богом? Для меня он уже присутствует; с ним я считаю достойным и шутить, и быть серьезным, ибо я желаю, чтобы он стал человеком достойным и в том, и в другом:
Был бы в речах ты вития и делатель дел знаменитых103.
И пусть он не презирает Сократа, который и сам не пренебрег своей способностью украсить речью погребальные почести, воздаваемые народом и государством афинским павшим
102 Возможный перевод: «быть милостивым, радостным». 103 Гомер. Илиада, 9, 443.
воинам, хоть и считал, что эта задача превыше его сил. 2. Ибо он приписывал такую способность Аспазии, с которой общался,
<59> чтобы быть человеком воспитанным в делах любовных104. Но если принять во внимание, что значили для Аспазии и Сократа дела любовные, то не будет ничего недостоверного в том, что философия, сподобившаяся зреть величайшие из мистерий, будет опознавать красоту повсюду и с радостью принимать, где бы ни встретила; что она радостно похвалит риторику и даже усердно займется поэзией. 3. Действительно, Сократ открыто занимался поэзией, и не в детстве или юности, но после суда гелиастов105, будучи в тюрьме106, в момент, никак не располагавший к шуткам человека его лет; в обстоятельствах — не то чтобы страшных (что могло быть ужасного для Сократа?), но к шуткам не располагавших. Сам же Сократ относительно своих занятий поэзией утверждал, что повинуется богу [Аполлону]. Не станем в этом сомневаться; ибо он становился ему своим, занимаясь общим с ним делом. 4. Или же не является поэтом обладатель святилища в Пифо и, клянусь Дием, Бранхидов107? Между тем, этот бог усваивает гомеровскую поэзию как к себе восходящую: «Я пел, божественный же Гомер писал»108. Итак, когда приверженцы безъязычия бранят благодаря своей мудрости [красноречие], они не понимают, что делают себя первее самого Аполлона вместе с Аспазией и Сократом. 5. Мы же призываем нашего сына заниматься всеми этими искусствами. Пожелаем ему и того, чтобы прежде чем он так или иначе насытится риторикой и поэзией, прежде чем укрепит свой ум и сможет защитить эти искусства
104 Ср.: Платон. Менексен, 235е; Ксенофонт. Воспоминанияо Сократе, 2, 6, 36. 105 Суд присяжных в Афинах в числе 6000 тысяч человек, по 600 от каждой филы; избирался сроком на год. 106 Ср.: Платон. Федон, 60e-61b. 107 Пифо, т. е. Дельфы. Бранхиды — род, который заведовал оракулом Аполлона в Дидиме. Обладателем святилища в Дельфах и пророческого рода Бранхидов является Аполлон.
108 Анонимный стих. Ср.: Папатинская антология, IX, 455.
посредством них самих, не встретил он наглеца, да еще и противящегося Музам. 6. Как бы ты, сын в самом деле мог воспользоваться отцовским имуществом? Мои поля стали меньше, многие из моих рабов стали моими согражданами. Золото? Но я не имею его ни в виде женских украшений, ни в виде монет. Все, что у меня было, я истратил, подобно Периклу, на необходимое109; и лишь книг явилось у меня много больше, чем мне их оставили: и значит — нужно, чтобы ты мог воспользоваться всеми этими книгами.
16. 1. Если же ты осердишься на отца за то, что я не стал править для тебя писания Диона, благодаря которому эта речь оказалась так велика, то имей в виду, что ни одна подобная книга не правилась мной для тебя. <60> В этих вопросах110 Дион не нуждается в защите: в противном случае он будет нуждаться опять в риторике. 2. Для себя же я извлек закон из философии. Пифагор Самосский, сын Мнесарха — этим именем подписан закон, запрещающий вносить что-либо [от себя] в книги; закон, требующий, чтобы книги сохранялись — как были написаны первой рукой, чтобы были такими, какими случилось им некогда стать благодаря судьбе или искусству. Закон для произведений риторики в действительности есть нечто нериторическое. Ибо к числу положений, принимаемых без доказательств на веру, относится не то, что основано на убеждении оратора, но то, что имеет силу в законодательствах государств. 3. Некоторые из наших, однако, из-за этого111 находят для себя достойным быть риторами, будучи в действительности тупыми делопроизводителями112. Так что даже если в суд [, где они председательствуют,] вводятся свидетели, на которых зиждется всё дело, они
109 Отказавшись объяснять, на что он потратил общественные средства, Перикл заявил, что истратил их «на необходимое». Со временем эти его слова стали фразеологизмом. Ср.: Аристофан. Облака, 859.110 Вероятно, имеются в виду какие-то риторические шероховатости. 111 Т. е. из-за желания заниматься положениями веры. 112 γραμματείς άτεχνώς; слово «делопроизводитель» беру не в собственном смысле, но из-за его фактурности.
все равно считают, что справедливость восторжествовала только благодаря им: таково их остроумное щегольство и [непреходящая] юность. Поскольку же мы прочли [Пифагоров] закон не из римских таблиц, которые дали бы ему власть и над противящимися ему, но у древнего философа, то ему следует добавить убедительности, чтобы слово стало законом. 4. Как бы не вышло, однако, так, что — сами того не сознавая113 — и мы, в свою очередь, не стали говорить напыщенно о вещах ничтожных; ибо я не знаю, как — начав с пустяков — были увлечены мы и вещами серьезными. Итак, будем бдительны, насколько возможно, а если будет нужно, то и возьмем назад что-то из сказанного. Если же этого достаточно, то, вообще говоря, хорошо было бы ни в чем попусту не усердствовать.
17. 1. Следовательно, Пифагор (или любой другой член пифагорейского братства114 и его защитник, для которого слова Учителя являются законом) скажет, что наилучшее состоит в том, чтобы иметь от природы ум, годный для любого дела, т. е. ум в действительности, т. е. ум риторический и ум поэтический — пусть бы он и не достигал во всех них последних вершин. В наш мир уже приходили такие люди, наделенные такими способностями, проникнутые величием, наделенные внутренним знанием: люди — не нуждавшиеся в обучении, люди — становившиеся сами образцами для подражания в своих искусствах. 2. Но, конечно же, большинству людей не выпала сия благая судьба, некоторые же весьма далеки от нее: это умы в возможности. Такие умы в возможности — одни больше, другие меньше, одни ближе, другие дальше находящиеся от цели — ведомы умами в действительности к их цели, поскольку сами умы в действительности суть достигнутые цели своих действий [к этому они ведут и умы в возможности]. Вся работа наша с книгами <61> направлена к единственной цели — пробудить возможное в нас к действительности. 3. Итак, в первую очередь, пусть повсюду властвует
113 λάθωμεν. 114 Θιασώτης.
литература, основанная на чувствах; пусть, продвигаясь вперед, она пробует собственные силы и ни в коем случае не цепляется за слога. Точно так же как иная проблема приветствуется и принимается нами, поскольку трудность дает упражнение нашей изобретательности, так же и ум, не имея возможности положиться на глаза, но — будучи вынужден заполнить пробел в читаемом, — пусть упражняет свою изобретательность, чтобы в одиночку во время чтения справляться с такими трудностями. Вместе с тем уму следует привыкнуть не зависеть ни от кого, кроме себя. Ибо те глубоко ошибочные книги, о которых я сейчас говорю, требуют, по-видимому, чтобы ум господствовал над знаниями глаз. 4. Учение Пифагора предписывало даже отрокам исследовать природу каждого [человека] и вместе с тем считало это подготовительное упражнение куда более подходящим для детей, нежели изучение лемм плоскостной геометрии115. Не великое это дело — вставить в текст букву, слог, фразу или, если хочешь, даже целый период и затем пользоваться, не колеблясь, всей книгой. 5. Здесь всё происходит так же, как с орлятами: как только они входят в тот возраст, когда становятся в состоянии летать, родители поднимают их в воздух и отпускают, как бы обращая к тому, чтобы им воспользоваться собственными крыльями; затем поднимают снова, и еще снова, и снова, предупреждая слабость их возраста — до тех пор пока те основательно не изучат искусство полета.
18. 1. Я не стану похваляться ни перед кем другим, сын, но тебе скажу истину. Частенько, читая книгу, я даже не нахожу нужным дожидаться развязки, чтобы извлечь из нее нечто полезное, но, оторвав от нее глаза, вступаю с автором в состязание: пользуясь подходящим моментом, я — не теряя ни минуты — тут же начинаю произносить текст книги, как если бы прочел ее всю [и теперь только восстанавливал в памяти]116. Положив в основание мысль автора, я говорю то, что мне кажется следующим из нее. Затем я сравниваю сказанное мною с
115 Ср.: Платон. Государство, 536<± 116 Великолепное упражнение на развитие воображения!
написанным в тексте, и нередко выходит так, что и смысл тот же, и стиль такой же. 2. Случалось иногда и так, что хорошо усвоив мысль автора, я несколько расходился с ним в лексике, но при этом умел полностью приспособиться [и воспроизвести] авторскую интонацию. <62> Если же оказывалось, что и сам смысл у меня вышел иной, то все-таки это был смысл, свойственный создателю книги, который не был бы им отвергнут, приди он ему на ум [в момент создания этой вот книги]. 3. Однажды, вспоминаю, будучи в кругу друзей, я держал в своих руках благородное, величественное и серьезное произведение: нужно было читать его вслух для всех, что я и делал; и вот, читая, всякий раз когда это было уместно, я добавлял кое-что от себя, выражая свою мысль (клянусь Гермесом117, без всякой задней мысли: просто то, что приходило в голову, то доверял я рассудку и языку). И вот поднялся большой шум, раздались громкие рукоплескания, возгласы восхищения: люди хвалили автора произведения, причем не в последнюю очередь из-за моих добавлений. 4. Таким образом Бог сделал мою душу нежной пластической массой [, способной принимать отпечатки]118 особенностей литературных стилей и человеческих нравов. Если бы я решил поупражняться в создании псевдоэпиграфов119, природа дала бы мне соответствующие силы, чтобы осуществить начинание. Когда мелодия флейты перестает звучать, уши тех, кто наполнял их музыкой флейт120, продолжают слушать эхо, и они еще долго находятся во власти звучавших мелодий. 5. Я же часто усиливал трагичность трагедий и шутил над комедиями, откликаясь на труд каждого из писателей. Временами меня могли бы принять за современника то Кратина и Кратэта, то Дифила и Филимона121; и нет
117 Т. е. богом красноречия. 118 Ср.: Платон. Теэтет, 191c-d. 119 Букв.: «неправильных книг», άδιορθώτοις βιβλίων. 120 Ср.: Платон. Крытой, 54d. 121 Кратин и Кратэт — комедиографы, соревнующие Аристофа
ну. Дифил и Филимон — представители новой аттической комедии ни одной формы ритмической прозы или поэзии, до которых бы я не поднялся и в которые не был бы простерт мой опыт, которых я бы не испытал основательно, сопоставляя целое с целым, либо фрагмент с фрагментом. Хотя особенности стилей разнообразны и имеют множество различий, в каждом из моих подражаний было и что-то принадлежащее мне: что-то подобное верхней струне лиры, которая — ожидая удара плектра — звучит, как эхо уже исполняемой на других струнах мелодии.
(IV—III вв. до н. э.). О самих Аристофане и Менандре Синезий не упоминает, вероятно, из скромности.
|
—
—
О СНОВИДЕНИЯХ
1.1. Если сны и в самом деле пророчествуют, если те видения, которые являются людям во сне, говорят прикровенно об имеющих произойти событиях, то о снах можно было бы сказать, что они мудры, но не ясны или же что их мудрость как раз и состоит в их неясности. <131>
Скрыли великие боги от смертных источники пищи2
Беструдно обладать величайшим из благ — это удел божества; от людей же не только доблесть, но и всё прекрасное
... отделили бессмертные боги Тягостным потом.. .3
2. Предсказание, возможно, есть величайшее из благ, ибо знанием и вообще способностью знать Бог отличается от человека, а человек — от дикого зверя. Однако Богу для знания достаточно природы. Посредством же предсказания человек достигает куда большего знания, нежели это свойственно общей4 природе. Толпа ведь знает только настоящее и лишь догадывается о том, что еще не произошло. Только Калхант во всеэллинском собрании знал «всё, что минуло, что есть и что
2 Гесиод. Труды и дни, 42 (пер. В. В. Вересаева). Слово βίος имеет несколько значений, чем и воспользовался Синезий. В данном контексте у Гесиода оно называет источник жизни, пропитания; Синезий же, пользуясь цитатой, подразумевает иное значение: образ жизни. 3 Гесиод. Труды и дни, 289. Целиком пассаж Гесиода выглядит так: Но добродетель от нас отделили бессмертные боги Тягостным потом: крута, высока и длинна к ней дорога, И трудновата вначале. 4 Т. е. общечеловеческой.
будет»5. И дела богов, согласно Гомеру, потому зависят от воли Зевса, что он раньше родился и больше знает; последнее же — потому именно, что он старше других. 3. Я думаю, возраст Зевса упоминается в этих стихах, дабы указать на то, что знание возрастает вместе с временем, ибо наиболее чтимым является, конечно, знание [а не возраст как таковой]. Если же позволить убедить себя в том, будто в других стихах Гомера властное водительство Зевса объясняется силой его рук, ибо поэт говорит о превосходстве в силе6, то это значило бы вульгарно заниматься поэзией, еще не слыша о том, что — согласно содержащейся в ней философии — боги суть умы и ничто другое. Поэтому-то поэт и добавляет к превосходству силы старшинство возраста, что Зевс — изначальнородный (άρχεγονώτερον) Ум. Сила же ума разве не разумение7? 4. И Тот, Кто есть Бог, будучи Умом, Тот, Кто достоин начальствовать над другими богами, властвует благодаря превосходству мудрости, так что и «превосходство в силе» понимается нами в том же смысле, а именно — как превосходство, определяющееся тем, что он больше знает. Благодаря тому мудрец и родствен Богу, что стремится породниться с ним в знании и практикует мышление, в котором существенно осуществляется (ούσίωται) божество.
2. 1. А вот каковы доказательства того, что для людей искусство предсказания одно из наилучших. Если, с одной стороны, всё указывает на всё и значит чрез всё, поскольку все — братья в едином живом космосе, <132> а с другой стороны — все вещи суть
5 Гомер. Илиада, 1, 70: Калхас восстал Фесторид, верховный птицегадатель. Мудрый, ведал он всё, что минуло, что есть и что будет. 6 Ср.: Гомер. Одиссея, 18, 234 (в пер. В. А. Жуковского эта фраза выглядит иначе: «...высшая здесь обнаружилась воля... О Дий громовержец!».
7 Φρόνησις — понимание; слово, однокоренное с φρήν — «грудобрюшная преграда», «диафрагма»; имеется в виду понимание интуитивное — на уровне сердца и диафрагмы, подразумевающее также и предвидение/предчувствие.
разнообразные буквы, и дело с ними обстоит так же, как с книгой: так что, называя сущее, мудрый узнает финикийские буквы, египетские и ассирийские (мудрым я называю познающего природу), но при этом каждый читает разное и один читает лучше, а другой хуже, один по слогам, другой — слово за словом, а есть и постигающий написанное разом, — если всё это обстоит именно так, то точно так же и мудрецы по-разному видят будущее: некоторые [чтобы видеть его] познают звезды8 (при этом одни — неподвижные, а другие — протяженные9 небесные огни), иные узнают его во внутренностях животных; третьи — в криках птиц, в их полетах и в том, как они сидят; для четвертых символом будущего является буква [священных] текстов — и сами слова, и их связанность иным [не буквенным и не буквальным смыслом]: всё для всех может быть значащим, так что если бы и птицы обладали мудростью, то в своем искусстве предсказаний они использовали бы человека подобно тому, как мы их, узнавая будущее по поведению людей. Ведь мы для них, как и они для нас, во всех отношениях моложе, но в то же время и старше, и идеально подходим для предсказаний. 2. Ибо я полагаю, что всякая вещь должна быть связана со всякой другой вещью симпатически, поскольку все вещи суть части того, что живет [во всем, что оно есть] единой жизнью, то есть они суть части единого целого10. Потому и
8 Ср.: Плотин. Эннеады, III, 1, 6: «...Движение звезд служит сохранению целого, но... помимо этого они приносят и другую пользу, так что они подобны буквам, и знающий эту [небесную] грамоту, взирая на них, читает будущее по их фигурам; таким образом, [владеющие этим искусством] восходят к обозначаемому путем аналогии; так и птицегадатель, видя, что птицы полетели высоко, говорит, что это обозначает свершение героических дел». 9 Вероятно, имеются в виду кометы. 10 Ср.: Плотин. Эннеады, II, 3, 7: «Поскольку в едином живом существе присутствует единое начало, постольку благодаря изучению одной части живого существа мы можем кое-что узнать и о другой» (указ. изд. С. 140).
существуют чары магов11, что вещи очаровывают друг друга, так же как и обозначают: мудрец же — тот, кто ведает родство частей космоса. Ибо он привлекает к себе одну вещь посредством другой, имея задатки даже и наиболее удаленных вещей: звуки имен, материи, фигуры. Также и в нас: если болеют внутренности, болеет и иное, а боль в пальце отдается в паху, в то время как многие другие промежуточные части ничего не претерпевают. Так происходит потому, что эти палец и пах суть палец и пах одного живого существа и взаимосвязаны теснее, чем иные его части друг с другом12. 3. Даже и бог, если он из сущих в космосе, бывает связан с каким-нибудь камнем или растением, сущими в том же космосе, и претерпевает подобное им (όμοιοπαθών); он подчиняется природе и околдовывается: так и музыкант, трогающий гипа
ту13
, не заставляет звучать тем самым соседнюю эпогду, но приводит в движение эпитриту и нэту14. Уже наши предшественники были единодушны в том, что в родстве частей содержится и некий разлад, ибо космос не есть простое Единое, но единое из многого. <133> Есть в нем приветливые друг к другу части, а есть враждующие, и это состояние вражды согласуется с единомыслием (όμονόιαν) всего [ничуть не менее состояния дружбы]: так же и аккорд лиры представляет собой [одновременное звучание] диссонирующих и консонирующих звуков — единое из противоположностей есть гармония и в случае лиры, и в случае космоса.
11 Здесь имеется в виду магический обряд привлечения: как любовного, так и в широком смысле привлечения вещей, событий. 12 Ср.: Платон.Государство, 462c-d: «.. .Когда кто-нибудь из нас ушибет палец, все совокупное телесное начало напрягается в направлении к душе как единый строй, подчиненный началу, в ней правящему, она вся целиком ощущает это и сострадает части, которой больно» (пер. А. Н. Егурнова); Плотин. Эннеады, IV, 7, 7.
13 Нижняя струна лиры. 14 Соответственно, третья и четвертая струны лиры. Речь идет об известном с глубокой древности акустическом эффекте, при котором резонируют именно созвучные друг другу струны, а не соседние.
3. 1. Архимед Сицилиец требовал какое-то место вне Земли, чтобы мог быть противовес Земли, утверждая, что пока он находится на Земле, то не имеет возможности воздействовать на нее15. Однако мудрец, обладающий какими-то знаниями о природе космоса, окажись он вне космоса, не сможет воспользоваться своей мудростью, ибо чтобы воздействовать на мир, ему должно пользоваться посредством мира. Если он разорвет непрерывность [живого мира, выйдя за его пределы], то тщетным, пожалуй, будет его видение: перед ним оказались бы запечатанные бездушные символы. Ибо и божество, насколько оно вне космоса, никоим образом не может быть околдовано;
Он [Зевс] удалился, об нас и не мыслит16.
2. Ибо природа ума неумолима; страстное же — очаровываемо. Горизонт предсказательства и посвящений определен множеством охваченных космосом вещей и их родством друг с другом. Дело обстоит так, что есть разнесенность и множество, а наряду с ними — единое и родство. Что до посвящений, то умолчим о них, повинуясь закону государства; рассмотрение же мантики [градским законом] не порицается. 3. Выше мы уже похвалили искусство предсказания в целом. Теперь следует выделить наилучшее в нем, с радостью занявшись его рассмотрением и не упуская из виду общую [для всех видов предсказательства] особенность — неясность, благодаря которой ничто созерцаемое в целой природе не способно к опровержению предсказательства. Наше слово будет стремиться показать всю значительность [этой неясности] в мантике, подобной тайности17 в посвящениях, ведь точно так же [как и слова иерофанта при
15 Имеется в виду Архимед из Сиракуз (287-212 до н. э.) — знаменитый ученый древности — и его высказывание, которое в привычном для нас переводе звучит так: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю».16 Гомер. Илиада, 15, 106. 17 απόρρητος — «таинственное», «запрещенное», «неизреченное», «гнусное».
посвящениях] изречения оракула не изрекаются понятными для всех. Потому-то прорицающий в Пифо бог именуется Локсий18. Ибо напрасно слушал бы совещавшийся народ данное этим богом пророчество о том, что афинян спасут деревянные стены, если бы Фемистокл не постиг значения оракула. Так что здесь нам не следует отвергать пророчеств, данных посредством снов, хотя они и имеют то общее с другими видами предсказаний, что значение их скрыто.
4. 1. <134> Следует рассмотреть тщательнейшим образом это знание, ибо оно исходит от нас, изнутри нас и есть отличительная черта души каждого человека. Ум обладает эйдосами сущих вещей — говорит древняя философия. Мы могли бы прибавить к этому, что душа обладает эйдосами вещей возникающих, поскольку ум относительно души — то же, что сущее относительно возникающего; и если мы поменяем местами первый и третий, а затем второй и четвертый термины, а затем проделаем эту операцию в обратном порядке, то не отступим от истины, ибо будем следовать определениям науки. Таким вот образом мы сможем, пожалуй, обосновать наше положение о том, что душа обладает эйдосами возникающего. [Строго говоря,] душа обладает всеми эйдосами, но выставляет перед собой и зеркально отражает лишь приличные [случаю] образы воображения (φαντασιάν), благодаря которым живое существо совершает постигающее схватывание (άντίληψιν) пребывающих в душе эйдосов. 2. Как мы не воспринимаем энергий ума, до тех пор пока о них не будет возвещено здравому смыслу силой познания19, так что не пришедшее к этому [осознанию] скрывает живое существо [от ума и от него самого, насколько оно может быть умом], — точно так же мы не воспринимаем и эйдосы, сущие в первой душе, прежде чем их оттиски не перейдут в воображение. Воображение само, похоже, есть некая меньшая, подлежащая жизнь, укорененная (στασα) в собственной природе. Чувства — во всяком случае, в этой жизни воображения — присутствуют. Ибо мы видим цвета, слышим звуки, имеем четкие тактильные ощущения, в то время как телесные органы восприятия
18 «Кривой» — один из устойчивых эпонимов Аполлона.
19 τω κοινω την έπιστατικήν δύναμιν.
бездействуют. 3. Вполне возможно, воображение — какой-то более святой вид восприятия, ибо благодаря ему мы сближаемся с богами, и они подают нам многие наставления и другие пророчества, заботясь о наших делах. Так что если кому-нибудь будет даровано во сне сокровище, меня это не удивит. И если некто, заснув безвкусным болваном, встретил во сне Муз, говорил с ними, слушал их и пробудился искусным поэтом, как это случилось в наши дни, то и в этом нет ничего парадоксального. 4. Не стану говорить о всех разоблаченных во сне заговорах и о всех тех, кого сон-целитель избавил от болезней; однако следует сказать о том, что сон возводит не стремившуюся к тому душу на путь совершеннейших видений Сущих, так что душа, и не помышлявшая о восхождении, <135> оказывается в наивысшей точке, вознесенной над природой, соединенной с Умопостигаемым, пребывающей в таком недоумении, что не знает, откуда и пришла. 5. Если кто-то считает душеводительство делом великим, однако не верит воображению и тому, что посредством него достигнет некогда счастливого соединения [с божеством], пусть послушает священные Логии20, говорящие о различных путях. После целого каталога мотивов, побуждающих душу к восхождению и уходу из дома, а согласно с последним происходит рост внутреннего семени, читаем:
Одному [Бог] дал, изучая, ухватить признак (γνώρισμα) света; Других же спящими оплодотворил Своей силой.
Смотри! Он разделяет счастье и познание. Отличает того, кто был научен во сне, от того, кто наяву. Однако бодрствующего учит человек, спящего же Бог оплодотворяет своей силой; но поскольку одно и то же — знать (μαθάνειν) и случаться (τυγχάνειν)21, то оплодотворение больше, чем научение.
20 Речь идет о «Халдейских оракулах» — произведении времен Марка Аврелия, оказавшем немалое влияние на Порфирия, Ямвлиха, Прокла и Синезия. 21 Глагол τυγχάνειν имеет десятки значений; «случаться» значит здесь и находить, и жить какую-то судьбу: всегда так или иначе соединяться
5. 1. Итак, пусть сказанное нами выше послужит в защиту достоинства воображения против тех, кто отрицает его всецело, не уступая даже самую малость. Нет ничего удивительного в том, что к мнениям, открыто осужденным оракулом, к образу мыслей, возникшему под влиянием суетной мудрости, льнут люди говорящие: «Части жертвенных животных и внутренности суть детские игрушки». Оракулы повелевают нам бежать от таких нечестивцев. Они же, будучи людьми возвышающимися над толпой, на самом-то деле, используют самые разные техники, чтобы узнавать будущее, и считают эти свои поступки достойными. При этом они, уж конечно же, презирают сны, поскольку считают их чем-то чересчур очевидным: методом, позволяющим на равных основаниях увидеть будущее и мудрецу, и неучу [что их как раз и оскорбляет]. 2. Но разве мудрость не состоит в том, чтобы добиться большего в том, что свойственно всем? Потому-то остальные, и особенно величайшие, блага выставлены на всеобщее обозрение и предлагаются всем. В самом деле, из видимых вещей нет ничего божественнее Солнца, но нет и ничего более для всех доступного, чем оно. Если видеть бога своими глазами — счастье, то уловить бога глазами воображения — это еще более изначальное (πρεσβυτέρας)22 ви, дение. Ибо воображение есть чувство чувств, дух воображения — самое чуткое из чувствилищ и первое тело души23. Однако оно таится в самой глубине и осуществляет свою власть над живым существом, <136> словно бы из акрополя — вокруг него природа воздвигла [оборонительный комплекс] головы24. Ви, дение и слышание не суть чувства, но чувственные органы общей мыслительной способности, помощники и словно бы привратники живого существа, возвещающие хозяину о всем чувственном, что приходит извне, с той стороны дверей: по их сигналу внешние органы чувств распахивают двери во
с чем-то (основное значение — «попадать в цель»). Именно этот мотив соединения и обыгрывает здесь Синезий. 22 Подразумевается: и более ценное. 23 Т. е. астральное, надлунное, если так можно выразиться, тело.24 Ср.: Платон. Тимей, 70а.
вне. 3. И во всех частях воображение есть совершенное чувство, ибо оно слышит целым духом (ρλφ τω πνεύματι) и целым видит, и все остальное так же. Воображение распределяет чувственные способности по своим местам, изводит из живого существа каждую из них отдельно: они изливаются из него, подобно лучам из центра сферы, и вновь сходятся к центру; все они едины по общему корню, многи же по исхождениям (πρόοδον)25. Таким образом, наиболее животное из ощущений — то, что было выброшено вперед (προβεβλημένων) через органы чувств; это «выброшенное вперед» не становится ощущением до тех пор, пока не достигнет первого26. Ощущение же, осуществляющееся без посредников, божественнее и ближе душе.
6. 1. Если телесные чувства чтятся из-за того, что они познают (ибо лучше всего мы знаем то, что перед глазами), то когда мы посылаем воображение к воронам27 на том основании, будто оно менее достоверно, чем ощущение, — то мы, кажется, забываем, что и глаза не являют всей истины, а иногда и вовсе ничего не являют, а в другой раз и обманывают: то в силу природы самих предметов, то в силу среды, через которую они видят. В зависимости от удаленности предметы видятся то большими, то меньшими; под водой — большими; опущенное в воду весло кажется переломленным. 2. Глаза обманывают нас по своей немощи; гноящиеся глаза являют расплывчатые и нечеткие вещи. Так же и тот, у кого больно воображение, не должен требовать чистых и ясных видений. В чем же состоит болезнь воображения; что есть его загноение и отупение? Посредством чего оно очищается, проясняется и восстанавливается в своей природе? Все это вопросы к философии неизреченного28, к которой обращаются — очистившись таинствами и став обоженным29. Всё же, что примешалось к воображению [от
25 Это слово часто переводят термином «эманация». 26 Т. е. разума, общей мыслительной способности, трансцендентального единства апперцепции. 27 Т. е. куда-то в места нехорошие.
28 της απορρήτου φιλοσοφίας. 29 ένθεον γίνεται.
низшей природы], уходит еще прежде, чем воображение вводит к себе Бога. 3. Тот, кто — благодаря согласному природе образу жизни — сохраняет воображение чистым, у того оно становится пригодным к познанию, становится вновь самым чутким и памятливым из чувств. Ибо этот дух воображения укоренен в душевном состоянии, не существует сам по себе, вне симпатической связи с душой: <137> как раковина рапана, скажем, или скорлупа яйца. Эти скорлупы ведь противоположны даже наилучшим душевным состояниям. Что же до первой и индивидуальной (ϊδιον) колесницы [души], то если уход за ней хороший30, — она становится тонкой и неуловимой как эфир, если же уход плох — становится дебелой и землистой. 4. Вообще, воображение есть середина, общая граница между логосом и алогическим, бестелесным и телесным. Поэтому именно через него вещи божественные соединяются с последними. Поэтому-то и сложно постичь посредством философии природу воображения. Ибо оно получает вскладчину родственное от каждого из соседних полюсов (άκρον), и эти столь удаленные друг от друга [сферы] воображаются единой природой.
7. 1. Природа распростерла ширь воображаемой сущности во многие части сущего. По-видимому, она достигает и животных, которые не обладают умом: в этом случае она не является колесницей более божественной души, но сама несома верхом на подлежащих силах, будучи логосом живого существа, надлежащим образом действующего и ориентирующегося благодаря ей во многих вещах. Она, похоже, даже очищается в существах неразумных, поскольку впускает в себя нечто лучшее; целый род демонов осуществляет себя в такой жизни. Ибо всё демоническое бытие в целом воображаемо: будучи призрачными (είδωλικά), они воображаются возникающими. У человека же воображение нередко действует и одно — само по себе, но чаще вместе с иным. 2. Ибо мы не можем осуществлять мышления без фантазии; лишь изредка, и как исключение, удается кому-то в неделимый момент прикоснуться к нематериальным эйдосам. Тяжело возвыситься над
30 Очень приблизительно перевожу слово άγαθυνομένης. Ниже — то же самое в выражении «уход плох».
воображением, и когда такое случается, — это не меньше, чем счастье. Ибо он [— Платон —] называя то, что за пределами воображения, говорит, что ум и рассуждение радостны и желанны, даже если появляются к старости31. Ибо жизнь, будучи пред-ставлена (προβεβλήμενη), есть [проекция] либо воображаемых образов, либо пользующегося воображением ума. Что же до духа душевного, который счастливые32 люди называют также духовной душой, то он становится либо богом, либо всевозможным демоном33, либо эйдолом34 — в последнем случае душа несет наказание. Действительно, оракулы единодушны в этом: они уподобляют сонным видениям бытие души, обосновавшейся в тамошнем, и философия соглашается с тем, что первые жизни приготовляют вторые, ибо наилучшее состояние в душе делает [душевный дух] легким и быстрым, а худшее оставляет на нем следы своего осквернения. 3. <138> Итак, душевный дух либо поднимается вверх благодаря сухости и теплу: в этом как раз и состоит окрыление (к этому же, мы находим, относятся и слова Гераклита: «Мудра сухая душа»); либо же — став плотным и влажным — он погружается в земные норы и по природной склонности прячется там, гонимый в подземное пространство, ибо это место наиболее приспособлено для обитания влажных духов. Это образ жизни злых демонов и тех духов, что претерпевают наказание; однако — очистив воображение временем, трудом и иной жизнью — дух вновь выныривает из подземелий. 4. Возникнув как живущий двумя жизнями (άμφίβιον), дух сразу оказывается на дистанции по двойному бегу, так что поочередно имеет связь то с худшим, то с лучшим. Первая душа, нисходя, одалживается им у небесных сфер; восходя на него как на корабль35, она соединяется с теле
31 Ср.: Платон. Законы, 653а. 32 Здесь, вероятно, в смысле «мудрые», «избранные». 33 Здесь мы сталкиваемся с чисто эллинским различием богов и де
монов: богов — как предметов созерцания, и демонов — как указующих и возводящих к божественному и созерцательному. 34 Т. е. призраком. Это тоже своего рода «ангельский чин». 35 Ср.: Платон. Федон, 113d;Федр, 247b; Тимей, 41с, 44е, 69е.
сным космосом. И вот какая борьба назначена ей: либо восходить вместе с духом, либо не пребывать с ним. И это расставание дается ей тяжело, однако она может отбросить дух, если он не будет следовать ей: посвященным в таинства кощунственно в это не верить. Но восхождение души было бы постыдным, если бы она не отдавала чуждого ей, но — напротив — растеряла окрест земли то, что получила свыше. Вот что могло бы быть даром одному или двум мужам Посвящения и Бога: иметь душу такой природы, что она всецело привита и вросла в дух, или всецело согласна с ним, или влечет его, или влечется к нему; во всяком случае, находится с ним в неразрывной связи вплоть до восхождения Туда, откуда пришла36. 5. Таким вот образом дух, отяжелевший злом, увлекает за собой вниз позволившую ему отяжелеть душу. Именно от этого предостерегают Оракулы умное семя, сущее в нас:
Не склоняйся долу — в космос, блистающий темным, В мир, который есть бездна, вечно неверная и безвидная, Темная, грязная, призрачная, безумная.
Но что, в самом деле, хорошего для ума в жизни безрассудной и безумной? Что же до эйдола, то в силу того, что в этот момент духу свойственна некая непроницаемость, ему приличен дольний простор, ибо подобное стремится к подобному37.
8.1. Если же единое [сознание] возникает из объединения [ума и эйдола], то и ум может, пожалуй, погрузиться в наслаждение. Потому крайним злом является не понимать зла [настоящего положения дел]. Это свойственно тем, кто даже не старается вынырнуть
36 Дух (или — что то же — воображение), очевидно, занимает у Синезия такое же место, что ум в рассуждениях философов классического периода. Толковать ли этот момент как инновацию и переворот в платонизме или следует взглянуть на учения классического периода через призму учения Синезия — об этом мы будем говорить в статье.
37 Ср.: Платон. Горгий, 510b; Пир, 195b.
<139>, так же как и опухоль, которая не болит, не позволяет вспомнить о выздоровлении. Поэтому-то покаяние (μετάνοια) и есть восхождение, что мы начинаем готовить побег, когда становится невыносимо. При этом важнейшая часть очищения есть воля (βούλησις); ибо благодаря ей поступки и слова обретают действенность (ώρεγέι χείρα); в случае же, если воля отсутствует, любое таинство бездушно, будучи изувечено в главнейшем из условий. 2. Потому-то обвинительные приговоры доставляют чину сущих существ величайшую пользу, вводя их в скорбь и очищая душу от бессмысленных радостей. То, что несправедливо называют превратностями судьбы, в значительной мере содействует освобождению от привычного отношения к здешнему. Первое Провидение открывается для тех, кто обладает — благодаря этим превратностям — умом; те же, кто ума не имеет, не имеют и веры в Провидение — благодаря тем же превратностям. Действительно, никогда не отвратится от материи душа, если не столкнется ни с каким из окружающих ее зол. Потому следует думать, что все те прецеденты счастья, о которых много болтают, суть ловушки для душ, устроенные смотрителями нижних миров. 3. Существует ли для душ, избегших [тенет дольней жизни], питье Леты38 — на это пусть ответит другой; но душе, вступившей в жизнь, определенно предлагается дающий забвение напиток, который есть сладость и удовольствие. Придя в свою первую жизнь поденщицей, душа по собственной воле — вместо того чтобы получить плату [и уйти] — становится рабыней [и остается]; уже в сам момент нисхождения душа привлекается по законам Адрастеи к общим работам (λειτουργίαν) ради природы космоса. [Впоследствии же,] будучи околдована дарами материи, душа приходит к состоянию, близкому состоянию тех свободных людей, которые нанялись на определенное время на работу, но будучи очарованы красотами служанки, пожелали остаться и согласились стать рабами хозяина возлюбленной. 4. И когда мы — будучи в глубоком убеждении, что вещи, мнящиеся нам благими, таковы и суть — наслаждаемся
38 Ср.: Платон. Государство, 621а. В долине Леты души, готовые вернуться на землю, пили напиток забвения.
всем тем, что связано с телом и нам чужеродно, мы соглашаемся с тем, что природа материи прекрасна; при этом материя воспринимает наше одобрение как тайный договор: если мы желаем, как свободные люди, отстраниться, — нас провозглашают беглыми и стремятся вернуть, как возвращают беглых рабов, прочитывая вслух договор. Именно в этот момент душе более всего нужна защита и помощь Бога; <140> немалое предлежит борение тому, кто возьмется опротестовать договор, заключенный с самим собой — может случиться, что для его расторжения потребуется и насилие. Именно в этот момент относительно людей, сбрасывающих узду законов материи, судьбой приводятся в действие материальные наказания. Именно это Священные Речи называют теми подвигами, которые подъял Геракл, а также и все те, кто воспользовался силой ради освобождения: те, кто не остановился, пока не привел свой дух туда, куда не достигают руки природы. 5. Если же этому внутреннему порыву положить предел, сорвав его вниз, то с необходимостью придется вступить в борьбу еще тяжелейшую; ибо [после прерванной нами самими попытки освободиться, материя] обходится с нами уже беспощадно, как с чужими: если ты оставляешь мысль о восхождении, она требует наказания за саму попытку и производит жизни, не выступающие за пределы двух пифонов, как об этом прикровенно сказал Гомер, называя в сей темной притче две части материи. И сам Зевс для Гомера — по словам его эпоса — есть бог, властвующий над материей, раздаятель двусмысленных судеб, никогда не бывающий источником чистого блага; некто же уже стал причастен к чистому злу. Вообще говоря, всякая жизнь и образ жизни остается блужданием души, не взошедшей назад после первого нисхождения.
9. 1. Теперь рассмотри и сколь велико то посредующее, куда попадает этот дух39. Когда душа стала склоняться долу, — говорим мы, — дух отяжелел и стал погружаться до тех пор, пока не достиг блистающего мрачным огнем, сумрачного пространства; когда же душа поднимается, дух следует за ней до тех пор, пока может;
39 Не следует забывать, что везде, где Синезий говорит о духе, он имеет в виду воображение.
может же он — до тех пор пока не придет в место, противоположное первому. Послушай, что говорится об этом в Оракулах:
Обрыву не оставляй дерьма (σκύβαλον) материи, И эйдол имеет свою часть в светозарном месте.
Это светозарное место расположено диаметрально противоположно здешнему мрачному. 2. Острый глаз, однако, может увидеть в этих стихах и нечто большее. По всей видимости, душа возводит в небесные сферы не только свою природу, полученную там: если она действительно привлекла некие высшие части огня и воздуха к призрачной природе еще прежде, чем облечься в землистую скорлупу, то она, как говорятОракулы, поднимает их вместе со своей лучшей частью, ибо божественное тело не может быть дерьмом материи. Можно даже сказать, что <141> элементы, общавшиеся, принадлежа к одной природе, элементы, составившиеся в единое, — не всецело безотносительны [даже если берутся сами по себе], а особенно те, что из соседних пространств (как, например, огонь, идущий вслед за круглым телом, а не как земля — последнее из сущих). 3. Если же лучшие элементы могут, снизойдя к худшим, получить удовольствие от общения и составить в материи неоскверненное тело, то как нескверность была бы приобретена таким телом от той части, которая уступила в союзе и взялась властвовать, — так и худшие части, возможно, не противились бы энергиям души; но — став послушливыми и покорными, сопровождая лучшие элементы, незыблемо подчинив свою посредующую природу водительству первой части — они, возможно, превратились бы вместе и разом в эфир и вместе вознеслись: пусть бы и не сквозь Вселенную, но превыше стихий, где вкусили бы пребывания в «светозарном месте». Ибо Оракулы говорят, что они имеют в нем часть, то есть имеют свое место в устроении круглого тела.
10. 1. Что касается состоящего из частей стихий, то мы уже сказали: можно верить этому или не верить. Что же до происходящей свыше телесной сущности, то дело никоим образом не может обстоять так, будто душа восходит согласно природе, эта же сущность не может подняться из своего падения, не может владится в небесные сферы, т. е. разлиться в родной природе. Эти два жребия: сумрачный и светозарный — два крайних термина, один из которых есть высшее счастье, а другой — высшее несчастье. 2. Сколько же есть промежуточных пространств в изогнутом теле космоса, пространств полусветлых и полутемных? И во всех них находится душа вместе с этим вот духом, меняя свой нрав, вид и образ жизни. Когда она возвышается к свойственному ей благородству, она есть ризница истины; ибо чиста, прозрачна, несмешана, божественна, пророчественна, если желает; падшая же душа — темна, неопределенна и лжива, ибо туманность духа не охватывает действительности сущих. Будучи же в промежуточном состоянии, душа в одном погрешает, в другом же — достигает цели. 3. Таким образом, [как промежуточную] опознаем мы демоническую природу40 любого чина. <142> Во всем и всегда или почти во всем и всегда говорить истину — дело бога или почти бога. Блуждать же в собственных предсказаниях — это именно то, что постоянно происходит с существами, погрязшими в материи, страстными и честолюбивыми. Бродящие, как молодое вино, существа эти надевают на себя маску бога или старейшего демона, вспениваются и стремятся занять место, принадлежащее лучшей природе. [Зная это,] мы могли бы уловить чин души, пребывающей в теле. Тот, кто обладает чистым, благоопределенным духом воображения, кто принимает во сне и наяву истинные отпечатки существ, может быть уверен, пожалуй, что ему досталась лучшая доля в том, что касается положения его души. 4. Исходя из ви, дений, которые он проецирует и которыми занят в то время, когда не побуждается к движению ничем внешним, должны мы немедля устремляться к пониманию того, в ка
40 Согласно Платону, демоны «представляют собой нечто среднее между богом и смертным» и являются «посредниками между людьми и богами... Пребывая посредине, они заполняют промежуток между теми и другими, так что Вселенная связана внутренней связью». (Пиру 202е. Пер. С. К. Апта). Порфирий (О воздержании, 2, 38, 2-4) производит классификацию демонов на благих, переносчиков и злодейских.
ком качественно состоянии находится душевный дух; философия же даст нам правила, которых следует придерживаться, чтобы его должным образом питать и заботится о том, чтобы он никогда не блуждал. Лучшая же пища — актуализация силы внимания, всецело умная экспликация жизни, насколько это возможно; предупреждение неуместных и необдуманных порывов призраков [с которыми в данный момент работает воображение]. В этом и состоит обращение к лучшему и неприятие худшего, но лишь собеседование с ним, насколько это необходимо. Умный бросок (νοερά δ' επιβολή) — вот острейшее оружие против всего, ратующего подчинить себе дух41: [если человек овладевает этим оружием,] дух становится несказанно тонок и простерт к Богу. 5. Когда наш дух становится таким образом приготовлен, он привлекает — в силу родства — божественный дух в общение с душой; точно так же, становясь плотным, он стесняет себя и становится меньше, чем нужно для того, чтобы занимать пространства для его принятия, которые созданы Провидением, изваявшим всего человека — речь идет о желудках (κοιλίαι) внутри головы — и тогда, поскольку природа не терпит пустоты, в них вселяется дурной дух. И чего только не натерпится душа, сосуществуя с отвратительным злом? Ибо места, созданные для принятия духа, естественно наполняются лучшим или худшим духом. Но этот, последний дух — наказание атеистам, осквернившим в себе божественное; первый же дух — Цель Благочестия, или же тот, кто ближе всего к цели.
11. 1. <143> Таким вот образом мы приступаем к самой речи о предсказании посредством снов, развлекшись исследованием о природе воображения, с тем чтобы люди его не бесчестили, но — напротив — пользовались им как доставляющим пользу жизни. В предшествующих словах была явлена лишь малая его польза. Лучший же плод здорового духа — это восхождение души (поистине священная польза!), а потому забота о благочестии есть стремление сделать наш дух духом пророческим. И некоторые уже были привлечены сладостью предсказания: предпочли воспаленному возбуждению пиров священную скромную трапезу,
41 На языке христианской аскетики это называется «помысл».
благословенную богами; возлюбили ложе чистое и незамаранное. Ибо тот, кто использует свое ложе как дельфийский треножник42, весьма опасается делать ночи, которые он проводит на нем, свидетелями своего распутства; [напротив, они могут засвидетельствовать] его молитву и простирание ниц. По малу прибавляемое становится большим, и возникающее благодаря иному ведет к большему [чем причина] результату: продвижение в любви к Богу и единение с Ним — к этому некогда придут изначально не желавшие этого. 2. Итак, не следует пренебрегать предсказанием, ибо оно ведет нас по пути к божеству и обладает ценнейшей из сил, присутствующих в человеке. Ведь польза соединения души с Богом не уменьшится из-за того, что душа станет достойной соприкоснуться с лучшими существами. Ибо она не отвращается от живого, но надзирает вокруг с высоты за происходящим внизу; она видит всё гораздо яснее, чем видела бы, находясь в гуще дольних дел, вмешиваясь и смешиваясь с худшим, так что именно пребывая неколебимой [в своем созерцании], она дает живому образы вещей возникающих. Здесь дело обстоит прямо по пословице «склоняясь не унижаться»: лучшее существо заботится о худшем, не связывая себя с ним43. Таким образом, я считаю делом достойным владеть искусством предсказания и оставить его своим детям. А для этого не нужно готовиться к долгому пути или плаванию через море, что следует делать, дабы попасть [из Александрии] в Пифо или к оракулу Аммона, но достаточно, очистив руки и соблюдая священное молчание44, погрузиться в сон:
Ты же, царица, омывшись и чистой облекшись одеждой, Вместе с рабынями в верхний покой свой пойди и молитву Там сотвори перед дочерью Зевса эгидодержавца45.
42 Т. е. как место для получения пророчеств. 43 Ср.: Плотин. Эннеады, IV, 8, 8. 44 Выражение εύφημήσαντο допускает чтение «произнеся благословения». 45 Гомер. Одиссея, 4, 750-752 (пер. В. А. Жуковского). Синезий здесь слегка изменил стих Гомера.
12. 1. Мы будем просить о сне, как о нем просил Гомер. И если мы будем готовы, далекий Бог окажется рядом: <144> Он является всякий раз только спящим, даже если ничего специального не предпринимается. В сне и состоит все инициатическое действие. Благодаря чему еще никто из тех, кто не высоко поднялся в деле пророчества, не сетовал на свою бедность как на причину этого своего унижения. Действительно, некоторые города выбирают своих иерофантов46 из наиболее богатых граждан, как и афиняне триерархов47. Нужно совершить большие траты и быть человеком удачливым, чтобы добыть критскую траву, египетские перья, иберийскую кость48 и еще, клянусь Дием, что-то возросшее и выпестованное в глубинах земли или моря,
где нисходит Бог светоносный [или там,] где всходит49.
Это вот и многое подобное говорится о тех, кто занимается внешним предсказанием: кто из частных лиц мог бы позволить себе такие расходы из своих средств? 2. Но сны видят и те, кто получает пятьсот медимнов жатвы, и те, кто триста50; и зевгиты51 ничем не хуже, и тот, кто обрабатывает клочок земли, находящийся где-то на последней окраине, чтобы прожить хоть как-то; но таковы же гребцы и феты52,
46 Иерофантом изначально назывался верховный жрец элевсинских мистерий. 47 Триерарх — командир военного корабля (триеры), избираемый в Афинах на год. Триерархия освобождала гражданина в продолжение данного года от всех прочих литургий. 48 Легендарные магические атрибуты древности. 49 Гомер. Одиссея, 1, 24. 50 Т. е. граждане первого и второго классов по законам Солона. 51 Те, кто имеет одну упряжку — третий класс граждан по законам Солона. 52 Четвертый класс граждан, согласно Солону, — поденщики, свободные от всяких податей, но не имевшие права занимать
исотелы53 и метэки54. Для Бога нет разницы: принадлежит ли некто к Этеоботадам55, и кто такой недавно купленный Манес56. Общедоступность этого вида мантики говорит о его великом человеколюбии, философской простоте и естественности, ненасильственное™ и благочестии, вездеприсутствии, независимости от вод, скал и пропастей57, а потому и о наибольшей боговидности [сравнительно с иными видами пророчеств]. Практикуя сновидческую мантику, человек не оказывается всецело занят одной работой и не лишает себя счастливого случая — об этом вот следовало говорить в первую очередь. 3. В самом деле, еще никто не отказывался от чего-либо полезного ради того, чтобы пойти спать домой и увидеть сон. Но то время, которое живому существу все равно приходится издержать, чтобы удовлетворить природу (в силу того, что наша сущность негодна для [непрерывной] деятельности бодрствования) — это вот время, дающее человеку, как говорят, то «сопутствующее, что важнее пути»58, прибавляет к необходимости [спать] выбор [как спать] и возможность благобытия во время сна. Следует считать себя облагодетельствованным, быть довольным,
государственные должности. Именно они служили в афинской армии легковооруженными и матросами. 53 Проживавшие в Афинах иностранцы, несшие одинаковые повинности с гражданами, но не имевшие политических прав; они не платили налога на проживание, не обязаны были иметь патрона, имели право на приобретение недвижимости. 54 Иностранцы платившие «метэкион», т. е. налог на проживание, не имевшие политических прав, обязанные иметь патрона, не имевшие права приобретать недвижимость и вступать в брак с афинянами.
55 В классическую эпоху в Афинах род, посвятивший себя служению Афине Палладе. 56 Фригийское или пафлагонское имя. Здесь используется для обозначения раба, не-гражданина. 57 Т. е. мест традиционного явления пророчеств. Достаточно вспомнить пещеру Трофония в Беотии или расселину в Дельфах и ключ, из которого пила Пифия. 58 Источник пословицы неизвестен.
если искусство предсказания посредством разнообразных орудий — искусство, требующее от нас большей части жизни — <145> оставит хоть что-то всем остальным нашим делам и нуждам. Если бы мы всецело отдались одному из видов такого внешнего прорицательства, то помощь предсказания не уменьшила бы тягостности трудов, совершенных ради возможности его совершить: ибо не всякий момент благоприятен и не всякое место годится для совершения обряда, и отнюдь не всегда легко окружить себя надлежащими инструментами. 4. И чтобы не говорить о другом: разве не из-за этих [магических орудий] началась недавно такая давка в местах осуществления наказаний59? Поистине чтобы вместить эти приспособления, нужна грузовая телега или трюм корабля! И это притом, что в необходимый при совершении церемонии скарб входят также доносчики и свидетели обвинения. Говорящий так говорит больше правды [, чем это могло бы показаться незнакомому с нашими обстоятельствами], ибо наше время раскрыло многие магические тайны благодаря служителям закона, сделавшим их достоянием глаз и ушей профанов в ходе публичного судопроизводства и обвинительных речей. Итак, эти виды пророчества ненавистны Богу, и это помимо того ужасного, что, я уверен, заключено в них. Отказ подождать согласия, действие натиском, выламывание с помощью рычагов [в сфере божественного] подобно насилию [в отношении человека], что является преступлением и даже в мире людей не остается безнаказанным. 5. Кроме перечисленных весьма серьезных трудностей, преследующие будущее таким образом вынуждены считаться с тем, что их деятельность пресекается; если же они уезжают за границу, то оставляют дома свое искусство. Ибо это немалый труд — повсюду путешествуя, таскать с собой арсенал, необходимый для такого рода пророчеств. Те же, кто прорицает посредством снов, каждый сам для себя является инструментом, так что даже если мы пребываем где-то — он пребывает с нами; если отправились в странствия — и он за нами последовал;
59 Намек на преследования, которым подвергались прорицатели во времена Синезия. Их багаж подвергался досмотру с целью выведать тайну священных церемоний, вокруг них было полно доносчиков.
воюем — и он с нами; принялись за городские дела, занялись земледелием или торговлей — и он с нами. 6. Даже завистливые законы государств при всем желании не могут наказать тех, кто пророчествует посредством снов, ибо не могут сформулировать обвинения. Какой вред, в самом деле, может причинить спящий? Даже тиранн не мог бы предписать своим подданным видеть сны, если бы только не запретил им спать вовсе. Но законодательствовать наперекор природе и Богу — дело безумное и невозможное.
13. 1. Итак, следует прибегать к пророчествам посредством снов — и женщинам и мужчинам, и старикам и юношам, и бедным и богатым, и частным гражданам и архонтам, и горожанам и деревенским, и ремесленникам и риторам <146>. Здесь не важны ни пол, ни возраст, ни положение в обществе, ни ремесло. Такой вид пророчества доступен для всех и всегда, он — добрый советчик, удерживающий при себе свое слово. Это пророчество есть разом и мистагог, и мист: оно благовествует благо (εύανγελίσθαι αγαθόν), так что делает удовольствие большим, предвосхищая его вкушение, и обличает [надвигающееся] зло — так, чтобы мы успели предостеречься и отклонить его прежде, чем оно произойдет. Ибо всё, что надежды, которые «питают род человеческий»60, предлагают нам полезного и приятного, и всё то, что имеется в страхе промыслительного и полезного, — всё это налично в снах, и ничто кроме них не убеждает верить надежде.
2. Польза от надежды, однако, столь значительна для природы и спасения, что наиболее мудрые из софистов говорили, будто люди даже не желали бы жить, если бы оставались такими, какими возникли изначально: они отказались бы от жизни из-за разлитых в сфере земли ужасов, если бы Прометей не внес в природу надежду — снадобье несокрушимости. Околдованные надеждами люди верят тому, что ожидают, больше — чем тому, что видят. Надежды имеют такую силу, что закованный в ножные кандалы узник, бывает, позволяет воле своего разума (βουλομένφ της γνώμης) предаваться надеждам: и вот он уже освобожден, и вот он солдат в походе и получает двойное жалование, а чуть
Софокл. Фр. 948 (Radt).
спустя — уже сотник и вот уже стратег; вот он побеждает и приносит жертвы, и увенчивается как победитель, и задает пир: хочет — по-мидийски,хочет — по-сицилийски. Он забыл ножные кандалы, пока желал быть стратегом. 3. Однако все это сон: и видения грезящего во сне, и видения [надеющегося —] грезящего наяву. И тот и другой вид сновидений расположены окрест одного и того же подлежащего — природы воображения, которая (когда мы желаем, чтобы она творила эйдосы) приносит одну пользу: она умащает нашу жизнь весельем, обольщая душу обманчивыми надеждами; она восстанавливает ее против восприятия несчастий. Когда же воображение само проецирует надежду — а именно так и происходит во сне — мы имеем данный Богом в обещаниях снов залог будущего. Так что когда кто-нибудь вполне подготовит свой разум (γνώμην) к пользованию тем великим, что предлагают ему сны, он получает двойную выгоду: он радуется еще прежде, чем получает их; <147> когда же, наконец, получает — пользуется ими умело, ибо еще раньше рассмотрел их и примерил к своей жизни. 4. Так что надежда, воспетая Пиндаром в оде о счастливом человеке:
Сладостная, сердце лелеющая сопутствует надежда, Кормилица старости; Переменчивыми помыслами смертных Она всего более правит61, —
это, конечно, не надежда бодрствующего сознания, не та ложная надежда, которая заставляет блуждать нас. Нет, сказанное Пиндаром — похвала определенному виду сновидений, доля которого в общем объеме снов невелика. Предсказание же посредством сновидений, использующее искусство в стремлении постигнуть явленное, дает более прочную надежду, так что не кажется чем-то неблагородным. 5. Пенелопа у Гомера считает, что есть двое ворот снов; при этом половину сновидений она считает
61 Эти строки Пин дара (фр. 214 Snell-Maechler) цитирует Платон. Ср.: Государство, 331а.
ложными62 — не мудрая была в снах женщина. Если бы она знала соответствующее искусство, то пропустила бы их все через роговые врата. Потому Гомер и рисует ее подвергаемой испытанию, виновной в незнании того, что у нее перед глазами и в чем не следовало сомневаться:
Видишь не сон мимолетный, событие верное видишь; Гуси — твои женихи, а орел, их убить прилетавший Грозною птицей, не птица, а я, Одиссей твой.. .63
— говорит Одиссей, будучи под одной крышей с ней и беседуя о снах. Мне кажется, здесь Гомер говорит о том, что недостаточно отвергать сны и считать дохлятиками (άσθένειαν) тех, кто занимается ими, желая постигнуть их природу. 6. Потому же несправедлив и Агамемнон, провозглашающий сны лживыми, притом что сам он плохо понял предсказание о своей победе:
В бой вести тебе он [Зевс] велит кудреглавых данаев Все ополчения; ныне, он рек, завоюешь троянский Град многолюдный.. ,64
[Услышав это,] он двигается вперед, чтобы немедленно взять город штурмом, пропустив мимо ушей «всем войском» (πανσυδία)65 — т. е. поставив в строй всех до единого эллинов; и это в момент, когда Ахилл и фаланга мирмидонян (а это были самые мужественные из воинов) оставались вне сражения.
62 Ср.: Гомер. Одиссея, 19, 562-565 (пер. В. А. Жуковского): Создано двое ворот для вступления снам бестелесным В мир наш: одни роговые, другие из кости слоновой; Сны, проходящие к нам воротами из кости слоновой, Лживы, несбыточны, верить никто из людей им не должен... 63 Там же, 547-549. 64 Гомер. Илиада, 2, 28-30. 65 Слово, могущее обозначать как «всем вместе», так и «всем разом», т. е. с акцентом на «немедленно» — как его и понял Агамемнон.
14. 1. Всё, конец похвалам, заканчиваем! Разве дело не дошло уже до того, что еще немного — и я мог бы быть обвинен в неблагодарности? В самом деле, то, что это благо с нами и в морском путешествии, и дома, и в торговле, и на войне, и во всяком совместном труде — об этом сказано уже чуть раньше; <148> о том, однако, каким благом было пророческое искусство для меня самого — так по сию пору и не сказано. А дело между тем обстоит так, что если это благо и располагается вместе с людьми, то тогда именно, когда они философствуют: так, что претерпевая многие трудности в состоянии бодрствования, они получают во сне полное объяснение одних и помощь в разрешении других.
1. Ведь дело представляется так, будто философствующий выведывает, исследует что-то сам по себе, сам по себе обдумывает; [мой опыт говорит против этого:] весьма часто сны помогали мне писать мои сочинения. Они подготавливали ум, подбирали выражения, одно отвергали, другое затемняли. Бывало, изменялось все построение моей разросшейся, вздувшейся неологизмами речи: как благодаря моему горячему увлечению уже чужим для нас древним аттическим языком, так и благодаря внушению Бога, который об одном рассказывал, о другом говорил — что оно есть; указывал на места в речах, которые нужно исправить, чтобы избежать шероховатостей языка. Сны возводили меня к умеренности и целомудрию, они обуздывали напыщенность66.
2. Однажды, когда я был на охоте, они помогли мне в изобретении приспособлений для охоты на проворных и скрытных зверей. В другой раз, когда охота настолько не удалась, что я уже отказался от мысли о ней и готов был вернуться, сон посоветовал мне проявить упорство, пообещав удачу в определенный день. Поверив, мы с удовольствием ночевали под открытым небом. И вот пришел назначенный день — и пришла удача, явив нам множество зверья, которое мы взяли сетями и копьями. 4. Моя жизнь всегда состояла из книг и охоты, за исключением того момента, когда я был послом — глаза бы мои не видели эти три проклятых года моей жизни! Но и тогда сны принесли мне многую и
66 Ср.: Элий Аристид, 24k-25k.
важную пользу. Ибо они сделали тщетными все нападки на меня колдунов, общавшихся с мертвыми, — сны обличили их и спасли меня от всех них. Они позволили мне повести общественные дела так, чтобы те обернулись наилучшим для городов67 образом, и беседовать с царем смелее, чем дерзал кто-либо из эллинов. 5. Каждый из видов пророчества имеет своих адептов, но посредством снов (хотят или не хотят) пророчествуют все. Прорицание — благой демон каждого из нас: искусство, приложимое (помимо прочего) и к заботам бодрственным.
Таким именно образом эта мудрая вещь — душа — избавляется от наводнения базарных ощущений, вводящих в нее всевозможную инаковость. Ибо она обладает эйдосами, <149> которые получила от ума, и — оставшись — она передает их обратившимся вовнутрь: то, что получила от Бога, передает им. Ибо когда она налична таким вот образом, внутрикосмический бог пребывает с ней, поскольку ее природа того же происхождения, что и природа этого бога.
15. 1. Итак, божественнее других сны такого рода: всецело или почти всецело ясные и определенные, не нуждающиеся в искусстве толкования. Однако они приходят лишь к тем, кто ведет добродетельную жизнь — была ли приобретена такая жизнь благодаря рассудку или благодаря праву. Если же они случаются с иным, то редко и с трудом: немалой должна быть причина, чтобы сон наилучшего рода пришел к случайному человеку. 2. Другой же, самый широко распространенный род снов — тот, что доставляет как раз загадочные видения; именно чтобы толковать сны этого рода требуется прорицание как искусство. Ибо происхождение, если так можно выразиться, этого рода снов нелепо и неестественно; потому произросшее из такого семени — в высшей степени неясно. Вот что можно сказать об этом: природа всех существующих вещей — как настоящих, так и будущих, ибо будущее есть способ существования — истекает (άπορρει) эйдолами, отбрасывает от себя их ипостаси. Ибо всякая чувственная вещь есть
67 Речь идет о Пентаполе (т. е. Пятиградии).
сопряжение эйдоса и материи; если мы имеем истечение материи из составленного, то рассудок (λόγος) понимает, что этим каналом отводится природа эйдолов, дабы то, что становится в обоих — и в эйдосе и в материи — отторгло себя от достоинства [истинно] сущего. Для всех этих истекающих эйдолов дух воображения является наияснейшим зеркалом. Ведь они ходят кругами — то там, то сям — и приходят в расстройство в силу неопределенности своего бытия: от того, что их не узнает никто из сущих. Потому всякий раз, когда они встречают душевный дух, который и сам есть эйдол, обитающий в человеческой природе, они опираются на него и остаются отдохнуть у его очага. 3. Поскольку дело обстоит так, то [, во-первых,] из возникшего, из того, что уже случилось, в действительное и действенное бытие отправляются ясные эйдолы, существующие до тех пор, пока с течением времени не ослабеют и не исчезнут; и [во-вторых,] то становящееся, что есть сущее и еще есть в настоящем, посылает эйдолы наиболее живые и ясные; эйдолы же будущего [— и это в-третьих —] менее определенны и четки, ибо эйдолы будущего суть первые волны еще не наступившего настоящего, начало цветения еще не совершенной природы, выбросившиеся вбок и выскочившие вперед темные знаки скрытых семян.
<150> 4. Итак, поскольку дело обстоит вышеизложенным образом, постольку нам необходимо искусство, приложимое к вещам будущим, ибо исходящие от них эйдолы понимаются лишь в перспективе, не будучи сами по себе ясными образами, как те эйдолы, которые исходят от сущих в настоящем вещей. Эйдолы вещей будущих обладают поистине удивительной природой, ибо исходят от вещей еще не возникших.
16. 1. Теперь следует сказать уже и о том, каким образом мы бы могли приступить к этому искусству, обращенному в будущее. Наилучшее — приготовить божественный дух68 к тому, чтобы он удостоился наблюдения и присмотра за ним Ума и Бога, но не быть вместилищем неясных эйдолов. Наилучшее
68 Здесь Синезий называет таким образом уже хорошо нам известный душевный дух, или воображение.
воспитание дается посредством философии, умиряющей страсти, которые — возмутившись — захватывают дух, словно [бушующее море захватывает] место. [Хороший результат достигается] и благодаря умеренному, целомудренному образу жизни, который почти не жалит живого существа, производя лишь небольшие волнения в последнем теле; смятение может достигнуть и первого тела, которому должно быть невозмутимым и несмятенным. Как же это, однако, легко — всем желать покоя, и как в высочайшей степени несподручно достигнуть его всем! Поскольку же мы желаем, чтобы сон ни для кого не был бесполезен, поищем искусства и для неопределенных видений: того, которое было бы обращено к эйдолам. 2. Будем поступать подобно мореплавателям: когда они, наткнувшись на скалу и высадившись, видят вдруг город каких-то людей, то и потом — всякий раз видя эту скалу — догадываются по ней об этом городе; или как в случае стратега: если мы его и не видим, то по конному авангарду заключаем, что он вскоре будет, ибо если мы уже видим продромов, то всегда вскоре появляется и стратег. Таким образом, и от эйдолов, как знаков, мы можем заключать к имеющим осуществиться энергиям, ибо эйдолы — продромы энергий, подобные [знаки] подобных вещей. Как порок кормчего состоит в том, чтобы идти вслепую, не узнавать ту же скалу всякий раз, как она появляется, и не понимать, у каких берегов его судно отдает якорь, — таков же порок сновидца, часто видящего один и тот же образ и не запоминающего, какое испытание, событие или дело оно предвещает: такой человек без ума пользуется жизнью, как и тот кормчий без ума ведет корабль. 3. Мы предсказываем небесные знамения от Зевса в спокойной бездне [небес], видя гало вокруг луны: предсказываем на том основании, что часто сначала мы видим гало, а затем приходит буря: <151>
Если ж возникнут когда вкруг Луны светоносные кольца: Их или три, или два, или будет оно в одиночку, Помни тогда, что одно оно — к ветру и к тихой погоде: К ветру оно размыкается, стихнет — когда оно гаснет.
Если Луну опоясала пара колец — быть ненастью. Но непогоде быть большей при кольцах в три слоя сведенных: Хуже тогда, коль чернеют, коль рвутся они — еще хуже69.
Таким образом, как говорят Аристотель и наш разум: ощущение создает память, память — опыт, опыт — искусство. Подойдем этим же путем и к снам.
17.1. Итак, некоторые уже составили весьма значительные библиотеки из книг, содержащих соответственные наблюдения. Однако мне смешны все эти творения, и я считаю их весьма бесполезными. Ибо с нашим духом дело не обстоит так же, как с этим последним телом, которое есть соединение того, что обычно называют стихиями, так что к нему возможно применить искусство, прилагаемое к целому, и логос, подходящий к его природе — ибо в большинстве случаев [если мы говорим о телесном] одни и те же причины вызывают одни и те же состояния, и тела одного и того же вида ничтожно мало отличаются друг от друга; при этом всё то в них, что противно природе, откровенно болезненно и в силу этого не должно браться как что-то показательное. В случае же духа воображения дело не обстоит таким образом, но один отличается от другого первенствующей в нем природой; иной к одной сфере подходит, другой — к другой: в зависимости от смеси70.
«Блаженнейшие души, несомненно, те, что распространяются по земле, будучи излиты с неба. Но счастливейшие души, души неизреченной судьбы — суть те, что имеют свой исток в твоем блеске, о Царь, те, что происходят от самого Зевса силой необходимости»71.
69 Арат. Явления, 811-817 (цитируется по изданию: АратСолийский. Явления. СПб., 2000. С. 115. Пер. К. А. Богданова). Арат (ок. 310-245 до н. э.) был современником и другом Феокрита. Его «Явления» посвящены проблемам астрономии и метеорологии. 70 Т. е. конституции каждого из этих единичных духов, мыслимой натуралистически. Ср.: Никифор Григора. PG 149, 627А. 71 Стихи неизвестного поэта.
Об этом же таинственно писал и Тимейу давая каждой душе неразлучную с ней звезду72. 2. Души, выступившие за границы своей природы из-за любви к местности окрест материи, стали одна — лучше, другая — хуже: в зависимости от того, насколько каждая последовала своей злополучной склонности и осквернила дух. Таким вот образом обосновались они в телах и стали проводить жизнь в грехе и болезни духа. <152> Для духа это противоестественно в силу изначального благородства, в то время как живое существо в этих же обстоятельствах живет согласно природе, ибо живое существо таким вот образом одушевляется. Да, так именно дело и обстоит, если только природа духа не представляет собой тот чин, в который он поставляет себя сам, практикуя добро или зло. Нет ничего, что было бы столь же поворотливо, сколь и дух. 3. Как же при таком неподобии духов: и по природе, и по законам, и по страстям — одни и те же видения в них будут происходить от одних и тех же причин? Это не есть и невозможно. Как может вода прозрачная и вода мутная, спокойная и волнующаяся отразить одинаково одну и ту же форму? Если мутная вода кажется разной в разных местах из-за различия цветов, и движения такой воды отливаются множеством фигур, то единое во всем этом состоит в погрешности относительно точного образа73. Если же у кого-то есть возражения, если Фемоноя74, или Мелампод75, или другой кто-нибудь может дать другое определение и указать иной строй всего целого этих явлений, то спросим их: сообразно ли природе, чтобы зеркало плоское, зеркало — так или иначе изогнутое, и зеркало — сделанное из разных материалов, дали один и тот же эйдол того, что в них отразилось? 4. Я полагаю, такие люди вообще не изучали философски то, что о духе.
72 Ср.: Платон. Тимей, 41d-e, 42b.
73 Т. е. во всем множестве образов, появляющемся в результате мути и движения воды, общее только то, что они все суть ложь. 74 Первая пифия в Дельфах, дочь Аполлона. Ее имя служило для
обозначения предсказательницы вообще. 75 Легендарный предсказатель и врачеватель древнегреческой мифологии.
Ибо то, что свойственно духу в различные времена и в различных качественных состояниях, они сочли достойным сделать универсальными мерилами (κανόνα) и законами (γνώμονα) для всего, что связано с духом. Что до меня, то я не отрицаю наличия сходств во всем многообразии различий; однако неясное, будучи делимо [посредством таких определений], становится неясным еще в большей степени. Трудно, нужно полагать, с первого взгляда опознать эйдол того, что началось раньше. Но еще труднее добыть для каждого отдельного случая то одно, что хотя бы приблизительно было общим представлением (κοινω φαντάσματι).
18. 1. Поэтому не следует устанавливать в этой сфере законов общих для всех людей. Пусть каждый сам берет себя материей для своего искусства, пусть сам вписывает в свою память видения и те события, с которыми он сталкивался после них. Нетрудно заняться развитием способности, если она приносит [очевидную] пользу. Мы вспоминаем об этом упражнении особенно, когда все вокруг преизобилует материалом для извлечения выгоды. Но что преизобильнее снов? Что призывнее? Даже слабоумных они влекут подумать о себе! Так что молодому человеку, лет десять назад вышедшему из отрочества, уже стыдно нуждаться в ином пророке кроме себя самого, стыдно не собрать к этим летам своими силами множества всевозможных наблюдений, касающихся искусства предсказания. <153> 2. Было бы мудро записывать видимое нами во сне и наяву, а также и сопутствующие события (συμπτώματα), если только такое новое изобретение не оскорбит обычаев полиса. Итак, хорошо к дневникам [, фиксирующим дневные события,] добавить книги, которые мы называем ночниками [в которых фиксируются события сновидческие], а также и воспоминания, которые бы рассказывали об обеих наших жизнях — дневной и ночной [в их взаимосвязи]. В самом деле, эта наша работа установила, что есть некая жизнь, согласная фантазии, и иногда она лучше, а иногда хуже средней [рассудочно-чувственной] жизни, что зависит от того, в каком — здоровом или больном — состоянии находится дух. Таким вот образом, поскольку ничто не ускользает от нашей памяти, могли бы мы приступить к наблюдениям, благодаря которым возрастает наше пророческое искусство; а с другой стороны, мы могли бы доставить себе изысканное удовольствие, вознаградив себя историей своего душеводительства наяву и во сне. Для тех же, кто заботится о языке, я вообще не знаю, есть ли другое какое-нибудь упражнение, способное дать столь же всестороннюю развивающую нагрузку способности говорить. 3. Ибо если софист с Лемноса76 утверждал, что ведение дневника — благая наука, учащая в совершенстве говорить обо всем (ибо она не оставляет в пренебрежении даже самое незначительное, но — напротив — считает необходимым продвигаться сквозь всевозможные мелочи к делам серьезным), то разве не достойно бы было, ведя ночник, изострить свою речь разговором о событиях ночи? Можно увидеть, какого труда стоит стремление добиться того, чтобы слово соответствовало увиденному во сне — зрелищу, разделяющему то, что природа соединила, и соединяющему то, что разделила (притом что это должно быть такое слово, которое было бы представимо для того, кто сам этого зрелища не видел).
19. 1. Совсем не малое дело — добиться того, чтобы движение, имевшее место в одной душе, достигло другой души! Но когда воображение исключает из бытия сущие вещи, а существа, ни по природе, ни каким иным образом никогда и нигде не существующие, начинают — благодаря воображению — существовать, встает вопрос: каким способом придается этим немыслимым существам природа, которая, опять же, не имеет имени? Воображение показывает не многие эйдосы и не все их разом, но так, как они укоренены и простерты во сне. И мы мыслим совершенно все, что хочет воображение. Выйти из этого положения, не слишком сильно набедокурив, — могло бы быть делом риторики, причем риторики совершенной. 2. Воображение потешается над нами — иногда даже против нашей мыслящей воли (γνώμης), вручая нам большее, чем мы можем понять, ибо мы ведь отнюдь не остаемся равнодушными к зрелищам, разворачивающимся в наших снах. <154> Напротив, мы горячо одобряем, страстно сочувствуем, ничуть не менее ненавидим
76 Филострат.
и испытываем отвращение — магические чары этих сновидческих зрелищ накинуты на спящих, как сети: во время сна наслаждение куда более сладко, ощущения настолько сильны, что любовь и ненависть запечатлеваются в душах и длятся в бодрственной жизни. 3. Итак, если мы не собирались испускать бездушные звуки, но наша речь была направлена к определенной цели и в связи с ней тщательно разработана в стремлении внушить слушателю наши воззрения, то нам следовало привести в движение и оживить свой язык. И вот уже разом: мы — победили, мы идем, мы летим! Воображение охватывает всё — о, разве под силу это словам! Вот кто-то спит, и видит сны, и во сне видит, что он просыпается, на самом деле не просыпаясь; ему снится, что он мыслит: не вставая с ложа, он отряхивает сон и философствует в меру своего знания о том, что увидел во сне, — это тоже сон, просто предыдущий сон был двойным; затем он начинает сомневаться, думает, что проснулся, что являющееся ему есть жизнь. И тогда начинается сильная борьба: ему снится, будто он борется с собой, снится, что он оставил сон, что пробудился, что обретает опыт себя, что он обличил обольщение. 4. Алоады77 были наказаны за то, что возвели фессалийские горы, как крепостные стены против богов; однако ни один закон Адрастеи не запрещает, поднявшись над землей во сне, быть удачливее Икара, взлететь выше орлов, взмыть в самую высь, паря над высочайшими сферами, взирать на землю из далекого далека, обнаруживая то, чего не видит Луна. Можно быть собеседником звезд и общаться с невидимыми богами космоса. Называющееся трудным становится легким: «Боги являются в своем лучезарном великолепии»78, и от них не исходит ни малейшей зависти, никакой. Ибо мы по прошествии малого времени не идем на землю, поскольку [видя сны] именно на ней и есть. Ничто, таким образом, для снов не характерно более, чем сокрытие посредующего и синхроничность творческих актов (σύν χρόνω
77 В древнегреческой мифологии братья (От и Эфиальт), которые славились нечеловеческой силой и буйным нравом. 78 Гомер. Одиссея, 7, 201; 16, 161.
ποιήσαι); а кроме того, во сне мы беседуем, скажем, с овцами, понимая их блеяние как язык и зная, что они говорят.
Таким вот образом можно было бы обновить и весьма сильно расширить круг риторических тем, если бы нашелся кто-нибудь, дерзнувший говорить об этом. 5. Ибо, я полагаю, мифы79 черпают свою свободу из снов: например, в них разговаривают павлин, лисица и море. Это, конечно, ничтожная малость автономии снов. <155> Но хотя мифы представляют собой лишь ничтожно малую часть снов, они с любовью приветствуются софистами в контексте работы над толкованиями (ερμηνείας). Посему для тех, кто считает миф началом ораторского искусства, сон может быть достойной целью [экзегетических стремлений]; к тому же в этом случае речь будет идти не о пустой аскетике языка, как в случае [риторической разработки] мифов, но также и о возрастании в рассудительной мудрости.
20. 1. Пусть же те, кто имеет досуг и легкость жизни, записывают происходящее с ними во сне и наяву, пусть посвятят этому часть своего времени; немалым будет то, что произойдет от записанных таким образом мыслей: они обретут уже воспетое нами искусство пророчества, полезнее которого нет ничего. Конечно, не следует отвергать литературное изящество, которое следует за этими делами, как шлюпка за кораблем. Для философа, впрочем, сами эти [дела пророческие] могли бы стать забавой, расслаблением ума [после напряжения высшей концентрации в чистом умозрении]: так скиф отпускает порой тетиву своего лука. Для ритора же [толкование сна] могло бы быть завершением торжественной речи. 2. Ибо, мне кажется, не в добрый час использует он свой талант, хваля в заключении Мильтиада80, Кимона или еще какого-нибудь анонима, или вмешивается в ссоры богатых и бедных в вопросах управления государством. Я собственными
79 Здесь и ниже в смысле басен. 80 Мильтиад (ок. 550-489 до н. э.) — афинский полководец и государственный деятель времен греко-персидских войн. Его сын — Кимон (ок. 504-450 до н. э.) — победоносно воевал с персами, был одним из организаторов морской афинской империи.
глазами видел, как два почтенных лет мужа перессорились в театре, словно в собственном доме, и это при том, что каждый из них сохранял значительность, свойственную философу: оба старца носили бороды весом в талант, как казалось, и однако их осанистость нисколько не мешала им поносить друг друга, будучи в чрезмерном возбуждении, беспорядочно размахивать руками, произнося речи в пользу своих друзей, как я тогда полагал. Но как открыли мне люди, выведшие меня из заблуждения, адресаты этих речей никогда не существовали: не только в качестве друзей, но их вообще никак и никогда не было в природе81. Ибо где бывала такая полития, которая давала бы гражданину право убить своего политического оппонента из сограждан?82 Но поистине если девяностолетний старик продолжает состязаться в выдумках, то на какое время он откладывает свою речь об истине? Мне кажется, риторы вообще не понимают значения слова μελέτης — забота или упражнение, — не понимают, что оно обозначает серьезные занятия ради другого. Но они считают само приготовление целью, слишком любят хождение, чтобы преодолеть путь к цели. Они сделали упражнение состязанием <156> и теперь выглядят так же, как тот, кто после тренировки по кулачному бою в палестре возомнил, будто провозглашен в Олимпии победителем в пятиборье! 3. Поистине, такая сухость83 [духа] при изобилии слов охватила человечество, что есть могущие говорить, но нет обладающих тем, что должно сказать, в то время как должное состоит в том, чтобы получить удовольствие от себя,
81 Т. е. это было всего лишь упражнение в красноречии. 82 Горькая ирония над политической реальностью поздней Империи, где дело обстояло в точности так, как обстоять — с точки зрения классической образованности — вообще не могло. Именно по причине мнимой своей невозможности эта тема оказалась в системе риторического образования одной из тех «басен», на которых оттачивали красноречие. Ко временам Синезия, однако, многие сказки стали былями, так что реальность для человека эллински образованного уже слабо отличалась от сна. 83 Также: «худость», «нечистота».
как это делали Алкей и Архилох84, не скупившиеся на изящество речи, повествуя о собственной жизни. И вышло так, что чреда времен сохранила память и об их страданиях, и об их наслаждениях. Они не потрясали пустоту своими пустыми речами, как это делает нынешний род мудрецов, разглагольствуя на измышленные темы, хотя и не послужили своим даром к благу других людей, как это сделали Гомер и Стесихор85, восславившие в своих творениях героев. Мы тоже извлекли пользу из их ревности о добродетели; но сами они пренебрегали собой, так что мы ничего не знаем о них и не можем сказать ничего, кроме того, что они были правильными (δεξιοί) поэтами. 4. Значит, если кто-нибудь страстно желает, чтобы его имя знали потомки, если чувствует в себе силы породить в скрижалях бессмертное, пусть следует он тому возвышающемуся над законом (παρανουμουμένη)86 пути, который описан нами. Пусть будет мужествен и доверится времени — оно хороший страж, когда ему доверяешь то, что касается Бога.
84 Алкей (конец VII в. до н. э.) — древнегреческий поэт, представитель мелической лирики. Архилох (VII в. до н. э.) — сатирический поэт, создатель ямба.
85 Стесихор (конец VII в. до н. э.) — древнегреческий лирический поэт, представитель хоровой мелики. 86 Букв.: противозаконному.
|
порывов ума! Царю богов мы сплетаем венок5, приносим бескровную жертву6 <10> возлиянием песен.
Тебя — в море, Тебя — на островах, Тебя — в беспредельном7, на котором города и скалистые горы, Тебя — когда остановятся обе мои стопы, <20> пою с наших славных равнин, о Родитель космоса!8
К Тебе, Царь, устремляюсь я с песнью ночью, к Тебе — весь день, к Тебе — при утренней звезде, к Тебе — на закате возношу гимны. <30> И говорят9 об этом лучи седых звезд, бег луны, и великий Сказитель10 — Солнце: глава11 чистых звезд, святой Даятель12 преподобных13 душ. При дворе14 Твоем, на Твоем лоне — мое убежище, к нему окрыляются мои стопы, <40> прочь от широко распростершейся материи, [возношусь] я в радости, что достиг Твоего подножия15.
К святой ограде окутанного тайной Величия приходил я с мольбой о защите, к славным вершинам гор [Твоих] приходил я с мольбой о защите, <50> в огромные пустыни долин Ливийских16 при
5 Ср.: Еврипид. Ипполит, 23. 6 В противовес кровавым жертвоприношениям: пафос, свойственный во времена Синезия как отцам церкви, так и язычникам. Ср.: Порфирий. О воздержании, II, 45, 4. 7 άπείροις — возможный перевод: «в неизвестном». 8 κόσμου γενέτα. 9 αστορες — также: «знают, свидетельствуют». 10 αστωρ. 11 Πρύτανις — глава городского совета, председатель собрания, правитель. 12 ταμίας — разделяющий, наделяющий, раздающий, управитель, повелитель. Слово, почти точно соответствующее ведическому devata — даятели — применительно к богам. 13 όσιάν — сохраняю церковно-славянский способ перевода этого слова. 14 Возможно: в твоем дворце. 15 Возможно: выхода, преддверия. 16 Поместье Синезия находилось на самом юге Киренаики, на одном из горных отрогов на границе с пустыней.
ходил я, в южные земли, не оскверненные духом безбожия, на которых не отпечатлелись следы людей, принадлежащих городской суете. <60> Приходил я, чтобы душа очистилась от страстей и освободилась от желаний, чтобы прекратились труды и рыданья, гнев и споры, чтобы стряхнуть всё то, что питает страдание души,
<70> да чистыми устами и преподобной мыслью17 отплачу Тебе надлежащим гимном.
Храните благоговейное молчание, эфир и земля; стой море, стой воздух, утихните порывы пестрых18 ветров, улягтесь удары крутых волн, застыньте речные токи <80> и струи ручьев, храните тишину пропасти космоса, когда я приношу в жертву священные гимны. Сокройся под землю длинный след змей, и [ты], крылатый змей19, сокройся под землю, [ты —] демон материи, <90> облако душ, призраколюбец20, науськивающий [на нас]21 своих псов во время наших молитв.
Ты, Отец, Ты Блаженный, Ты [Сам] отгони душеядных псов от наших душ, от наших молитв, от наших жизней, <100> от наших трудов. И пусть жертвенные возлияния наших сердец будут ценны в глазах Твоих слуг — мудрых проводников22 священных гимнов.
И вот уже граница священных песен, <110> и уже звучит близ ума Голос. Блаженный, помилуй меня! Отец, помилуй меня, если помимо космоса, помимо удела [своего в нем] прикасался я к Твоему!
Какое око столь мудро, какое столь велико, что не меркнет, <120> отражая Твои молнии? Смотреть в Твое пламя не позволено даже богам. Однако Ум, отпадающий от Твоего созерцания, радостно приемлет то, что к Тебе близко, стремясь достигнуть недостижимого, <130> взирать на свет, сияющий над неутомимой бездной23.
17 Γνώμα. 18 βαλιών — т. е. разных по качеству. 19 Ср.: Откр., 12, 3. 20 ειδωλοχαρής — эпитет, встречающийся также в «Халдейских ора
кулах», фр. 163, 3. 21 έπιθωυσσων. Вар.: «ободряющий», «собирающий в свару». 22 πορθεϋσιν — переносчик, перевозчик. 23 άκάματιβυθω.
Спустившись с недоступных [высот], Ум крепко встает на первосветящий24 эйдос, и его взгляд увлекается [самим собой], потому — взяв для Твоих гимнов [умные] цветы [сверхумного] света25 <140> — он прекращает беспредельный рывок [вовне]26, давая вновь Тебе то, что Твое. Ну а что же не Твое, Царь? Отец всех отцов, Самоотец, Первоотец, не имеющий отца, Сын Себя27, Единое, предшествующее [умопостигаемому] единому, Семя [истинно] сущих, <150> Центр всех, Ум, сущий прежде всякой сущности28, Корень перворожденных космосов, сверкающий повсюду Свет, Истинная Мудрость, Источник Мудрости, Ум под покровом своих лучей29, <160> Собственное Око, повелитель громов и молний30, Родитель вечности, Вечно живой, Тот, Кто по ту сторону богов и умов, Правитель тех и других; Рождающий умно Ум, Проводящий канал богов31, Создатель духа32, Питатель души, <170> Источник источников, Начало начал, Корень корней. Ты — Монада монад, Число чисел, Монада и Число33, Ум, и Умное, и Умопостигаемое34, и пре
24 Προτοφαές.
25 Ср.: Халдейские оракулы, фр. 34, 2. Этот образ — вероятно, через Прокла — попал к Дионисию Ареопагиту, который обозначает посредством его Сына и Духа. Ср.: О божественных именах, 645b. «Световые» эпитеты Христа встречаются уже в Евангелии: «Восток свыше» {Як. 1, 78); «Свет миру» {Ин. 1, 9) и т. д.
26 άοριστοισαν βολάν.
27 Данте в «Божественной комедии» прибегает к аналогичному приему, обращаясь к Богоматери: «Дочь своего Сына» (Рай, 33, 1).
28 προανούσιε νου.
29 Возможно, лучше было бы сказать: «Ум, чуть видимый под вуалью своего сияния».
30 πρηστηροκράτορ. 31 ώχτηγέ θεών. 32 Πνευματοεργέ — имеется в виду первое тело души: воображение. 33 Очевидно, монадой Синезий здесь называет то же, что Прокл ге
надой. 34 Речь идет о Триаде Ума, восходящей к Аристотелю и Анаксимандру.
жде Умопостигаемого, Ты — Единое и Всё, <180> Единое через всё, Единое прежде всего, Семя всего, Корень и Росток, Ты — Природа в существах умопостигаемых, Жена и Муж.
Ум Посвященный35, Тот, Кто во главе хоровода обходит со всех сторон неизреченную пропасть36, <190> произносит снова и снова такие слова: Ты — Рождающий, Ты — Рожденный, Ты — Светящий, Ты — Освещенный, Ты — Явное, Ты — Сокрытое: Свет, сокрытый Своими лучами, Единое и Всё, Единое Само по Себе
<200> и через всё. Ибо Ты излился, Неизреченнорождающий, чтобы породить Сына — славную демиургическую Мудрость. Но, пролившись, Ты остался Собой в неделимом делении порождения37. <210> Воспеваю Тебя в гимне, Монада; воспеваю Тебя в гимне, Триада: Еди, ница, Которая есть Троица; Троица, Которая есть Еди, ница. Умно рассекаемая [Еди, ница], не расколота [онтологически], не допускает [в действительности] деления на части. Ты излился в Сыне Мудростью Воли38, а сама Воля произошла как неизреченная промежуточная природа. <220> Не дозволено говорить о Сущем прежде сущности, об этом Втором, который из Тебя, не дозволено говорить также и о Третьем из Первого39.
Священная родовая мука40, неизреченные роды — это граница между рождающей <230> и порожденной природами. Я чту скрытый порядок умных [существ], охватывающий и нечто посредующее, что не ставится в строй.
Невыразимое41 Дитя невыразимого Отца, Твое рождение через Себя, и Благодаря рождению Ты явен стал Сам и явил <240> вместе с тем Отца Волей Отца42, и Сам Ты вечно есть Воля43 при
35 Μύστας. 36 Ср.: Халдейские оракулы, фр. 18: πατρικός βυθός. 37 Т. е. родов как процесса. 38 Т. е. Святого Духа. 39 Второй здесь — Святой Дух, а Сын — Третий. 40 'ωδις — также: потуги при родах, роды как таковые.41 Вариант: «безмолвное». 42 Т. е. Святым Духом.
43 'ότας.
Своем Отце. Даже глубоко текущее время не знало о неизреченных рождениях, и почтенная вечность не ведала неуловимого течения родов, ибо оно <250> явилось разом с Отцом, Которому надлежало стать Родителем вечности.
Кто же распорядился рассечь Неизреченного? — Смертные слепцы с искусственным44 языком, безбожные гордецы45. Ты же — Податель Света и Света Умного <260> — будучи чужд непрямоты46, удерживаешь средоточия47 смертных, чтобы им не погрузиться во мрак материи.
Тебя, Отец космосов, Отец эонов48, Самосоздатель49 богов, свято восхвалим! Тебя, Царь50, воспевают умные [существа], <270> Тебя гимнословят космоводители с лучащимися светом очами — звездные умы51, о Блаженный, а вокруг движется по кругу славное тело52.
44 Δαιδαλογλώσσων — дедалическим, т. е. от Дедала, отца Икара. Это слово имеет как положительное значение искусности, так и отрицательное — коварной искусственности. Здесь употребляется, конечно же, во втором значении. 45 Τόλμαι — от τόλμη: дерзость, имевшая статус первородного греха в эллинской традиции. Таким образом, субординационисты (которых порицает здесь Синезий) суть люди, повторяющие первородный грех.
46 σκόλιας. 47 Πραπίδας — собственно: диафрагма, место ума, средоточие духа.
Следует, вероятно, отличать от сердца — как места средоточия яростной способности по преимуществу. 48 Эон — временной отрезок, неразрывно связанный с определен
ным смыслом: мы бы сейчас могли сказать — «эпоха». 49 Αυτουργέ — т. е. творящий Сам из Себя. 50 Здесь и везде, где Синезий говорит о Царе, он употребляет сло
во άναξ: этим словом обозначался древнейший, догомеровский тип правителя, совмещавшего сакральные и политические функции. Такое же словоупотребление находим в поэзии Григория Богослова.
51 Имеющие в качестве тел неподвижные звезды. 52 Вероятно, имеется в виду эфир.
Тебя воспевают блаженные роды: и те, что окрест космоса, <280> и те — что движутся по его поверхности53, и те — что [движутся] по орбитам, и те — что не по орбитам, и те — что осуществляют мудрую опеку космических уделов, и те — что окрест славных кормчих, происшедших из чина ангелов, <290> а также и чистый род героев, проходящий54 тайными путями дела смертных, дела человеческие; Душа непреклонная и душа, склоняющаяся к черному сиянию земной тяжести, — [все возносят хвалу Тебе]. <300> Тебя гимнословит, Блаженный, блаженная природа и ее порождения; ее плодоношение Ты устраиваешь55 своими дыханиями-духами56, катящимися вперед и влекомыми57 Тобой по отходящим от Тебя каналам