(предисловие)
1. Обзорный курс
Эта книга представляет собой цикл обработанных лекций, прочитанный мной на философском факультете МГУ в ходе весеннего семестра 2005 года. Этим объясняется суммарно академический формат подачи материала. Я старался изложить представление о трех парадигмах и метафизике Радикального Субъекта по возможности приближенно к основным направлениям философского образования – как обзорный курс магистральных тем истории философии.
В книгу добавлены схемы, большинство из которых демонстрировались в ходе лекционного курса.
Чтобы избежать усложнения материала, я решил отказаться от помещения ссылочного аппарата в самом тексте и основанные релевантные для понимания содержания лекций книги и иные источники вынес в конец издания.
2. Метод трех парадигм (инновация или констатация?)
В основе курса «Постфилософии» лежит деление всей истории человеческой мысли на три фундаментальные категории – традиционное общество, общество Нового времени (модерн) и постиндустриальное общество (постмодерн). Я называю это «парадигмами», чтобы подчеркнуть, что речь идет не просто о (диахроническом) развертывании единого динамического процесса развития человеческого мышления – от архаического к современному и пост-современному, но о законченных в самих себе и фундаментальных системах организации мысли, которые можно рассматривать и сопоставлять друг с другом, абстрагируясь от стрелы исторического времени -- т.е. синхронически. Традиционно смену по логической цепочке традиционное общество (премодерн) модерн-постмодерн принято рассматривать как социологическую или гносеологическую синтагму, организованную по строгому принципу последовательности – от премодерна к простмодерну. Описывая эти явления как три самостоятельных «парадигмы» (а не единую трехчленную синтагму), я хочу подчеркнуть, что мы имеем дело не с постепенным совершенствованием несовершенного (органическим ростом от зерна к дереву), но с тремя равнозначными по основным параметрам довольно симметричными структурами, множествами, смена которых осуществляется не как роковая заданность, но как свободный, сознательный и волевой выбор человечества, общества, личности.
Премодерн (традиционное общество) является «прошлым» (т.е. «снятым», «преодоленным») в строгом смысле слова только для западного сегмента человечества. Другие общества – азиатские, африканские или латино-американские -- вполне могут пребывать в этой парадигме и до сего дня. Более того – они могут сделать ценностный выбор в пользу сохранения именно такой модели и в будущем. Как, например, поступают исламские фундаменталисты.
Конечно, каждая парадигма несет в себе гигантский пропагандистский заряд. И наиболее активная и агрессивная парадигма – парадигма модерна – стремится описать переход от парадигмы премодерна к себе самой как «естественное, необратимое и само собой разумеющееся явление». Структуралистская философия, постмодернистская критика и простое наблюдение за событиями, развертывающимися вокруг нас в начале XXI века, показывают, что это не что иное, как гипноз и внушение.
Намного более корректно описывать этот процесс в синхронической перспективе, как (теоретически обратимый!) переход между рядоположенными парадигмами. В таком случае, мы можем выстроить их во временной последовательности – там, где это соответствует исторической действительности (например, в Запанной Европе или в Северной Америке), а можем рассматривать как синхроническую суперпозицию отдельных элементов, в разной пропорции почерпнутых их различных парадигм (как имеет место во всех остальных -- незападных или полузападных -- обществах).
Таким образом, парадигмальный метод описания истории философии, на котором зиждется данный курс, имеет в себе как привычную (в основном для современных западных исторических и социологических реконструкций) модель трехчленного деления типов обществ (премодерн-модерн-постмодерн), так и инновационное предложение рассмотреть их в синохронической оптике. Такая методологическая инновация основывается, в свою очередь, на философских моделях, заимствованных из теорий европейских традиционалистов (Р.Генон, Ю.Эвола и т.д.), французских структуралистов (К.Леви-Стросс, М.Фуко и т.д.), сторонников теории циклического развития (О.Шпенглер, И.Данилевский, О.Тойнби) и русских евразийцев от Н.Трубецкого и П.Савицкого до Льва Гумилева.
В результате мы получаем философский инструментарий для максимально корректного анализа всех трех парадигм и их содержания, которые могут осмысляться не только в своем внутреннем контексте, но в широкой перспективе их свободного сравнения с соответствующими множествами, взятыми из других парадигм. Такой парадигмальный компаративизм существенно обогатит и уточнит анализ многих явлений и проблем сегодняшнего дня, особенно тех, которые дают о себе знать в условиях фазового перехода от общества модерна к обществу постмодерна, в котором живут сегодня многие страны Запада и который так или иначе влияет на все остальные типы обществ. Постмодерн сам по себе подталкивает к тому, чтобы постоянно проводить сравнения своих понятий или категорий с понятиями и категориями модерна. Это общее место любого постмодернистского дискурса. Я предлагаю расширить это сравнение до трех парадигм, т.е. включить в этот анализ парадигму премодерна, так как внимательное обращение к ее содержанию в значительной мере прольет свет и на те процессы, которые занимают нас в период перехода к постмодерну.
3. «Глобальное потепление» в философии (обращение к «интеллектуальным массам»)
Мне представляется, что эта книга обращена к очень широкой категории читателей, к своего рода «интеллектуальным массам». Я пытался обобщить в ней самые основные и центральные вопросы и проблемы, с которыми сталкивается человеческое мышление в наше время. Всем, наверное, очевидно, что мы живем в период сбоя привычных ментальных операций. Инерциальные объяснительные и классификационные схемы на глазах утрачивают свою релевантность, а если и не утрачивают, то превращаются в непредсказуемые и неожиданные методологии, пронизанные новым смыслом и новым содержанием. С концом второго тысячелетия и ХХ века окончился фундаментальный этап человеческой истории. Будто интеллектуальный лед, сковывавший еще вчера море вегетативных, бессознательных страстно-телесных поползновений и интуиций, в одночасье треснул, и мы имеем дело с отдельными льдинами, плывущими стохастически в неведомом даже для них самих направлении. Это своего рода «глобальное потепление» в интеллектуальной сфере. Человек, считающий, что он имеет в таких условиях удовлетворительную рациональную схему для объяснения происходящего, либо по инерции предается грезам о прошлом (аналогично феномену «фантомных болей»), либо дерзко и вызывающе имитирует мыслительные процессы. Стратегия мыслеподражания (как подражают счету и чтению цирковые животные – тюлени, дельфины, дрессированные пудели или домашние кошки) сегодня получает повальное распространение – это можно понять и оправдать: мы имеем дело с защитным механизмом человечества, систематически сталкивающегося со слишком сложными и непривычными интеллектуальными вызовами, слишком резкими сдвигами и слишком незаметными и тонкими переменами в кажущихся «прозрачными» смыслах и значениях.
Тот, кто не опускает в такой ситуации рук, наверняка, найдет эту книгу полезной, независимо от того, какие акценты он в ней расставит, с чем согласится, а что оспорит. В отличие от большинства других моих книг и текстов, здесь я старался удержать мои личные оценки, пристрастия, симпатии и антипатии при себе. Подозреваю, что это удалось лишь отчасти, но призываю читателей доделать за меня это работу – выбрав из общего объема то, что не подлежит сомнению, независимо от расставленных автором эмоциональных акцентов. Одним словом, эта книга не «партийная» и не «полемическая». А следовательно, она обращена к максимально широкому кругу читателей. Сегодня для того, чтобы не разучиться думать вовсе, надо непрестанно думать о самом главном и самом глубоком. Эта книга и написана о самом главном и самом глубоком. Значит, она нацелена на массового читателя.
4. Проблемы с русским читателем
У меня есть подозрение, что «Постфилософия» встретит больше внимания и интереса вне Росси, чем внутри нее. И не смотря на подчас весьма остроумные и тонкие вопросы студенческой аудитории, в которой я читал лекции (некоторые из них приведены в конце каждой из глав), курс дался мне с огромным трудом. Субъективно я испытывал ощущение, что я двигаю какие-то гигантские неподъемные заржавленные колеса, застывшие в случайном положении и утратившие связь с приводными механизмами. Кризис русского национального мышления, русского сознания я ощущал пронзительно и почти физически. Формулировки простейших умозаключений, наблюдений и констатаций по теме «Постфилософия» давались мне с огромным трудом. Я обращался к гранитной стене, причем дело было не в качестве студенческого состава (лекции посещали множество преподавателей, людей среднего и старшего поколения, ученых со степенями, специалистов различного профиля). Дело в том, что если даже на Западе – где все идет более или менее последовательно, планомерно и предсказуемо -- переход к постмодерну составляет сегодня серьезный интеллектуальный вызов, рождает бурные споры и нарастающее недоумение, то в России традиционно все идет кувырком, все развивается с подвохом, и сплошь и рядом в совсем ином направлении по сравнению с ранее намеченным и обозначенным. У меня было постоянное чувство, что присутствующие «не верят» в то, что я говорю. «Не верят» в существование «традиционного общества», «не верят» в модерн, а постмодерн просто представляется откровенной мистификацией (тут они «не верят» с облегчением, так как «неверие» подтверждается экстравагантностью описываемого объекта). Но что показательно: пропорция «доверия» и «недоверия» была в целом одинаковой(!) и в отношении банальных общих мест, и в отношении рискованных экстравагантных гипотез… Вот это по настоящему и обескураживало…
Я сам писал в одной из книг («Русская вещь») о «русском маршруте», восхищаясь спонтанностью и растрепанной гениальностью русского духа, взламывающего любые ограничения, ускользающего от любых жестких предписаний. Но в интеллектуальной сфере это традиционное русское иронизирование над мыслью, привело к накоплению слишком больших издержек. И сегодня пробиться к тому уровню, где мы мыслим, а не валяем дурака (каким бы сакральным это «дуракаваляние» не было), чрезвычайно сложно, если вообще возможно. Неимоверное усилие, затраченное на то, чтобы быть понятым, постепенно привело меня к выработке особого философского метода – к концепции русского «национал-хайдеггерианства», который будет более подробно описан в отдельной книге о Мартине Хайдеггере и проекции понятия «Dasein» в русскую стихию.
Русское сознание не доверяет мысли – ни своей, ни чужой. Это сплошной непрерывной «коан». «Вне меня ничего нет», втайне подозревает каждый русский. «Но и меня, видимо, тоже нет», неуверенно догадывается он. Это чрезвычайно обаятельно, но малопродуктивно для изучения философии. Особенно тогда, когда надо мыслить строго и о сложном. Поэтому мне представляется, что путь русского читателя к «Постфилософии» будет непростым и небыстрым. Если какая-то катастрофа заставит наше сознание очнуться, все, конечно, изменится, и эта книга имеет, на мой взгляд, все основания, чтобы стать настольным справочником для тех, кто хочет хоть в чем-то разобраться. Но может ли быть что-то катастрофичнее, чем фазовый переход от парадигмы к парадигме и тем более переход к такой парадигме как постмодерн? Получается circulus vituosis – катастрофа налицо, но пока разум спит, она не осознается. Чтобы он проснулся, нужна катастрофа. Но она и так есть, но ее никто не воспринимает. Пока такое положение вещей длится, пусть эта книга остается -- перефразируя алхимика Иренея Филалета -- «открытым входом в закрытый дворец короля».
А.Дугин,
Москва, февраль 2008 г.