дугин

Беседы о Ноомахии

Три Логоса не просто два + один. Это не механическое добавление к Аполлону и Дионису еще одной фигуры. Это нечто гораздо более важное и глубокое. Дуальная топика Ницше, сама по себе гениальная, с которой я и начал и без которой не было бы даже возможности подойти к теме трех Логосов, затушевывает фундаментальное различие между Дионисом и Кибелой, что и не позволяет поставить точный диагноз нашему времени, а точнее, контемпоральному состоянию современной европейской и евроцентричной цивилизации. А этот диагноз – полная доминация Великой Матери. Кибела сегодня полновластно царствует. Это и есть самое драматическое в Ноомахии: мы имеем дело не с Дионисом, приходящим на смену Аполлону классической рациональности. Мы имеем дело с Титаном и царством количества (Р. Генон), с Империей Материи.

Дугин А. В поисках темного Логоса

Вместе с тем проникает «темный» Логос и в зону абсолютного мрака ада, в материю и вечную стерильную саму по себе женственность и лишенность. И здесь, в самой последней тьме, на ступень ниже ее самой нижней границы Он (для Диониса нет границ), Дионис «спускающийся», зажигает свой свет, пробуждает материнское лоно фасцинацией своей мужской божественности — ребенка, возлюбленного, отца. Тьма загорается, оживает, начинает двигаться, дрожать и творить. И здесь Логос Диониса открывает свет, который скрыт под самой последней границей абсолютного мрака — свет, о существовании которого не подозревает ни одна стройная и строгая мужская мифология, теология, философия. Дионис достигает дна бездны и обнаруживает смысл ее бездонности. Плоская и лишенная онтологического объема хора начинает дышать, превращается в бесконечное богатство духовных потенций (становится «абсолютным местом», «басе» у Нишиды или «духовным пространством», «богом» — «spissitudo spiritualis» у кэмбриджского неоплатоника Генри Мора). Так «тьма превысшая света», обнаруженная выше высшего предела небес, и «пылающий мрак», оживший ниже низшего предела Матери-материи, оказываются двумя дарами дионисийского Логоса. Но любое «два» у Диониса «не-два». Поэтому именно второй Логос, темный Логос, Логос Диониса может совместить в единой картине всю карту космической, гиперкосмической и гиппокосмической жизни, всю карту открытой онтологии, включая в себя в тонком и игровом недуальном балансе и радикальную эксклюзивность Аполлона и радикальную инклюзивность Magna Mater. Дионис — это радикальное сердце мира. Поэтому орфики считали его царем будущего века. Это загадочный «будущий Бог» Шеллинга. Ему суждено сменить на троне Олимпа Зевса (это и было тайной Прометея, знавшего имя того, кто низвергнет в конце времен отца богов, но сохранившего молчание). Дионис — «победитель Бога и ничто», укротитель тигров, пантер и леопардов, друг Аполлона, тайный конфидент Великой Матери. Вечно умирающий, вечно воскресающий, вечно зачинающий, вечно оскопляющийся, безумный бог. Играющий царственный ребенок.

Дугин А. Гераклит и современная Россия

Западноевропейская философия, оказавшись снаружи и ударенная молнией, осталась на веки зачарованной величественным зданием логоса. И она там испортилась. Логос вначале пульсировал, потом застыл, потом оледенел и высох. Потом раскололся на мириады останков. Каждый из западно-европейских людей получил по кусочку, как камень от Берлинской стены. Это его личный логос, точнее, то, что него осталось. Он больше не живой и есть реликвия. Рассеяный логос по растерянным множествам – общество помойки (современный Запад постмодерна). Такой мир, по Хайдеггеру, должен либо начинать сначала (другое Начало), либо исчезнуть. Нас всё это не касается, мы еще и первого раза не начинали толком.
У нас другие проблемы. Два шага я описал. Третий шаг состоит в том, чтобы опознать в логосе хаос. Увидеть, что снаружи есть то же самое, что внутри. Мы должны увидеть в чужом логосе родимый хаос, и сделать логос родимым. Мы не должны идти по пути Икара, мы должны вернуться в низины, по пути Орфея (Возможно, мы должны обернуться и взглянуть на то, что они сделали с Эвредикой...) Вернуться, но озаренными светом, пронзенными огнем, сожженными молнией. Только тогда, мы сможем понять тайное измерение Гераклита Темного: всё одно – логос есть хаос. Тьма есть свет. ТАМ есть здесь.

Дугин А. Сакральное мышление в философии досократиков

В сакральном мышлении нет ничего специфически «религиозного» и «мифологического». Представление о «религиозном» и «мифологическом» как о самостоятельных инстанциях – тоже абстракция Просвещения. Человек Традиции не выделяет «религиозное» и «мифологическое» как нечто самостоятельное. Сакральное мышление совсем не обязательно центрировано на фигурах «трансцендентных субъектов». Сакральное мышление может быть обращено к любым реальностям – как видимым телесно, так и умозрительным, но в моменте «озарения» в любом случае (даже если речь идет о самых простых и земных вещах) происходит определенная трансфигурация субъекта познания, его молниеносный контакт со световым измерением бытия, где, в сущности, испаряется дуализм познающего и познаваемого. С большой натяжкой это можно интерпретировать как «религиозный» опыт или «одержимость» каким-то мифологическим существом (например, «музами» или «Аполлоном»), но сам по себе этот опыт не зависит ни от каких догматических или мифологических конструкций, все они служат лишь его апостериорной интерпретации. Если даже сам человек традиционного общества подчас довольно приблизительно описывает это состояние, то философы Нового времени тем более склонны нагружать этот процесс абстрактными и неверными структурами, отражающими гносеологические практики совершенно иного парадигмального контекста.

Дугин А. Радикальный Субъект и его дубль

Представьте, что ночь сходит на миг в наше сознание. Представьте, как медленно, постепенно гаснет свет, исчезают предметы, мысли; как вы сами едва-едва погружаетесь в сон. Для того чтобы рассуждать о ночи, необходимо пребывать в ней, прикасаться к ее плоти, внимать ее голосу.. Наша задача — сделать ночь говорящей. Не говорить вместо нее, не говорить о ней, но дать ей возможность сказать, шепнуть, может быть, прошуршать что-то самой. Вопрос — как это сделать?
И здесь к нам на помощь приходит замечательная герметическая поговорка: «obscurius per obscurium» («темное познается с помощью еще более темного»). Можно в связи со сказанным также вспомнить известную алхимическую формулу: «Nigrium nigrius nigro» («черное, более черное, чем само черное»). Для того чтобы прочитать язык ночи, для того, чтобы услышать, увидеть ее письмена, необходимо найти ту точку, которая будет еще темнее, чем она сама, прорыть ход к ее дну -- туда, где находится максимальный сгусток ночи. И тогда то, что кажется нам сегодня тьмой, станет светом, и мы увидим, что черным по черному в ночи что-то написано.
Как проявить эти черным по черному написанные буквы? Если мы добавим света, то они окончательно будут залиты. Надписи, которые ночь несет на своем лбу, сделаны черным. И только высветив ее дно, только углубившись на всё более и более внутренние этажи этого явления мы сможем постепенно начать различать, что оно неоднородно, что у ночи есть градации, и этот черный цвет ночи предельно богат и оттенками, и содержанием.

Дугин А. Мартин Хайдеггер: возможность русской философии

В самом общем виде можно сказать: европейский Dasein делит радикально, истово, до корней. Он есть граница, строго отделяющая это от того, внутреннее от внешнего, мыслящее от мыслимого, ноэзу от ноэмы, вещи от знаков, обозначающее от обозначаемого, дух от материи, субъект от объекта, причину от следствия и, самое главное, бытие от небытия. Суть Dasein'а в его онтологическом, фундаменталь-онтологическом статусе: Dasein отделяет бытие от небытия, он есть граница между бытием и небытием. Такой Dasein всегда трагичен, проблематичен, ассиметричен. Он всегда вывешен над бездной, он всегда конечен, он смертен, охвачен ужасом, выведен из себя. При этом не так важно, по какую сторону этой границы мы помещаем бытие, а по какую -- небытие. Мы можем поместить бытие внутрь, в область духа, субъекта – тогда он наклонится над бездной небытия внешнего мира, предстающего перед ним как «видимость», «Schein», «doxa». Мы можем поступить и наоборот, признав бытие за внешним (областью сущего, Seiende). Но тогда небытие (ничто) всплывет внутри субъекта и примется «ничтожить», уничтожать окружающее с помощью техники, Gestell, воли-к-власти. Мы можем удвоить границу и разделить на бытие и ничто внутреннее и внешнее, умножив дифференциал. В таком случае мы придем к метафизике и религии, отделяющей идеи от вещей, Творца от твари. Как бы мы ни полагали границу Dasein'а в рамках его западной версии, мы обязательно будем приходить к философии, метафизике, религии и истории, причем именно в тех формах, которые мы знаем в Европе. Радикальность границы, предельное напряжение ее дифференциала, в основе которого лежит головокружительный зазор между радикальным «да» и радикальным «нет», есть смысл Запада, его истина. И корень этой истины -- в самой структуре Dasein'а, то есть в его первичном и изначальном истоке, в его почве, в его дофилософской и доисторической, до-религиозной и до-гуманистической, дочеловеческой и доиндивидуальной природе. Какие бы дуальности такой Dasein ни конституировал, все они будут нести на себе отпечаток радикальной оппозиции между бытием и небытием, между нечто и ничто, между единицей (наличием) и нолем (отсутствием).

Дугин А. Мартин Хайдеггер: философия другого Начала

Истина у досократиков мыслится как ἀλήθεια, дословно, «несокрытое» (Хайдеггер иногда использует для акцентирования этого значения досократического греческого понимания истины немецкое слово «Unverborgenheit» -- то есть «несокрытость»). В первом Начале можно различить в ἀλήθεια два значения – в первом случае, речь идет о несокрытости бытия (Sein), проступающего через «всходы» и «жатву». И если бы это оставалось только так, то организующаяся онтология могла бы уже в первом Начале стать фундаменталь-онтологией, а logoò и φύσις не затмили бы собой бытие (мягко подменяя его собой), но открывали бы его истину, а само Sein в таком случае тяготело бы к Seyn. Правда, и само удивление, изумление, как главный настрой философии, должен был бы мягко перейти в более резкое и травматическое, но также вполне сакральное и экстатическое свойство – в священный ужас (Ensetzen).
Но судьба западно-европейской философии, как философии вечера, была иной: мягко и незаметно «несокрытость» (ἀλήθεια) соскальзывает к несокрытости «всходов» (φύσις) и «жатвы» (logoò ), как к новому сущему -- хотя пока еще к сущему-в-целом (das Seiende-im-Ganze) и даже сущему в своих динамических животворящих истоках (das Sein im Seiende).

Дугин А. Радикальный Субъект и метафизика боли

Неоплатонизм оперирует с тремя базовыми моментами, объясняющими устройство метафизики и онтологии: μονη («неизменное сохранение тем же самым»), προοδος («выход за свои пределы», на латыни emanatio), επιστροφη (возврат в изначальное состояние). На таком циркулярном порядке устроено бытие. При этом en, не участвуя и не пребывая ни в чем и нигде, озаряет собой все бытие. Интенсивный контакт с трансцендентным и неприкосновенным en конституирует божественные «генады», то есть лучи сопричастности с тем, к чему ничто не может быть сопричастно. «Генады» различаются между собой по степени насыщенности апофатическими лучами и образуют множественные иерархические уровни бытия, нисходящие постепенно от en в сторону космоса - и так вплоть до его пределов. Пределом всего процесса развертывания en служит материя (чаще всего неоплатоники понимают ее в духе Аристотлея как υλη, а не как платоновскую χορα).
Единое исходит (προοδος) из себя и конституирует Единое-Многое. Оно же Сущее. Здесь начинается область Ума (Νους), ноэтический космос или сфера высших божественных генад. Зона божественного Ума бескрайняя и обширная и, начиная с неоплатоника Ямвлиха через Сириана до Прокла и Дамаския, ей уделяется центральное значение в рассуждениях философов этой школы.

Дугин А.Г. Мыслящий хаос и «другое Начало» философии

Понимание «хаоса», которое доминирует в современной науке, соответствует отнюдь не греческому хаосу, как чему-то изначальному, органическому, спонтанному, но продукту распада логоцентричной философии и основанной на ней логоцентричной культуры. То, с чем мы сегодня имеем дело как якобы с «хаосом», это продукт распада Логоса, диссипация Логоса, его рассеяние по отдельным фрагментам. Именно поэтому ученые, изучающие «хаос», и находят в нем остаточные или экстравагантные, эксцентричные структуры Логоса. Они поддаются изучению и подсчету, только в более сложных процедурах с помощью особого аппарата, приспособленного для подсчета и описания бифуркационных процессов, неинтегрируемых уравнений (И.Пригожин), фракталов (Б.Мандельброт). Теория «хаоса» исследует процессы, чрезвычайно зависимые от изначальных условий. «Хаос» сегодня в науке принято определять так - это динамическая система, имеющая следующие свойства: чувствительность к начальным условиям, свойство топологического смешивания, плотность периодических орбит. Математики уточняют: «хаотическая система должна иметь нелинейные характеристики, быть глобально устойчивой, но иметь хотя бы одну неустойчивую точку равновесия колебательного типа, при этом размерность системы должна быть не менее 1,5 (т.е. порядок дифференциального уравнения не менее 3-го)»

Pages

Subscribe to дугин